— Будущий фараон женится не по любви, а по мудрому государственному расчёту, — ответил Эйе, склонив бритую голову набок и блестя холодными глазами.

   — Боюсь, в случае с Хеви твоя мудрость, Эйе, напорется, как серп жнеца, на твёрдый камень. К сожалению, а может быть, и нет, но моим сыном нельзя вертеть просто так. — Вздохнув, царица покачала головой. — Когда он станет соправителем отца, нам с тобой, друг мой, придётся тяжело. Управлять он ещё не умеет, но уж больно норовист и упрям, чтобы нас беспрекословно слушаться.

   — Да, жаль, Тии, что у тебя нет другого сына, — усмехнулся визирь, — но тут уже ничего не поделаешь. Соправителем в ближайшее время должен стать Хеви. Нам будет ещё хуже, если вся эта аристократия почувствует, что у неё есть шанс оттеснить нас от власти и сделать соправителем кого-то другого. Ладно, давай заканчивать с перепиской, а то мы и так слишком отвлеклись.

Царица вслушалась в слова писца. Он тихо бубнил:

   — «Ты, брат мой, не захотел за меня выдать твою дочь и ответил: «Египетская царевна никогда никому не отдавалась». Почему так? Ведь ты же царь и можешь поступать по желанию сердца, и, если ты её выдашь, кто будет против? Когда мне был сообщён ответ, я написал: «В твоей стране есть много красивых дочерей, пришли мне одну из них, ведь кто скажет тогда: «Это не царевна»? Но ты не прислал, и я очень опечален...»

   — О чём толкует этот толстопузый вавилонский царёк, больше похожий на обезьяну из страны Пунт, чем на человека?! — воскликнула с гримасой удивления, смешанного с презрением, царица.

   — Он просит себе в жёны египетскую царевну, — ответил писец хриплым, севшим от долгого напряжения голосом, устало хлопая подкрашенными зелёным малахитом ресницами.

   — Но мы же ему ещё в прошлый раз, когда он только заикнулся об этом, объяснили, что замуж египетских царевен на сторону не отдаём.

   — Вавилонский царь тогда предложил такой выход из положения: пришлите любую египетскую девицу, а он сумеет представить её у себя в Вавилоне как египетскую царевну, — пояснил писец.

   — Да он что, совсем с ума сошёл? Чтобы мы пошли на подлог? — Тии посмотрела на Эйе. — Ведь если мы на такое согласимся, все наши аристократы завоют, как стая голодных псов, об унижении фараона и всей правящей вот уже триста лет династии.

   — Мы уже твёрдо решили, ваше величество, этот вопрос больше не обсуждать! — твёрдо заявил Эйе. — Надо послать вавилонскому попрошайке мебель, украшенную золотом и слоновой костью. Он как раз недавно построил новый дворец, так что, думаю, будет доволен.

   — Хорошо, этот вопрос решён. — Тии стала внимательно всматриваться в окно, вновь заметив в саду что-то интересное.

А тем временем по дорожке между сикаморами и пальмами шёл Джабу. Он за прошедшие четверть века изрядно поседел и потолстел, но шаг его был всё так же упруг, как и в молодости, а на физиономии расплывалась обычная самодовольная улыбка. Навстречу Джабу бежала молоденькая служанка в жёлтой короткой тунике. Чёрный гигант расставил свои длиннющие руки, и девушка оказалась в его объятиях.

   — Попалась, птичка, — довольно пробасил нубиец.

   — Ой, господин Джабу, — запищала девица, игриво улыбаясь, — пустите меня, я очень спешу, просто с ног сбиваюсь.

   — Куда же это летит моя красотка? — причмокнул толстыми губами нубиец.

   — Да на задний двор, на птичник. Царица заказала на обед перепёлок, а мне сказали на кухне, что их ещё не доставили. Разве можно так тянуть, ведь скоро уже обед!

   — Ах ты, моя птичка! — Джабу поглаживал своими огромными лапищами служанку. — К Сетху перепёлок, ты вкуснее всех на свете. Какая у тебя нежная кожа и как это от тебя славно пахнет, наверно, стащила духи у царицы?

   — Ну что вы, господин Джабу, я не такая! — ответила девица, тая, как воск, в руках опытного соблазнителя.

Тут царица высунулась из окна и закричала на весь сад:

   — А ну, Джабу, отпусти девчонку и иди сюда! Ты совсем сдурел на старости лет? На любую девку бросаешься? Подаёшь хороший пример для моих племянниц!

   — А где мои гусята? Опять за мной подсматривают? — Джабу, отпустив служанку, стал вертеть большой головой с чёрной шевелюрой, в которой обильно сверкали седые волосы.

Из ближайших кустов раздался девичий хохот. Вскоре племянницы были уже в объятиях чёрного гиганта, они громко смеялись и целовали нубийца в щёки, называя его дядя Чёрный Носорог. Нефертити склонилась к его уху и зашептала:

   — Джабу, попроси тётушку отпустить нас сегодня помолиться в храм бабушки и дедушки.

   — Хотите покататься по городу?

   — Ага, — радостно подтвердила Нези. — Нам служанка сказала, что в город приехал бродячий цирк. Там и акробаты, и вавилонский фокусник, и даже дрессированный крокодил, который умеет говорить.

   — Неужели? — удивился Джабу. — Это очень интересно. Я, пожалуй, вытащу в храм и сестрёнку, а потом мы чуть отстанем от свиты царицы и махнём к циркачам. Где они, кстати, остановились?

   — Говорят, на берегу, в торговом порту.

   — Ладно, идите, гусята. Готовьтесь к поездке в город, прихорашивайтесь, но только одевайтесь попроще, чтобы не привлекать к себе внимания, когда мы сбежим из свиты царицы и отправимся смотреть на акробатов и говорящего крокодила. — Джабу опустил на ступеньки дворца девушек и пошёл к царице.

Во дворце, несмотря на палящее солнце, было прохладно.

   — Что ж ты, сестрёнка, своих родителей забываешь? Ой как нехорошо! — обратился Джабу к Тии, бесцеремонно ввалившись в зал, где шло совещание по внешней политике.

   — Да я совсем недавно была в их храме. Приносила жертвы богам и молилась за них.

   — Недавно — это месяц назад! Ничего себе недавно, — сердито закачал большой кудрявой головой с седыми висками нубиец.

   — Ой, Джабу, если ты пристанешь, так от тебя не отцепишься! — заворчала царица в раздражении. — Хорошо, вот продиктую ответы царю Митанни и вавилонскому царю и поедем в родительский храм.

   — Да зачем же вам, ваше величество, самой диктовать эти послания, — мягко проговорил сидящий рядом Эйе. — Я знаю, о чём вы хотите их уведомить и что ответить на последние письма. Ведь мы с вами уже это обсуждали.

   — Правильно, — закивал головой Джабу. — Зачем, собственно, нужны все эти дармоеды-визири, да и прочие писцы, папирусомараки? (Нубиец произнёс это слово как папирусомараки). Сидят по целым дням на мягких подушках, морды и задницы наели огромные, а толку от них чуть! Скоро главной жене нашего фараона свои белые ручки придётся пачкать чернилами и переписку вести с царями разными. Вот до чего дожили! Да что говорить, при муженьке-лоботрясе, жене приходится всеми делами заниматься.

   — Ох и брюзгливым ты стал, Джабу. — Царица засмеялась и встала с кресла. — Ладно, на сегодня всё, — обратилась она к визирю, — лично все послания, Эйе, проверь и на досуге хорошенько подумай, что нам делать с обнаглевшими хеттами и зарвавшимся царьком Суппилулимой.

Тии удалилась. За ней вышел и великан-нубиец.

   — Негр проклятый, совсем обнаглел! — проворчал себе под нос Эйе, вставая с кресла. — Составь послания и вечером со всеми бумагами чтобы был у меня, — небрежно приказал он в свою очередь писцу, стоящему рядом.

Вскоре визирь Верхнего царства уже шёл из дворца царицы, постукивая по мраморным плитам позолоченным посохом. А толстый писец с красными от усталости глазами ворчал, оставшись в кабинете вместе со своим слугой и собирая многочисленные папирусы:

   — Опять не пообедаешь как следует, всё второпях да второпях. Это же надо, такую груду документов составить к заходу солнца, а оно уже вон склоняется к западному берегу реки. Эх, жизнь моя проклятая! А ну, пошевеливайся, лоботряс! — рявкнул писец охрипшим от многочасовой читки голосом и хлопнул в сердцах серебряным посохом по узкой спине молодого слугу, нёсшего веер и складной стульчик своего господина.