Когда по извилистой песчаной дороге, тянувшейся сначала по унылой жёлто-серой равнине, а потом среди светло-коричневых каменистых холмов, длинная процессия с носилками царицы во главе поднялась к зданию храма, солнце нещадно палило.

   — Ну и жарища! — проговорила царица, шагнув на землю из носилок, осторожно поставленных слугами у входа в храм, и осуждающе посмотрев на подошедшего к ней Джабу.

   — Тем приятнее нашим родителям, сестричка. Ведь мы прилагаем столько усилий, чтобы навестить их и помолиться за их вечное благополучие, — пробасил нубиец, насмешливо улыбаясь.

Он никак не мог привыкнуть к тому, что голубоглазая девчонка, с которой он играл в детстве и которой тайком от её родителей таскал ворованные на базаре фрукты и сладости, вот уже четверть века была царицей Египта. Тии что-то буркнула себе под нос и огляделась. С высокого холма, на котором было возведено монументальное строение, было видно далеко вокруг. Солнце стояло в зените. Над жёлто-серой каменистой поверхностью западного берега струился расплавленный воздух. Холмистая пустыня производила мрачное впечатление своей безжизненной неподвижностью. Изредка мелкий зверёк пробегал по раскалённому щебню между редкими серыми колючими кустиками от одной норки до другой, но и это ему порой не удавалось. Откуда-то из бездонной светло-голубой вышины вдруг камнем, прямо на неосторожную жертву падал серый коршун. Раздавался предсмертный пронзительный писк, и пустыня вновь застывала в щемящем душу покое.

   — Тоскливо им здесь, наверное, — вздохнула царица и посмотрела на запад, где глубоко под неподвижными, раскалёнными жёлто-коричневыми каменными громадами была скрыта от человеческой алчности гробница дорогих ей людей. Затем она подняла голову и взглянула в лица отца и матери, высеченные из огромных глыб песчаника.

Жёлто-серые статуи стояли у входа в храм и задумчиво-отрешённо смотрели куда-то на восток поверх голов пришедших людей. Но тут Тии вдруг вспомнила своих реальных родителей, когда они ссорились по какому-нибудь пустяковому поводу, и иронически улыбнулась: так непохожи были они на свои каменные копии, торчащие здесь в жарком и пыльном пустынном углу перед помпезным храмом, воздвигнутым в их честь. Тии прошла между двумя высокими башнями-пилонами и по раскалённым под нещадно палящими солнечными лучами чёрным гранитным ступеням поднялась в храм. Даже через подошвы сандалий ноги жгло немилосердно. Правда, внутри было прохладно и даже дул свежий ветерок. Об этом позаботились архитектор, построивший массивное сооружение, и жрецы, умеющие устраивать искусственную циркуляцию воздуха в огромных залах.

Рядом с царицей шагали её племянницы. Нефи была одета в алое платье, которое очень ей шло, плотно обтягивая уже почти сформировавшуюся красивую фигуру. Нези надела зелёную коротенькую тунику.

   — Чем меньше на мне тряпок, тем лучше, — любила она повторять.

Девушки с интересом рассматривали всё вокруг. Правда, видели они то, что подсказывал каждой характер и темперамент. Младшая, Нези, сразу замечала всё смешное. Её развеселил вид главного жреца храма, толстого невысокого человечка, семенившего сбоку от царицы. Круглое белое лицо его было покрыто красными пятнами от сильного волнения. Он забавно кланялся на ходу, причём когда сгибался, то открывал рот и жмурился, а когда выпрямлялся, то плотно сжимал губы и округлял глаза, как испуганный суслик.

   — Как только мы получили радостную весть, что великая царица посетит нас сегодня, то немедленно забили самого тучного быка в нашем стаде, чтобы вы, о ваше величество, смогли принести его в дар горячо любимым родителям, — тоненьким голоском сообщил он.

Нези очень похоже передразнила жреца, когда он убежал поторапливать слуг и всех прочих с жертвоприношениями.

   — Ты, моя маленькая проказница, — рассмеялась царица и потрепала по худенькому плечику девушку, — не можешь не шалить.

А Нефи в это время наслаждалась внутренней музыкой, охватившей всё её существо, когда она окунулась в торжественно-таинственный мир храма. В прохладных полутёмных залах тускло блестели золотом и серебром статуи, барельефы на стенах и на массивных колоннах. Свет лился в узкие окна под самым потолком и в немногочисленные колодцы, пробитые прямо в крыше. Редкие лучи выхватывали из полутьмы то человеческое лицо или звериную морду, выточенные из камня, то озабоченную физиономию жреца, то букеты цветов и груды гранатов или персиков, то куски дымящегося парного мяса, которые на серебряных подносах несли слуги к подножию двух статуй, находящихся в глубине центрального зала. Ароматы аравийских смол пропитывали всё вокруг и из многочисленных кадильниц поднимались к потолку, выкрашенному тёмно-синей краской с разбросанными по нему многочисленными золотыми звёздами. Нефи с удовольствием понаблюдала бы всю службу. Ей очень нравился этот живописный спектакль, а когда мужской хор запел гимн во славу бабушки и дедушки, мурашки побежали по её спине. Но тут Нези затеребила её за руку.

   — Давай выбираться отсюда, — зашептала она. — А то скоро уже солнце зайдёт, не при луне же циркачей смотреть будем.

Джабу вопросительно наклонился к царице, по впалым щекам которой бежали слёзы. Она, опустив голову, слушала, как мрачно-торжественно восхваляли жрецы память её родителей.

   — Идите, идите, — отмахнулась Тии. — Я ещё посижу здесь, поплачу.

Нези, от нетерпения невольно ускоряя шаг, потащила за собой Нефи. Они прошли мимо лихорадочно снующих по залам, озабоченных жрецов и вскоре оказались у входа в храм. Там девушек уже ждали колесницы, о которых позаботился Джабу. Горячий, сухой, обжигающий ветер пустыни ударил в лицо Нефертити, когда кони тронулись широкой рысью. Стоя за возницей, Нефи вцепилась правой рукой в поручни, а левую приложила козырьком к глазам, чтобы рассмотреть в знойном пустынном мареве на горизонте реку, но кроме жёлто-серых холмов и вьющейся между ними песчаной, блестящей на солнце дороги ничего не было видно. После непродолжительной скачки девушки оказались на берегу, где их ждала большая, добротно изготовленная, покрашенная простой красной краской, без какой-либо позолоты лодка. Девушки уселись на шершавые доски.

   — Ну ты, Джабу, и нашёл лодчонку, — фыркнула презрительно Нези, сдувая с глаз чёлку взъерошенного парика, — вся задница в занозах будет после такого плавания!

   — Ничего, мои крошки, узнайте жизнь и с этой стороны, — добродушно улыбнулся Джабу, сев вместе с гребцом на вёсла, — не всё же на пуховых подушечках нежить попки. Ведь ваш дедушка за стадом коров присматривал, а бабушка пирожки пекла и здорово это делала, они аж во рту таяли. Так что нечего перед простым народом нос задирать, помните, откуда вы попали в царскую семью.

Джабу налёг на вёсла, и лодка стремительно понеслась по зеленовато-голубой воде. Нил пересекли так же быстро, как и пустынную долину западного берега. В торговом порту, куда причалила лодка, царила обычная суета.

По узким качающимся сходням бегали, как муравьи, загорелые грузчики с огромными тюками или мешками на плечах.

   — Дорогу, дорогу, поберегись! — покрикивали они громко.

По поджарым телам ручьями тёк пот, жилы на шеях от напряжения, казалось, готовы были лопнуть, белые оскаленные зубы блестели. Грузчики разгружали многочисленные торговые суда. Прямо на набережной у больших куч сваленного товара купцы самой разной наружности заключали сделки. Кого тут только не было! Пестро одетые, коротконогие крепкие ассирийцы и вавилонцы, подрагивая острыми бородками и округляя карие блестящие глаза, спорили о цене со стройными краснотелыми египтянами, кутающимися в белые одежды от лучей вечернего солнца. Рядом стояли смуглые худые индусы в разноцветных тюрбанах, обсуждая свои дела и громко цокая языками. На проходящих мимо девушек, сопровождаемых огромным нубийцем, никто не обратил внимания. По набережной слонялось множество столичных жительниц, которые предпочитали покупать товары прямо с борта судна или лодки у тех, кто их привёз из дальних стран или с соседних огородов, минуя многочисленных посредников. Женщины так громко торговались из-за какого-нибудь пучка салата, что уставшие продавцы затыкали уши и кричали в ответ, махая руками: