— Это заговор против фараона и его семьи, — бросил Джабу в ответ. — Но сейчас нет времени рассказывать подробно. Всё объясню по дороге. Бегом отсюда, за стену.

Вскоре они оказались на улицах города, по которым метались испуганные жители. Когда вышли на одну из центральных улиц, пересекавшую весь город с юга на север, то навстречу попался большой отряд воинов. Командир, с озабоченным видом шагавший впереди, очень обрадовался, увидев Диду, хоть и без парика и с окровавленной головой.

   — Слава богам, вы живы, о наш верховный начальник, — поклонился молодой командир. — Говорили, что мятежники убили вас и теперь всем корпусом командует Панесхи.

   — Этот негодяй и является главным мятежником, — проревел командирским голосом Диду. — Давай отправляйся с чёрным братом царицы, он будет тебе командиром. Беспрекословно выполняй все его приказы. Если встретишь Панесхи, то захвати его в плен, а если это не удастся, то убей. А я пойду в расположение корпуса, — обратился он уже к Джабу, — восстановлю управление его частями и приведу все войска к дворцу фараона и царицы.

   — Не забудь окружить храм Амона и дома, где живут его жрецы, — напомнил Джабу, — именно там сердце заговора.

   — Не сомневайся, я всё сделаю так, как надо, — заверил его Диду. — Я собственной рукой вырву их поганые сердца и брошу на съедение собакам. Они не будут покоиться с миром в своих усыпальницах, ожидая воскрешения. У них нет будущего, — с угрозой прохрипел старый воин и ринулся по улицам города в штаб корпуса.

Через четверть часа Джабу вновь переправлялся через широко разлившуюся реку. Только теперь он стоял на верхней палубе большого корабля в окружении вооружённых воинов, сжимая в руке большой бронзовый меч-секач. За его судном под большими оранжевыми парусами плыли ещё три таких же просторных корабля, буквально забитых воинами с копьями и луками в руках. Раздавались удары барабанов, и тяжёлые вёсла ритмично взрывали тёплые серо-зелёные воды огромной реки.

Тем временем во дворце Тии положение царственной семьи становилось всё хуже. Опытный воин Панесхи сконцентрировал все свои силы на штурме дворцового храма. Он отлично понимал, что только с немедленным физическим уничтожением царицы и всех её родственников заговорщики могут рассчитывать на победу.

   — Но, может быть, не надо туда так рваться? — спросил Панесхи бывший визирь Верхней страны старый Ментухотеп. — Ведь их власть кончилась. Декреты подписаны фараоном. Кто посмеет ему противоречить? Может быть, начнём с царицей переговоры?

   — Какие могут быть сейчас переговоры? — с яростью зарычал жёлтый от волнения толстый и потный Панесхи. — Да плевать они хотели на эти папирусы. Подумаешь, оттиснул старый пьяница на них свою печать. Кто будет изучать эти декреты?! Только тот, кто силой захватит власть и уничтожит своих противников, будет хозяином страны. Как ты не понимаешь?! Ведь сейчас всё висит на волоске. Я даже не знаю, мёртв ли Диду. А если он вырвался живым из ловушки и сейчас собирает силы? Что тогда? А ну быстрее ломайте эти поганые двери! — заревел он, выпучив свои огромные глазищи на воинов, орудующих тараном у входа в храм. — Трусы вы проклятые, — вновь обратился Панесхи к жрецу, — хотят власть захватить, а пролить кровь своих врагов боятся или, хуже того, брезгуют, чистоплюи поганые, — ругался он во всю глотку, — сидели бы в своём храме и пели писклявыми голосами песенки в честь Амона! Нет же, полезли в драку, а теперь трясут с испугом своими задницами!

Тут высокие, нарядно украшенные позолоченной бронзой двери из дорогого ливанского кедра с треском и грохотом рухнули, не выдержав мощных ударов тарана — массивного бревна.

   — Ну наконец-то! Вот сейчас мы им покажем переговоры, — прорычал Панесхи, размахивая огромной булавой с длинными шипами. — Бей всех в лепёшку, вырезай их к Сетху под корень! Никого живым не оставлять! Вперёд — в золоте купаться будете до конца жизни! — И Панесхи во главе многочисленного отряда отъявленных головорезов, воодушевлённых обещаниями своего командира, ринулся под полутёмные своды храма.

   — О боги, я не могу этого ни слышать, ни видеть. — Ментухотеп поморщился и отвернулся, зажимая уши руками.

В храме началась отчаянная резня. Защитники царской семьи прекрасно понимали, что пощады никто из них не дождётся, поэтому стояли насмерть. Под высокими каменными сводами раздавались громкие вопли, хрипы и стоны умирающих, глухие удары боевых топоров, мечей, булав. Царская семья, окружённая всё редеющим строем воинов и вооружённых жрецов, собралась в одном из дальних углов, скрываясь от стрел и боевых топоров за большой каменной статуей Амона.

   — Здесь яду хватит на всех, — вздохнула царица, снимая с руки перстень с большим изумрудом. — Он мгновенный, поэтому умрём быстро, — деловито объяснила племянницам тётка. — Нельзя нам попадать живыми в лапы этих зверей.

   — Ой, тётя, я ещё жить хочу, — всхлипнула, прижавшись к ней, Нези.

Она уже давно бросила своё копьецо и сейчас дрожала всем телом.

   — Ничего, девочки, не бойтесь, это одно мгновение, раз — и всё! — проговорила Тии.

   — Я не буду принимать яд, — сказала бледная, но спокойная Нефертити. — У меня кинжал. Я сама проткну себе сердце.

В её руке блеснуло длинное тонкое лезвие. Она приставила кончик кинжала под левую грудь и посмотрела на сражающихся вокруг воинов. Среди них отбивались от наседавших мятежников царевич Аменхотеп и скульптор Тутмес.

   — Подожди, Нефи, — остановила её царица, — сначала простимся с Хеви. Иди сюда, сынок! — прокричала она изо всех сил.

Весь в крови начальник караула толкнул царевича назад и встал на его место.

   — Иди к матери и жене, они хотят с тобой проститься, — прохрипел он молодому человеку.

Строй защитников сомкнулся, но ещё ближе приблизился к статуе, за которой находилась семья фараона. Тии крепко обняла сына.

   — Прощай, сыночек, — всхлипнула она и вдруг завыла во весь голос, как простая деревенская баба: — Как я хотела, чтобы ты был счастлив, родил детей! Эх, не суждено мне внуков понянчить...

   — Не плачь, мама, мы ещё отобьёмся, — говорил сын, обнимая мать, но глядя при этом на молодую жену.

Тии ревниво посмотрела на невестку, но пересилила себя.

   — Обними жену, сынок, обними в последний раз! Всего сутки отвела вам судьба!

Нефертити прижала к себе мужа. На её ресницах не было ни слезинки.

   — Прощай, Хеви, — сказала она просто, — мы с тобой вместе ещё помолимся Атону на том свете.

По щекам царевича потекли слёзы. Он вдруг взревел, как дикий зверь, оттолкнул жену и мать и, схватив валявшийся на полу боевой топор, ринулся в самую гущу схватки. За царевичем в последнюю атаку кинулись все те из защитников, кто ещё мог передвигаться. Этот сумасшедший и отчаянный напор был так силён, что нападавшие отпрянули назад, словно столкнулись с демонами пустыни, а не с людьми.

   — — Да бейте их, псов вонючих! — заорал на весь храм Панесхи, размахивая булавой и ошалело вращая выпученными глазами. — Ведь их всего горсточка осталась.

Он бросился на царевича и занёс свою палицу над его длинной яйцеобразной головой. Ещё миг, и она бы треснула, как кокосовый орех, но в тот момент, когда Тии уже всплеснула руками от ужаса, наблюдая за гибелью сына, чья-то мощная чёрная рука остановила смертельный удар. Это Джабу перехватил запястье толстяка и буквально смял его, как будто это была не мощная волосатая ручища, а тоненький прутик акации. Послышался хруст костей, и раздался дикий крик. Затем гигант взмахнул другой рукой, в которой был зажат меч-секач, похожий на гигантский серп[19], и отрубленная голова мятежника с беззвучно дергающимися толстыми красными губами покатилась по мраморному полу. В пылу отчаянной схватки нападающие не заметили, как в распахнутые двери за их спинами ворвались воины только что прибывшего отряда. Смерть предводителя так ошарашила мятежников, что они начали, как испуганные крысы, метаться по храму в поисках убежища или выхода. Последних головорезов Панесхи ещё добивали, а Джабу уже обнимал царицу Тии, её племянниц и царевича, который от усталости еле стоял на ногах.