Высокопоставленные путешественники терпеть не могли мелкую рыбёшку ни в жареном, ни в варёном виде, поэтому благополучно миновали берега почитателей оксиринха и вступили в Песьегородскую область, где с древности поклонялись другому божеству в виде человека с головой собаки. Здесь команде судна пришлось собрать всю свою выдержку в кулак, чтобы не применить силу против целых полчищ беспризорных наглых псов, буквально осадивших причаливший к берегу корабль и требующих бесцеремонно мясистых костей и прочей источающей аппетитные ароматы снеди, которая готовилась поварами на борту. Но, получив причитающиеся высокопоставленному посланцу фараона Амисебу бесплатные продукты и напитки, корабль поспешно отчалил от набережной под возмущённый вой обманутых в своих ожиданиях бродячих собак и поплыл дальше. Только недовольный Амисеб ещё долго ворчал, посматривая на порванную одной наглой псиной полу его пурпурной тоги, которую прямо на нём зашивал проворный слуга, примостившийся рядом с креслом чиновника.

   — Почти в каждом провинциальном уголке у местных селян есть свой... — Толстяк, скинув густой чёрный парик, повертел пальцем у потного бритого виска. — И если ты не хочешь нарваться на нож или попробовать палки, то просто обязан быть очень внимательным, чтобы не пнуть невзначай какую-нибудь драную кошку, собаку или даже гуся, например. Ведь они, как на грех, могут оказаться воплощением местного, особо почитаемого божества. Много лет назад в одном пыльном городишке я, совсем тогда ещё зелёный юнец и неопытный чиновник, сорвал, проходя мимо, веточку с корявого такого деревца, чтобы отмахиваться от мух, которых в этой грязной провинциальной дыре было множество. Мне это невинное деяние чуть не стоило жизни. Деревцо-то оказалось священным! Уж я столько полновесных дебенов серебра отвалил на жертвоприношения полузасохшей деревяшке, чтобы задобрить местных свирепых селян, а то бы точно зарезали, тупоголовые зверюги, и не посмотрели бы на то, что я писец из самой столицы. Наука была мне на всю оставшуюся жизнь!

   — Но ведь ваш великий, божественный и мудрейший фараон уже десять лет назад ясно и категорично всем в стране приказал почитать только Атона в виде солнечного диска. — Нури показал длинным пальцем с покрашенным хной ногтем на солнце. — О каких же ещё божествах может идти сейчас речь?

   — Да разве нашего тупого, заскорузлого и упёртого в своих предрассудках провинциала вот так сразу заставишь забыть всех его местных божков и разные там нечестивые празднества в их честь? Ваше высочество и не представляет, какой у нас упрямый народец. Из их бритых черепушек и сучковатым поленом не вышибешь старые бредни. Намучились мы, ужас! — махнул рукой Амисеб, но испугавшись, а не ляпнул ли он чего-либо лишнего пронырливому азиату, с таким интересом высматривающему всё вокруг, быстро протянул ему налитую доверху глиняную кружку с пенной шапкой. — Давай-ка лучше выпьем свежего пивка, только что слуги притащили из этой треклятой песьегородской столицы. Хоть местные жители и помешались на своих шавках, но что у них не отнимешь, так это то, что пиво варят они отменное.

Вскоре корабль уже плыл по области Белой Антилопы. Плосковерхие горы из жёлто-серого песчаника всё ближе подступали к берегам. Река становилась уже, течение сильнее. Судно двигалось медленнее, хотя барабан стучал всё чаще и вёсла поднимались и опускались всё быстрее. Гребцов приходилось менять по несколько раз в день, так они выматывались, преодолевая встречное течение. И вот корабль вступил в Заячью область. На самом её юге на восточном берегу горы и холмы отступили огромной дугой от реки, образуя обширную котловину. Здесь-то и увидел Нури огромный город, Ахетатон, новую столицу империи, растянувшийся на многие километры вдоль берега. Не верилось, что город мог быть построен всего за десять лет. Среди высоких пальм, пышных акаций и тамарисков высились белые, розовые, жёлтые стены многочисленных храмов, дворцов, богатых особняков.

В то время как князь Дамаска с любопытством взирал на открывшийся перед ним город, блистательную новую столицу Египта, там происходили следующие события. На одном из самых больших рынков появилась группа хорошо одетых людей. У многих из них при себе было оружие. Короткие копья, прямые мечи и боевые топоры, не считая кинжалов: последние в те времена висели у пояса почти каждого знатного человека.

По базару пронеслась, как смерч, новость, которая всполошила всех торговцев:

   — Визирь Туту со своими стервятниками нагрянул!

Все, кто слышал это, спешно собирали товар и, если его было немного, пытались сбежать вместе с ним. Были и такие, кто просто бросал всё и мчался со всех ног с базара. Те, кто имел свои лавочки, швыряли то, чем торговали, внутрь и побыстрее захлопывали двери и оконца. То же самое делали и многочисленные ремесленники у своих мастерских. Но, как оказалось, все выходы с базара уже были перекрыты свирепыми воинами, которые плетями из воловьей кожи или просто тупыми концами копий гнали, как скот, ремесленников и торговцев обратно на их рабочие места.

   — Назад, назад, торгаши поганые, зайцы трусливые! — кричали они и хлестали наотмашь всех подряд, кто попадался. — Сам великий Туту соизволил посетить вашу дыру, а вы белейте, как крысы с тонущего судна. А ну, назад, живо!

После таких убедительных доводов слуг власти простой народ, опустив покорно головы, возвращался и вновь раскладывал товар. А по рядам уже неторопливо шёл хозяин столицы, любимый слуга фараона — визирь Туту. За прошедшие десять лет он ещё больше располнел. Его круглая физиономия, обрамленная пышным чёрным париком, лоснилась от довольства. Опираясь на посох, он не спеша прохаживался по торговым рядам и посматривал на разложенные товары. Часто он останавливался и, причмокивая губами, спрашивал, откуда товар, кто его сделал. Потом небрежно показывал золочёным посохом на понравившиеся ему вещи и не оглядываясь шёл дальше, подрагивая толстыми, как желе, щеками. Слуги, семенившие следом, бесцеремонно совали товар в мешки, добавляя то, что понравилось им. Торговцы угрюмо молчали. Спорить было бесполезно и даже опасно. Если какой-нибудь новичок пытался урезонить слуг, он тут же оказывался животом на земле. Воины держали его за руки и за ноги, а здоровяк со зверской рожей лупил от души его по спине палкой. Чем громче орал несчастный, тем больше ему доставалось. Туту, слыша вопли за своей спиной, весело хохотал. Так проходила его утренняя прогулка. А гулять он любил каждое утро, правда, к радости торговцев и простого люда в городе был не один базар.

Визирь закончил прогулку по центральному рынку, но, решив продолжить свой обход, направился в порт, который находился всего лишь в паре кварталов отсюда. Там он надеялся поживиться ещё чем-нибудь. В порту всё повторилось, как и на базаре. Как только пронёсся слух, что идёт Туту, купцы бросились врассыпную. Некоторые из них даже вскочили на свои корабли, приказав команде рубить канаты и срочно отчаливать. Но и тут слуги и воины визиря оказались проворнее. От причала удалось спешно отвалить только парочке судов. Остальные были буквально взяты на абордаж.

   — Куда это тебя понесло так внезапно? — сладко улыбаясь, произнёс Туту, остановившись у сходней, по которым притащили и бросили к ногам вельможи хозяина не успевшего отчалить судна.

   — Пощади, о великий хозяин Верхней страны! Я и не думал убегать, просто мне срочно понадобилось отплыть, — припал к золочёным сандалиям купец из Мемфиса.

По его бритой голове и упитанным щекам градом катился пот. Полными губами он лобызал пыльные ноги визиря.

   — А что этот червяк в облике человека привёз в столицу Атона? — спросил небрежно Туту стоявшего рядом, проворного невысокого человечка в пышном чёрном парике. Это был секретарь визиря.

   — У него очень ценный груз — ароматические смолы из Аравии, слоновые бивни и красное и чёрное дерево из южных стран.