Трошкин сел, побарабанил пальцами по столу.

— За сроки отвечает трест. Ты сейчас отвечаешь. И за срыв сроков с тебя шкуру спустят.

— Если так, Семион Макарович, — любезно продолжал я, — то разрешите нам организовать работу, как мы считаем нужным.

— Другими словами, ты хочешь, чтобы я не вмешивался в оперативные дела?

Я промолчал.

— Нет, ты не финти, — горячился Трошкин, — говори прямо: да или нет?

— Вы же знаете, Семион Макарович, — я ласково улыбнулся, — мы все будем рады выслушать ваши советы. Но извините, раз отвечает трест…

Он побледнел:

— Ну что ж, пожалуйста… — Трошкин встал и показал на стул: — Садись! На тачке, как когда-то, меня со стройки вывозишь?! Но смотри… Сейчас, при тебе, позвоню Левшину… А ты, секретарь, чего молчишь? — вдруг спросил он Васильева.

— Я считаю, что главный инженер прав, — тоже любезно ответил Васильев. — Мне кажется, если вы подумаете, то согласитесь с нами.

— «Подумаете»!.. Хорошо-хорошо! Так садись, чего же ты не садишься?

— Я посижу тут, с вашего разрешения, Семион Макарович.

Трошкин решился:

— Я поеду. Мне тут делать нечего. Вечером приедешь в главк.

— Хорошо, Семион Макарович.

Трошкин вышел, Беленький приосанился и покровительственно произнес:

— А ты молодец, Виктор Константинович. Что, и мне можно отсюда уехать?

— Это ваше дело. Вы начальник СУ, вы и решайте. А за безобразную организацию работ на строительстве, за плохую механизацию делаю вам замечание. Садитесь, пожалуйста.

— Ну вот, — вдруг вмешался прораб Кочергин, — начальство трестовское набедокурило, а СУ — отвечай… Мы всегда в ответе.

— Может быть, Кочергин, вы хотите со мной поменяться? Вечером вы поедете в главк, а я останусь тут.

— Нет, Виктор Константинович, меняться я не хочу. — Кочергин испуганно поднял руку с толстыми короткими пальцами. — Не дай боже! — Он хитро прищурил глаза.

Все засмеялись.

— Замечание по существу, — Беленький многозначительно оглядел всех, наслаждаясь эффектом. Дескать, вот он какой человек, Беленький, смотрите! Другой бы на его месте обиделся — не так уж приятно выслушивать выговор, — а он принял как должное.

— Что, и мне можно людей снимать? — с вызовом спросил Морозов.

— Все, что я сказал Беленькому, относится ко всем. В том числе и замечание.

— Строго! — усмехнулся Морозов.

— Совещание закрываю, — сказал я. — Каждый начальник СУ и главный механик должны подойти ко мне в час дня с расчетами.

Все поднялись.

— При расчетах учитывать, что завтра к двенадцати часам будут работать механизмы. Темпы остаются прежними. Сокращение рабочих — за счет механизмов. Все, товарищи!

Остался только Васильев.

— Я сейчас в райком, выясню, почему такая спешка с этими домами. А вечером вернусь, поедем вместе в главк.

Мой партийный секретарь не хотел оставлять меня одного в трудную минуту.

— Нужно ли вам в главк… нервы портить?

Васильев улыбнулся:

— Опять хотите принять терновый венец одинокого мученика?

В комнату начали сходиться бригадиры. Первым пришел Гнат:

— Здорово, инженер! Веселый ты, — значит, будет дело. — Он пожал мне руку, оглядел стулья.

У каждого человека есть странности. У Гната — выбор стула. Стул должен быть крепким и стоять поближе к начальству. Обычно Гнат безошибочно определял, где расположится начальство, но сейчас у него появились сомнения.

— Ты где будешь сидеть, инженер? — спросил он меня.

— Здесь, Гнат.

— Ага. Я, пожалуй, сяду напротив.

— Сергей Алексеевич, — позвал я Королькова, — сейчас будет что-то вроде Совета… Совета бригадиров. Пожалуйста, поруководите им. А я доложу два вопроса.

— А что такое Совет бригадиров? Что за организация такая?

— Сам не знаю.

Корольков встал и постучал по столу.

— Рассаживайтесь поскорее… Вот что, друзья, сейчас открываю Совет бригадиров. Кому он будет подчинен, по какой линии — не знаю. Вроде консультация при главном инженере треста. Во всяком случае, вреда от него не будет. Нет возражений?

— Нет, — первым ответил Гнат.

— Тогда начнем. Сейчас Виктор Константинович что-то расскажет. Пожалуйста!

— Мне нужно получить от бригадиров два совета, — начал я, коротко рассказав о встрече со сварщиком, и попросил Совет решить, какого наказания заслуживает Копылов.

Помолчали. Не так-то просто подсказать начальству, как наказать своего товарища.

Гнат, откинувшись на спинку стула и глубокомысленно посмотрев на меня, спросил:

— А скажи, инженер, ругал он тебя или рядом с тобой ругался?

— Нет, на лестничной клетке.

— Что ж, и вообще нельзя на стройке выругаться? Даже в воздух? — искренне удивился Гнат. — А раствор собрали или он пропал?

— Собрали.

Гнат покровительственно посмотрел на меня:

— Так скажи, инженер, за что наказывать Копылова?

Я не сразу нашелся что ответить. Действительно, на фоне того безобразия, которое творилось на стройке, поступку Копылова можно было не придать значения. Заговорили вполголоса между собой бригадиры.

Вдруг встал сам Копылов:

— А я считаю, что виноват… Правильно поднимает вопрос главный инженер, нарушил я трудовую дисциплину.

Все смотрели на Копылова.

— Это точно, виноват. А вот вы, Виктор Константинович, виноваты, что спрятались от этой стройки, да еще в такой момент? Или нет? Мне вот интересно это знать, — с вызовом спросил Копылов.

Я поднялся. Мы стояли с Копыловым друг против друга.

— Я тоже виноват.

— Хорошо, — сказал сварщик. — Это делает честь нашему инженеру, что при всем народе он признал свою вину. — Он усмехнулся: — Значит, тут, на Совете, осталось определить, какую кару должен понести каждый из нас…

— Я уже понес ее, Копылов.

— Какую? — спросил он.

— Я получил выговор вчера вечером.

— От кого?

— От бригадиров Королькова, Косова и Гната.

— Так? — спросил Королькова сварщик.

Корольков встал:

— Была, товарищи, беседа с Виктором Константиновичем, у него дома. Выговор не выговор, а кое в чем ему досталось…

— Так вы, значит, приехали сегодня потому, что бригадиры вас убедили? — снова спросил Копылов.

— Да.

— Я не знал этого, — медленно сказал он. — Если так, то я вдвойне виноват. Этого больше не повторится, Виктор Константинович… Слово!

— Хорошо. Теперь второй вопрос: о делах на стройке, о переводе части рабочих на монтаж, о механизации… В общем, все та же наша старая знакомая — экономия труда.

Так впервые у нас в тресте был создан Совет бригадиров. Я до сих пор не могу определить, что за орган такой: общественный, а может быть, административный? Ведь бригадиры назначаются приказом. Не знаю, как оформлять его решения и какую юридическую силу имеют они, но в трудную минуту жизни треста я звонил Королькову, и собирались бригадиры. Честно говоря, не всегда были ощутимы результаты, но как крепко и устойчиво чувствовал я себя, когда получал от бригадиров «добро»!

…Каждый раз по-новому садится солнце. Сейчас оно раздалось вширь и оранжево-красным приплюснутым диском медленно опускается вниз.

Только что закончилось сражение с Беленьким. В конце концов он все же сдался и произвел вместе с прорабами необходимые расчеты. И вот мы стоим с ним на перекрытии одиннадцатого этажа. Под нами неправдоподобно большая головка крана, которую обычно видят снизу, рядом — приподнятая стрела, а вдали линия горизонта, заглатывающая вечернее солнце.

Я жду Васильева.

— Черт знает, что у тебя, Виктор, за характер становится! — говорит Беленький. — Что я тебе, школьник?

Но он не может сердиться долго. Вот уже приосанился: ведь его дом растет быстрее, чем в других СУ. Он, Беленький, уже завтра с девяти утра запустит механизмы, а у других? Это же лопоухий народ, пока повернутся!

…Солнце уходило, и, как всегда в это время, особо отчетливо были видны дома, капризная дуга реки, очень прямой бульвар, озеро в рамке зеленых газонов. Но все то, что меня окружало, создано трудом людей. Берега реки укреплены гранитной стенкой, излучину спрямили, и было видно еще не засыпанное старое русло, даже воду в реку подкачивали насосами; озеро тоже — дело рук человека, сейчас кончали забивку свай; липы на бульваре пересадили из питомника. На десятки километров во все стороны развернулось строительство.