На четырех корпусах был аврал. Это значило, во-первых, что начальство совсем потеряло голову, забыло все, чему его учили, чему оно само учит других, поснимало с большинства строек бригады и кинуло их на авральные корпуса, будто на этих корпусах заканчивается вся деятельность строителей, а дальше конец света; это значило, во-вторых, что сместились и перемешались все служебные функции: начальники и главные инженеры строительных управлений превратились в прорабов, а прорабы, усмехаясь, стали в сторонке и прятались от многочисленного начальства; это значило, наконец, что монтажные бригады, привыкшие работать по минутам, сейчас без смысла и логики распиханы по помещениям, мешают друг другу, спорят, ругаются, тащат на носилках грузы — и в конце концов примиряются со всем этим бедламом. Но в глубине души они оскорблены, ибо ничто так не унижает рабочего человека, как неорганизованность. И вред от аврала не только в том, что все остальные стройки законсервированы, что план летит вверх тормашками, что нарушена технология, главный вред — моральный. Долго еще после аврала коллектив болеет, не может вернуться к нормальной жизни.

Вот это нужно запомнить крепко.

Бригада Косова, та самая, что так много дала предложений по экономии труда, в новых носилках таскала на этажи раствор. Носилки были устроены с присущей бригаде выдумкой (если вообще это слово можно ставить рядом с носилками, сконструированными еще на заре человечества): вместо досок — легкая фанера.

— Почему все вручную? — спросил я Ревякина, главного механика треста, сопровождавшего меня. Он сейчас постоянно находился на этой площадке.

Ревякин, по обыкновению, медлил с ответом, но, когда мы прошли весь этаж и я уже потерял надежду услышать его голос, пожав плечами, вдруг сказал:

— Черт его знает, Трошкин кричит, что нет времени возиться с механизмами. Пока получишь их, пока установишь — неделя пройдет. Потом он, наверное, считает, что вручную вернее, никаких простоев.

— Зачем же тут находитесь вы?

Механик улыбнулся:

— Все же когда на площадке сидит главный механик, то вроде и механизация есть.

— Так на всех домах?

— Да.

Подошли Девятаев и сварщик Копылов с носилками, наполненными раствором.

— Вопросик можно? — спросил сварщик.

— Пожалуйста.

— На экскурсию к нам? Как труд экономится? — Он кивнул на носилки.

Я ничего не ответил.

— Эх, сказал бы я… — Кровь прилила к его лицу.

— Пошли, — коротко приказал Девятаев. Но сварщик вдруг бросил носилки. Серая каша раствора разлилась, обдав нас брызгами.

— Я бы сказал… я бы сказал! — все повторял сварщик. Лицо его побледнело, он весь дрожал.

— Иди! — Девятаев, опустив ручки носилок, потащил его на лестничную площадку. — Иди!

На площадке сварщик, уже не сдерживаясь, долго и замысловато ругался.

Носилки лежали на полу, раствор растекался. Механик отошел в сторону, а я все стоял на месте. «Неужели я опоздал?»

Пришел Девятаев с лопатой, спокойно начал собирать раствор.

— С чем приехали, Виктор Константинович? — вдруг резко и требовательно спросил он.

— Попросите всех бригадиров прийти в прорабскую в обеденный перерыв. Сами приходите.

— Хорошо… И сварщику можно? Вы на него не обижайтесь, невыдержанный он.

— Нужно.

Подошли прораб Шуров и прораб по отделке Чугунов. Шуров низко поклонился.

— Выкладывайте ваши штучки сразу, — сказал я Шурову. — Мне сейчас на совещание.

— Так сказать, государственные дела требуют?

— Пойдемте, пойдемте, посмотрите, до чего вы довели стройку, — сказал Чугунов.

На лестничной площадке нас остановила девушка, веселая, белокурая, в синих брючках, — девушка с плаката, вербующего москвичей на стройки Урала. Мне показалось, что вот сейчас она заявит нам словами плаката: «На стройках Урала, товарищи, вас ждет интересная работа». Но девушка спросила:

— Кто из вас этот самый Виктор Константинович?

Я ей обрадовался (все же будет перерыв хоть на несколько минут) и поднял руку:

— Я буду этот самый Виктор Константинович.

— Ага… Так вот, вас срочно требуют на совещание. — Она с любопытством, ничуть не стесняясь, разглядывала меня. — Ух и кричит там Трошкин, аж покраснел весь!

— Иван Никифорович, — обратился я к Чугунову, — говорить вам, что меня тут раньше не было, — ни к чему. Вы правы. Сделаю сейчас, что могу…

— Хорошо, — он явно остывал:

Если кому-нибудь придется быть в роли генподрядчика, — мой совет: не спорьте с отделочниками, они завершают дом, поэтому всегда правы. Помогайте им! Помогайте и… почаще соглашайтесь с ними. Уже от этого им будет легче.

…В большом зале первого этажа, — кажется, тут должен быть продовольственный магазин, — за длинным дубовым столом (последнее изобретение строителей, несколько дверей, уложенных на металлические козлы), собралась вся «элита» генерального подрядчика — начальники СУ Беленький, Визер; главные инженеры Морозов, Том Семенович; снабженцы, механики, прорабы — всего человек тридцать. У торца стола, на председательском месте, вертя головой во все стороны, сидел Трошкин, работник главка, а сейчас «полномочный представитель» Левшина.

— Вот хорошо! — закричал он, увидев меня. — Вот сейчас будет порядок. Иди сюда, Виктор Константинович, садись! — Он показал на свой стул, но с места не сдвинулся, подчеркивая этим, что главный тут он.

Я сел неподалеку от него.

— Это правда, что говорит Костромин? — спросил он меня.

— Что говорит Костромин?

— Что бюро поручило эту стройку тебе. — Трошкин усмехнулся, показав пальцем на Костромина: — Он очень сожалеет, ему так приятно было работать со мной, но вот он вынужден… — Трошкин откровенно рассмеялся, чуть красуясь, — не так уж часто аппаратному работнику предоставляется возможность командовать.

Костромин смотрел прямо перед собой.

— Да, бюро поручило эту стройку мне.

— Вы секретарь? — спросил Трошкин Васильева.

— Я.

— Правильно сделали. Давно пора, — милостиво сказал Трошкин.

Васильев улыбнулся:

— Очень приятно, Семион Макарович, что вы одобряете действия партийной организации.

Трошкин покосился на Васильева, но промолчал, строго оглядел присутствующих:

— Так вот, Беленький…

Беленький встал. («Ого, — подумал я, — тут дисциплина!»)

— Раз ты не выполняешь срок по стяжке, то давай еще людей. Когда будут люди?

— Тут уже, Семион Макарович, работает почти все СУ, — взмолился Беленький. — Неоткуда…

— С монтажа! — закричал Трошкин.

— Я и так почти всех снял.

— Ну вот видишь, Виктор Константинович? Тут просто саботаж… Немедленно, слышишь, Беленький!

— Не могу, Семион Макарович!

— Виктор Константинович, — строго обратился ко мне Трошкин. — Вмешайся!

Я не спешил. Предстояла схватка, но сейчас у меня уже был опыт. «Только по-взрослому, умеючи! Слышишь?» — говорил я себе.

— Давай! — торопил Трошкин.

— Дмитрий Федорович, сколько у вас тут рабочих? — тихо спросил я.

Он посмотрел на меня невидящими глазами:

— Двести девяносто четыре.

«Ну вот, сейчас — спокойно. Сейчас начнется».

— Сколько, вы считаете, по-разумному тут нужно оставить?

— Не понимаю, — растерялся Беленький.

— Повторяю: сколько, по вашему мнению, нужно тут оставить рабочих, чтобы работа шла напряженно?.. Ну конечно, при этом применить механизмы?

Глаза Беленького прояснились.

— Сто рабочих, не больше!

— Снимите всех остальных рабочих. И сегодня, с обеда! Это срам, что тут делается.

— Ты что, Виктор Константинович, сдурел? — стукнув ладонью по столу, закричал Трошкин. Он вскочил.

Так как я не ответил, он снова закричал:

— Я сейчас же буду звонить Левшину!

— Пожалуйста. Но перед тем, как звонить, давайте договоримся…

— Я не собираюсь тут договариваться… — голос Трошкина сорвался.

— Вы меня не поняли, Семион Макарович, — спокойно сказал я. — Я хотел выяснить: кто отвечает за конечный срок сдачи объектов? Если вы, то приказывайте, мы немедленно переведем сюда всех остальных рабочих.