Он помедлил:

— Ну ладно, приноси! Может, и прав ты, напрасно на тебя сержусь! Только, если нужно будет…

— Обязательно, обязательно, Андрей Васильевич, сразу приду.

Тёшка соскочил с кресла, отправился спать.

Я выхожу на балкон. Небо бесцветно, будто дымка висит, без звезд и луны. Вдали чернеет река, на горизонте ярко прорисовывается рыжая полоса заката. Здесь, на этой улице, когда-то стоял небольшой деревянный домик Андрея Васильевича и Марии Васильевны. Сейчас его снесли, построили каменный высокий дом.

Улица пустынна. Но вот вдали показалась пара. Кто это в черной спецовке, в модных ботинках с загнутыми вверх носками? Рядом девушка в светлом платье, с косичками.

«Ну и смелый ты, парень! Гуляет в спецовке с девушкой… Уйдет она от тебя, помяни мое слово».

— Ты приходи ко мне, Витя, в среду вечером, — говорит девушка. — Хорошо? У меня будет мой новый знакомый, Олег. Хочу, чтобы вы познакомились. Он тебе понравится, Витя. Очень он красивый…

«Вот-вот, — усмехаюсь я. — Вот видишь?»

— Я не могу, Вика, ты ведь знаешь, я работаю.

— Ну, а в воскресенье?

Зажигаются фонари.

Я рассчитал, что мне осталось отдать Андрею Васильевичу и Марии Васильевне сорок рублей. Это одна получка. Я был на третьем курсе. Сутки делились на три равные части: восемь часов учебы, восемь — работы и восемь — сна. Но где бы я ни был, перед глазами у меня мелькали кирпичи. Сколько кирпичей мне приходилось держать в руках! Они были разные: мягкий, так мне казалось тогда, сероватый силикатный кирпич, он не царапал рук и всегда плотно ложился на постель из раствора; мрачного черно-красного цвета кирпич сухого прессования, он был тяжелым, я не любил его, почему-то он казался задиристым; светлый керамический кирпич, который шел на облицовку здания, этакий модник! Сколько с ним приходилось возиться! Не дай бог, чтобы откололся уголок или шов был неровный. Сразу Иван Петрович кричал:

— А ну сними этот ряд!

— Так я ж точно выложил, Иван Петрович!

— Спускайся вниз!

Я сходил. Действительно, снизу кладка выглядела плохо.

— Видишь?

— Вижу, Иван Петрович.

Но я все же любил керамический кирпич. Если повозиться с ним, да еще класть на специальном светлом растворе, какая красивая получалась стена.

Был кирпич двойного размера, с отверстиями круглыми, с отверстиями в виде щелей; был кирпич красный, пластического формования, от сильного обжига он становился ярко-красного цвета; был кирпич шлакобетонный…

Часто кружилась голова. Я решил: когда принесу последнюю получку Марии Васильевне, уйду с работы. Буду жить на стипендию.

С Викой мы виделись по воскресеньям, но почти каждый вечер я после работы проходил мимо ее дома. Замедлял шаги: «Здравствуй — до свиданья, Вика!»

В это воскресенье она познакомила меня с Олегом. Когда я подошел, они сидели у дома на скамейке.

— Это мой друг Витя, — представила меня Вика.

Олег вежливо поднялся. Он был действительно хорош собой: светлый костюм, как мне показалось — цвета силикатного кирпича, ладно сидел на нем.

— Как, вы и в воскресенье работаете? — спросил он, чтобы разогнать неловкую паузу.

— Нет… я привык, знаете, ходить в спецовке… свободно.

— А!

Тогда, подбирая тему, Олег заговорил о строительстве. Он учился в архитектурном институте, рассказывал об идее круглого дома.

Один раз он о чем-то спросил Вику. Она ответила, покорно посмотрев на него… Вика, моя дерзкая насмешница Вика, смотрела на него покорно! Я вскоре поднялся. Меня не задерживали.

В понедельник у меня сильно кружилась голова.

— Ты что, нездоров? — заботливо спросил Миша. — Может быть, пойдешь домой? Мы получку тебе принесем.

— Нет, спасибо. — Я попробовал улыбнуться. — Сегодня у меня последний взнос хозяевам.

— Вот здорово!

Мария Васильевна была на кухне.

— Вот, Мария Васильевна, — сказал я, протягивая ей деньги.

Но она не обратила внимания на мой торжественный тон; как обычно, расправила смятые бумажки и пересчитала их.

— Сорок?

— Сорок, Мария Васильевна! — И хотя я вначале решил не говорить, добавил: — Последние!

— Последние? — удивленно и вместе с тем заинтересованно повторила она.

— Вот, Мария Васильевна, расчет. — Я протянул ей бумажку.

— Да-да, Витенька, сейчас припоминаю. — Она просмотрела расчет. — Но ты, Витенька, приходи к нам… Мы тебе всегда рады, приходи!

В общежитии я лег в постель и провалился куда-то, кажется в проем лифта. Я падал и все время ждал, что сейчас ударюсь, разобьюсь, но шахта лифта была — бесконечна — я все летел вниз.

— Ну-с, молодой человек, — снисходительно произнес главный инженер, разглядывая меня. — Где мы хотим работать?

Я стоял посреди большого кабинета, чувствовал себя весьма неуютно. На мне была синяя спецовка, тщательно выглаженная для столь торжественного момента.

— Так куда? — снова спросил главный инженер. Сейчас он с интересом рассматривал мои ноги.

— Если можно — прорабом, — ответил я. (Эти проклятые туфли с острыми носами, загнутыми вверх, сидели у меня в печенке.)

В кабинет вошел высокий поседевший человек. Костромин встал;

— Вот выпускника института к нам прислали. — Он рассмеялся. — Пришел сразу в спецовке, давай ему должность прораба… Знакомьтесь, это управляющий трестом.

— Виктор… Виктор Константинович, — представился я, считая, что вместе с дипломом, который вчера защитил, я получил право называться по отчеству.

Управляющий кивнул и устало опустился в кресло.

— Когда вы хотели бы приступить к работе? — снова спросил главный инженер.

— Сегодня… то есть я хотел сказать — завтра.

— Почему так спешим?

Я промолчал.

— Вам нужно месяц отдохнуть, — сказал главный инженер. — Так полагается после защиты диплома. А потом пойдете работать в технический отдел… Так что ваша спецовка ни к чему.

— Но мне… нужно, — проговорил я.

Главный инженер развел руками.

— Подождите, Владислав Ипполитович, — прервал его управляющий. Он говорил главному инженеру, но пристально смотрел на меня. — Я тоже когда-то после института пришел на работу в спецовке, тоже спешил… Почему? Это наш небольшой секрет с Виктором Константиновичем.

Он встал и мягко сказал мне:

— Зайдите ко мне, поговорим. А на работе будем считать вас с сегодняшнего дня.

Это был Николай Николаевич — Мой Управляющий, как потом я его называл.

Так я стал прорабом. Кончилась моя юность, — прорабы юными не бывают.

Я снова сел в кресло. Несколько раз звонил телефон, но я не снимал трубку. Мне вдруг в голову пришла странная мысль, и я спросил себя: «Слушай, а не крутишь ли ты сейчас восьмерки? Во всей этой истории с Костроминым?»

Восьмерки? Сейчас? Нет, конечно! Сейчас я хочу наказать человека, который вредит делу… Делу? Да, делу!.. А честно?.. Ну и, конечно, вредит мне… Как же ты его наказываешь? Прямо поставил вопрос перед главком, перед партийной организацией о снятии его с работы?.. Нет, я так вопрос не поставил, я поступил умнее: Костромин эти четыре дома, конечно, не закончит за месяц. Он сорвется, сорвет работу треста. Тогда все увидят его настоящее лицо.

В передней резко затарахтел звонок. Я открыл дверь. Один за другим вошли Гнат, Косов и Сергей Корольков.

— Ты чего, инженер, ждешь еще кого? — спросил Гнат, видя, что я не закрываю двери.

— Нет, Гнат! — Мне вдруг показалось, что вот сейчас за ними, чуть приподняв брови, со свертком в руках, зайдет Миша.

Мы сели за стол. Я расставил пять рюмок, откупорил бутылку вина.

— Зачем пятая рюмка? Сбился со счета ты, инженер, — рассмеялся Гнат.

— Вы нас простите, Виктор Константинович, что беспокоим вас дома, — начал Косов. — Плохи дела на четырех «кораблях». Костромин мечется, а толку нет. Гнат сагитировал поехать к вам, все кричит, что бригадирам вы никогда не откажете.