— Как ночью поступал раствор?

— Нормально, по графику, через два часа по ноль и две десятых куба…

— Вы слышите, Владислав Ипполитович? Вы помните, как совсем недавно в шесть часов вечера завозили целую машину раствора и пользовались им двенадцать часов, при сроке годности раствора два часа… А простои? Неужели вы забыли? Я не буду напоминать, что вот сейчас электронно-вычислительная машина дала нам характеристику работы треста за сутки и прогноз работы. Когда это у строителей было? Как же вы могли?

Костромин молчал. Управляющий встал, подошел ко мне.

— Будете на меня жаловаться? — спросил он усмехаясь.

— Нет.

— Почему?

— Мне стыдно.

— Стыдно? За кого? — удивился управляющий.

— За вас.

— Молодец, Виктор! — радостно закричал Ивлев, когда я вошел к нему в кабинет. Он вышел из-за стола и схватил мою руку. — Вот за это я люблю нашу молодежь, не отступает перед трудностями! Молодец. — Он выглянул в окно: — Утро-то какое, Виктор! А всё мы, строители! — удовлетворенно воскликнул он, как будто мягкую прохладу раннего утра и синеву неба создали строители, а вернее — трест подземных работ, которым руководит Владимир Васильевич Ивлев.

— Мы где собираемся? — спросил я.

— Молодец, Виктор! — он хлопнул меня по плечу. — Никаких сантиментов… только дело! Молодец! Где собираемся? Тут, конечно, у меня. А где же еще?.. Садись, Виктор, сейчас вызову Самородка.

Он неторопливо подошел к телефону.

— Александр Семенович, здрав… Да подожди, ей-богу! Ну хорошо, хорошо, задержи приказ… Тут вот Виктор Константинович пришел, зайди ко мне, пожалуйста.

С лица Ивлева уходила радость.

— Ну хорошо, хорошо, — жалобно сказал он. — Мы сейчас будем у тебя, раз все собрались.

Ивлев медленно положил трубку. Но вот морщины на его низком лбу начали разглаживаться.

— Черт с ним, с этим Самородком, — заговорщицки сказал он. — Пойдем к нему. Только ты ему сейчас не уступай, слышишь? Я тебя поддержу.

В кабинете главного инженера сидели начальники и главные инженеры монтажных управлений. Самородок, не обратив на нас никакого внимания, кого-то отчитывал.

Ивлев сначала важно стоял посредине комнаты, но Самородок вдруг закричал. Ивлев съежился и тихонько сел на стул. Я тоже сел.

— Ты же чурбан! — визжал Самородок, обращаясь к Воронину, главному инженеру управления. — Почему вчера не закончил монтаж?

— Но, Александр Семенович, — растерянно оправдывался Воронин, — ведь вы не дали кран, как обещали.

— Кран я ему не дал, понимаете! Кран я ему не дал! А без крана, бездельник ты этакий… — лицо Самородка перекосилось.

— Может быть, начнем совещание, Александр Семенович? — прервал я Самородка.

Он посмотрел на меня:

— Начнем… конечно, начнем, уважаемый Виктор Константинович. А ты, Воронин, у меня…

— Мы договорились, что сегодня я подъеду к вам обсудить предложения по упорядочению устройства «нулевых циклов».

— Ага… Да, да, именно по упорядочению, — насмешливо сказал Самородок. Он расстегнул свою спортивную куртку, выпятил крепенький животик. — Ты, Воронин, у меня наплачешься! Кран ему давай, у, тип…

— Предложения я передал вам. Вы читали их? — снова прервал я Самородка.

— Я читал… и Владимир Васильевич читал. Правда?

— Да, читал, — боязливо ответил Ивлев.

— Ну, и какое твое мнение? — Самородок приподнял и снова опустил телефонную трубку.

— Мне кажется, — неуверенно сказал Ивлев, — что предложения приемлемы. Я говорил с начальниками управлений, они тоже согласны.

— А статью, статью в многотиражке ты читал? — завизжал Самородок. — «Прожекты главного инженера». Его прожекты! — Самородок указал на меня карандашом.

— Статью читал, — тихо и покорно ответил Ивлев.

— Тогда молчи! А я ему (Самородок снова показал на меня) отвечу от нашего треста. Предложения хорошие, Виктор. Но скажи: ты действительно тогда на техсовете думал, что победил меня, Костромина и кое-кого повыше у вас в тресте? Победил, да?.. Я вижу по твоему лицу, Виктор, что тебе не нравится, как я беседую с Ворониным. Ты у нас в главке слывешь интеллигентом, поэтому буду с тобой вежлив. Итак, многоуважаемый Виктор Константинович, — Самородок откинулся в кресле и еще больше выпятил животик, — после критики вашей работы в прессе трест подземных работ прекращает всякие обсуждения.

— Это ответ треста? — спросил я Ивлева.

— Да, — закричал Самородок. — Да!

Я поднялся.

— Подожди, Виктор Константинович, — вдруг сказал Ивлев.

Я остановился.

— Ему нечего тут ждать. — Самородок поднялся. — Он получил ответ, и другого не будет… Мы ведь уже два раза праздновали твой уход на заслуженный отдых, Владимир Васильевич!

Ивлев молчал.

— Вы довольны, Виктор Константинович? — Самородок подошел ко мне и хотел положить руку мне на плечо.

Я отстранился, и его рука повисла в воздухе.

— Я доволен, Александр Семенович. Вы ведь признали: предложения хорошие… А вы, товарищи, как считаете?

— Я считаю, — тихо сказал Воронин, — что нужно немедленно предложения проводить в жизнь.

— Спасибо, Воронин] Но если вы уже нашли в себе мужество так ответить, то я вам дам один совет. Запомните: начальство хамит только до тех пор, пока подчиненный ему позволяет. Это закон, Воронин. Вы меня поняли?

Самородок побелел от бешенства.

— Иду, иду, дорогой Александр Семенович, — приветливо сказал я ему. — Вы сейчас сможете продолжить милую беседу с Ворониным… если, конечно, он вам позволит.

Итак, строительство подвалов зданий и устройства подземных коммуникаций, то есть этот самый знаменитый «нулевой цикл», будет по-старому возводиться с нарушением всех сроков.

…Главный инженер мастерской великой державы, именуемой «Моспроект», Александр Александрович Пучков встретил меня любезной улыбкой, во всеоружии многочисленных инструкций.

— Да-да, Виктор Константинович, конечно, вы правы. Это просто замечательно, чтобы строители с самого начала участвовали в проектировании!

Он посмотрел на меня сквозь очки лукавыми черными глазами, приветливо положил руку мне на локоть.

— Я тут советовался, признаться, многим ваши предложения нравятся, но объясните, что это за статья? — он придвинул ко мне многотиражку.

Статья… Вот уже Морозов, принявший временно от Моргунова дела стройуправления, на мой вызов нагловато заявил диспетчеру, что у него нет времени приехать. Беленький, предлагавший «кровный союз» против управляющего, перестал совсем ко мне обращаться, а его секретарь подозрительно часто отвечает, что начальства нет; вот уже Мякишев держит желтый карандаш у беззубого рта вертикально, а Ирочка Обедина (совсем, бедная, уморилась!) бегает по комнатам и в каждой устраивает коллективную читку статьи.

Как это говорится в таких случаях: «стиснуть зубы»? Но стиснуть зубы нельзя: нужно отвечать начальству, как дела на «сдаточных» объектах; нужно самому спрашивать с начальников и главных инженеров СУ, начальников служб; нужно, наконец, вести бесконечные телефонные разговоры, потому что у главного инженера треста, кроме телефона, ничего нет: ни базы механизации, ни гаража, ни одного подсобного предприятия, — все специализировано по разным трестам. Ни на минуту нельзя стиснуть зубы.

Я вижу разные взгляды: насмешливые, жалостливые, откровенно злорадствующие, сочувствующие. Одно в них общее — любопытство. Как ты себя сейчас поведешь?

Я думал. Можно принять позу обиженного человека, всем и каждому рассказывать, как неправильно с тобой поступили, искать сочувствия. Ну хорошо, несколько дней посочувствуют, а что дальше?

Можно пойти жаловаться на управляющего, на Костромина. А на что, собственно говоря, жаловаться? Костромин высказал в статье свои взгляды, ее напечатали, управляющий со статьей согласен. Конечно, я мог бы пойти в горком, — наверное, меня поддержали бы, — но как я могу обращаться туда за помощью? Ведь сделано так мало… Как же все-таки поступить?