Правда, есть еще вторая и третья смены, столь поощряемые высоким начальством, но, какие там приказы ни пиши, первая смена на стройке и есть первая, главная и основная.

Вот из раздевалок дружно высыпали девушки. Скорей домой! Домой в Москве — это значит в вечернюю школу или техникум, в парк, на водную станцию или в кино; в читальню — это тоже домой.

Потом выходят женщины постарше. Они спешат в детский сад, магазины. Ух, какая масса дел! Порой они ругают свой город, где — сколько ни открывай магазинов — после работы очереди, где троллейбусы, автобусы, трамваи и даже метро переполнены; ругают свой нелегкий строительный труд, но Москву любят, а стройкой гордятся.

Выходят пожилые рабочие, и, наконец, я вижу, из крайней раздевалки появляются молодые люди в элегантных костюмах, стройные и подтянутые — это монтажники, строительная аристократия. Маркизы, бароны и виконты стройки идут, полные достоинства, помахивая чемоданчиками.

Ты можешь иметь диплом инженера, ты знаешь, как рассчитать сложную раму, и командуешь большим хозяйством, но скажи, пройдешь ли ты на высоте тридцатого этажа по балке шириной в двадцать сантиметров? Ах, нет…

Мне приказано в семнадцать тридцать быть в комнате совещаний. У меня в запасе всего пятнадцать минут, и у одного из виконтов — худощавого черноволосого молодого человека — я спрашиваю, где эта комната.

— Галямов, бригадир, — представляется он вдруг. — А вы главный инженер СУ, куда нас передают?

Главк произвел очередную хирургическою операцию — разрезал какое-то стройуправление на три куска. Один кусок, самый большой — строительство высотного дома, собираются передать нашему СУ. Сегодня тут это должно окончательно решиться. Наверное, обсудят и кому остаться из руководителей.

— Да. Простите, я очень спешу, начальство ждет.

— Вот так всегда, — холодновато и спокойно говорит он. — Начальство для начальства. А мы — число. О нас вспоминают, когда нужно увеличить число.

Он застегивает узкий серый пиджак, — кого-то копируя, спрашивает:

— Сколько у вас на объекте рабочих. Тридцать? Мало, добавьте еще пятнадцать. Так? — Черные глаза у него сузились совсем в щелочку, и от этого кажется, что его взгляд приобретает особую остроту. — Имена, фамилии значения не имеют, нужно пятнадцать единиц, правда?.. Ну, а когда эти «единицы» хотят вдруг поговорить с главным инженером, у него нет времени.

Мне нужно идти, могут быть неприятности, но кто разъяснит, как можно уйти, не ответив на это замечание и не выслушав бригаду?

— Хорошо, товарищ Галямов, пусть начальство подождет. Если меня сильно будут ругать, заступитесь?

— Заступлюсь, — серьезно говорит он.

— Тогда говорите, только побыстрее, чего не хватает. Но впредь уговор — сразу всего не обещаю… Краны есть?

— Есть.

— Металлические конструкции, плиты, арматура? — быстро перечисляю я.

— На площадке.

— На площадке? — искренне удивляюсь я. — Тогда, может, с проектом не в порядке?

— Нет, и с проектом порядок, — уже улыбаясь, говорит Галямов.

Монтажники с интересом прислушиваются к нашему разговору. На дороге показывается уборочная машина; быстро приближаясь, она весело разбрасывает в стороны сильные струи воды.

— Вот даже есть уборочная машина, — Галямов тянет меня за руку, и мы сходим с дороги.

— Так чего же все-таки нет? — недоумеваю я.

— Толку нет, — говорит один из монтажников.

У него приятное округлое лицо почти шоколадного цвета. Ни единой морщинки, даже когда он смеется, довольный своей собственной остротой.

Я тоже улыбаюсь:

— Ну, отсутствие толка не самое страшное. Толк не изготовляется на заводе, и автомашины для его перевозки тоже не нужны.

Я снова тороплю Галямова. Тот мрачнеет.

— Все есть, а монтажники простаивают. Вы спешите, так вот коротко: монтаж этажа мы выполняем за четыре дня, а бетонируется он за семь. Конструктор не разрешает продолжать монтаж без обетонировки. И получается у нас простой. Ясно?

Сто лет назад, — продолжает Галямов, — изобрели подъемник, тачку еще раньше, и сегодня у нас та же техника. Знаете, сколько раз нужно сгонять тачку, чтобы забетонировать этаж? Десять тысяч раз… Инженеры! Не совестно? Кричим: новая техника, новая техника!.. Эх! — он досадливо машет рукой. — Пошли, ребята.

Монтажники молча зашагали к выходу, помахивая чемоданчиками.

Я опоздал на пятнадцать минут. Комната совещаний отнюдь не соответствовала табличке, прибитой на дверях: «Красный уголок». Уголок имел размер не менее сорока метров, а стены были выкрашены в синий цвет.

— Ну вот, я же вам докладывал, — раздраженно сказал заместитель управляющего трестом Моргунов. — Недисциплинирован…

За длинным столом сидело разное начальство, большое, среднее и малое. Я в нерешительности остановился у порога.

— Ладно, Моргунов, расстрелять его успеем, — сказал начальник главка Сергеев.

Я видел его прежде только в президиумах собраний. У него широкое лицо со странным косым разрезом глаз, стареющая шея в складках, но глаза смотрят остро и живо.

— Здравствуйте, — неуверенно произнес я.

Никто не ответил.

— Здравствуй, — сказал Сергеев. — Наверное, дела задержали, а? — Он едва заметно усмехнулся и, не дав мне ответить, спросил у собравшихся: — Ну, вот он тут, какие будут предложения?

— Он для этой стройки не годится, — убежденно сказал Моргунов. — Тут нужно дело делать, а не фитюльками заниматься. Тут зубр нужен.

— Не торопитесь, Николай Митрофанович, с зубрами, — тихо сказал сидящий около меня длинноносый, с зеркальной лысиной заместитель Сергеева. — Тут уже зубры сидели, и, как видите, пришлось остановить стройку… Сколько дней, как прекратили монтаж, Морозов? — обратился он к молодому человеку с загорелым квадратным лицом.

Морозов привстал, чтобы ответить.

— Так какие будут предложения? — снова спокойно спросил начальник главка, перечеркивая разговор, начатый его заместителем.

Тот покорно замолчал. Морозов снова сел.

— Предложений нет, значит, доверяется решать мне, — усмехнулся Сергеев. — Ну, а вы, Шалыгин, что скажете? Хотя вы уже уходите, вам все равно.

Шалыгин невозмутимо поправил свои манжеты.

— Нет, чего ж, я могу.

— Интересно. Слушаю…

Что хорошего может сказать обо мне начальник нашего управления Шалыгин? Весь год нашей совместной работы он недружелюбно следил за моей деятельностью, потихоньку мешал и ждал, пока я сорвусь. А последнее время, поджимая пепельные губы, выслушивал мои доклады и молчал.

Но я ошибся.

— Он неплохо работал в моем управлении, — важно произнес Шалыгин. — Полагаю, справится и с этим делом.

Тут была целая гамма намеков: мое управление; главный инженер, который работал у меня, справится; тем более справился бы я, Шалыгин, но меня почему-то переводят.

Начальник главка насмешливо улыбнулся и посмотрел на часы.

— Ого… мне через пятнадцать минут нужно ехать. — Он погасил усмешку и обратился ко мне: — Ну, а что скажешь ты? Возьмешься?

Я не стану описывать свои колебания. Наверное, и вам, читатель, хоть раз в жизни задавали такой вопрос. Вспомните, как трудно было сразу ответить.

— Я боюсь, что…

— Вот видите, они боятся, — перебил меня Моргунов. Его лицо стало багровым. — Главный инженер, главный!.. И — «боюсь».

— Я берусь за это строительство, — резко сказал я. Моя выдержка тоже кончилась.

Начальник главка снова взглянул на часы.

— С чего начнешь?

— С бетона, — ответил я. — Посмотрю, как на других высотных стройках.

Он поднялся. Встали и остальные.

— Ну, что же, если других предложений не будет, оставим его главным инженером. Осматривай стройку, но только поскорее. Через две недели войти в график.

Мы вышли. Уже садясь в машину, он подозвал меня и тихо сказал:

— Был в больнице у твоего управляющего Николая Николаевича. Он тебя рекомендует. Просил передать, чтобы ты не забывал о новой технике.