Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Лучшая новость – плохая новость. Эта аксиома часто приводится в пример, когда работа журналистов подвергается критике. Мол, для них нет ничего святого, они готовы на все ради рейтинга и т. д. Мне кажется, что обвинять только и исключительно одних журналистов – неправильно. Я умышленно использовал термин «аксиома», потому что не считаю необходимым доказывать, что плохие, тревожные, трагические новости привлекают большее внимание аудитории, нежели новости добрые, радостные или смешные. Это – данность, и тут нет вины журналистов. Так устроена человеческая психология. На мой взгляд, подобное отношение к новостям, то есть к рассказам о том, что произошло нового, объясняется тем, что хорошие новости изначально воспринимаются потребителем информации как нечто само собой разумеющееся: «Григорий Лепс дал мини-концерт в московском метро», «Биатлонист Бабиков выиграл гонку преследования на чемпионате Европы», «Композитор Эннио Морриконе получил Звезду на голливудской Аллее славы», «Министр образования России Ливанов предложил производить роботов-тараканов». Это все новости одного дня, 27 февраля 2016 года. Наступил новый день. Взошло солнце. Все как и должно быть. Вы забудете обо всех вышеперечисленных новостях через несколько часов. Разве что «роботы-тараканы» смогут остаться в вашей памяти на чуть более долгий срок. А теперь попробуйте оценить свою реакцию на следующие сообщения: «Совфед одобрил повышение акцизов на бензин и дизельное топливо», «Леонид Броневой попал в больницу после падения с лестницы в своем доме», «В Алтайском крае двенадцатилетняя девочка погибла под рухнувшим потолком», «Номинантка-трансгендер Анони объявила бойкот премии «Оскар». Эти новости менее приятны, они выводят вас из зоны комфорта, раздражают, то есть вызывают более сильные эмоции. Согласитесь, что, как правило, в литературе или драматургии отрицательные персонажи интереснее, чем положительные! Так бывает не всегда, но все же очень часто. Поэтому прежде чем упрекать журналистов в беспринципности, не торопитесь и задумайтесь: нет ли в этом ответа на ваш собственный эмоциональный запрос?

Так в чем же повезло нашей телекомпании в тяжелые дни «Норд-Оста»? В том, что мы оказались единственным СМИ, в распоряжении которого оказались уникальные кадры настоящего начала штурма театрального центра. Существует официальная хронология событий на Дубровке, и я не собираюсь ее сейчас опровергать. Я лишь сообщу факты, которыми располагаю. Довольно быстро всю снимающую прессу собрали в одном месте, чуть левее от главного входа в здание. Посмотрите эти кадры, и вы убедитесь в моей правоте. Я абсолютно согласен с данным решением. Во-первых, это устраняло никому не нужный бардак, который всегда следует за появлением прессы на месте происшествия, а во-вторых, террористы периодически стреляли из окон по пытавшимся бежать заложникам и могли ранить журналистов. Однако режиссер Василий Береза и оператор Игорь Кожевников решили иначе. Они все-таки сменили точку съемки – ведь ставить свою камеру в общей куче было уже делом бессмысленным, полученная картинка получилась бы у всех одинаковой, значит, к нам она и так бы пришла благодаря оплаченной подписке того же агентства Reuters. Ребята ушли туда, где никакого милицейского оцепления не было. Они установили круглосуточное дежурство в одном из жилых домов, расположенных позади театрального центра. Камеру поставили у окна на лестничной клетке и зависли там на двое суток. Бытовые подробности я, пожалуй, приводить не буду, скажу лишь, что оставалось только надеяться не попасть на глаза милиции, а местные жители оказались настроены очень миролюбиво и никак не мешали работе журналистов.

И вышло так, что ребята сняли то, что не попало в объектив ни одной телекамеры. Штурм начинался не только с фронта, но и с тыла! Взрывы, которые были слышны окружающим после пяти часов утра 26 октября, происходили прямо перед нашей телекамерой, у задней стены здания! В образованный в результате этих взрывов проем и проникли бойцы спецназа. Мы все это снимали. Мы снимали, как в помещении, которое оказалось то ли служебной столовой, то ли буфетом, зажегся свет. Мы снимали, как по этой комнате ходили люди с автоматами. Мы снимали, как в эту комнату стали приносить тела погибших, как их вытаскивали на улицу и укладывали прямо на асфальт небольшой автостоянки. Мы снимали, как спецназовцы отбивали горлышки у бутылок с шампанским, стоявших на полках, после того как операция по освобождению заложников закончилась…

Я отдал эти кадры федеральным телеканалам бесплатно. Татьяна Миткова даже дала в своем выпуске титр: «Съемки телекомпании «Эхо ТВ». Иностранцам мы их продали по стоимости, существенно превышавшей обычные расценки, просто по причине эксклюзивности. А деньги потратили на поощрение сотрудников. Почему? Потому что они отлично выполнили свою работу. В дни «Норд-Оста» телекомпания «Эхо ТВ» выступала в качестве коллективного репортера. В наши задачи не входило расследование причин случившегося, реконструкция событий, анализ версий или что-либо подобное. Нам нужно было всего лишь снимать и показывать. И с этой задачей, я считаю, мы справились на «отлично»!

Повторю еще раз: для меня утверждение, что плохие новости являются более рейтинговыми, чем хорошие, – абсолютно непреложно. Но я никогда не соглашался с Венедиктовым в том, что единственным, кто должен говорить о веревке в доме повешенного, является журналист. Он должен говорить об этом рядом с домом, но не лезть внутрь. Этому принципу я старался следовать сам и старался требовать того же от подчиненных. Это очень тонкая грань, но она существует, и ее не стоит пересекать. Именно поэтому я и говорю о том, что нам повезло в те ужасные октябрьские дни 2002 года: мы сумели добиться большого профессионального успеха, не нарушив при этом этических ограничений.

Глава 30

Наша работа в дни «Норд-Оста» имела не только положительные последствия для телекомпании. В каком-то смысле мы оказали себе и медвежью услугу, сами на то совершенно не рассчитывая. Алексей Венедиктов увидел в «Эхо ТВ» уже не обременительный балласт, а неожиданно появившиеся дополнительные возможности для раскрутки радиостанции. Можно много говорить о Венедиктове, о его недостатках, странностях и загадках, и я уже кое-что сказал ранее, но одного у него не отнять: что бы он ни делал, он всегда делал это для «Эха Москвы»! Как это могло отразиться в итоге на телекомпании – для него было уже вопросом десятым. Он просто увидел в нас дополнительную медийную площадку и перешел в наступление.

Все началось с того, что Алексей Алексеевич провозгласил себя президентом телекомпании «Эхо ТВ». Я не слишком хорошо знаком с процедурой назначения руководителей СМИ столь высокого ранга, но что-то подсказывало мне, что главного редактора телекомпании, то есть меня, нужно было хотя бы заранее предупредить о подобных планах. Гусинский же просто поставил меня перед фактом: вот, теперь у тебя есть президент! В редакционную политику «Эхо ТВ» Венедиктов не вмешивался, не дай бог! Но он стал усиленно продавливать своих людей и свои стратегические предложения.

Когда мы только начинали работу, Павел Широв, один из «эховцев» первой волны, давным-давно покинувший радиостанцию и трудившийся в нашем коллективе в качестве специального корреспондента и политического обозревателя, обронил тогда еще показавшуюся мне загадочной фразу: «Только бы не было Веника!» Я, как всегда, ничего не понял. «Что ты имеешь в виду?» – спросил я его. «Видишь ли, – ответил мне Паша, – Веник такой человек, который просит тебя приютить его на ночь. На раскладушечке разок переночевать. Но утром следующего дня ты вдруг понимаешь, что он спит в твоей спальне, а ты – не то что на раскладушке на кухне, ты уже почему-то на лестничной клетке в подъезде!»

В отличие от меня Юля очень быстро прочувствовала новую конъюнктуру и пыталась взывать к моей бдительности, чтобы не допустить подобного развития событий. Но я не внял этим призывам. Я не мог поверить, что радиостанция «Эхо Москвы», которая на протяжении последних лет не только звала меня в свои эфиры и предоставляла трибуну для выступлений, но и в буквальном смысле давала работу и кров в самые тяжелые моменты, вдруг предстанет не верным товарищем, а хитрым, вероломным недругом.

92
{"b":"557768","o":1}