Выбор названия объяснялся просто. Нам нужно было создать и зарегистрировать российское СМИ. Если бы мы захотели работать под американским брендом RTVi, это потребовало бы гораздо больше времени на бюрократические процедуры. Ну и кроме того, Гусинский волевым решением обязал радиостанцию «Эхо Москвы» помогать нам. Против чего, кстати, Алексей Венедиктов пытался возражать – но позднее, сменив собственное неприятие этого проекта на заинтересованность в нем, в конце концов добился моего увольнения и забрал «Эхо-ТВ» в свои руки.

Пока же, на стадии создания телекомпании, я в полной мере ощутил, что значит оказаться мишенью для разгневанных членов УЖК. Так сказать, примерил на себя шкуру Коха или Чубайса. Обещание Киселева не «мочить» меня в СМИ было сдержано лишь в том смысле, что сам он ничего не говорил – но и подчиненных не сдерживал. Может, не хотел, а может, не мог. Кричевский иронизировал, мол, Норкин будет работать на «конголезском телевидении», намекая на то, что аудитория нового телеканала находится за пределами России. Шендерович сетовал, что, уходя с отечественного телеэкрана, Норкин «совершает творческое самоубийство». Но это были еще вполне миролюбивые заявления, а в основном все крутилось вокруг обвинений в предательстве. Особенно выделялось интервью Володи Кара-Мурзы, в котором он заявлял, что, цитирую, «Норкин продался Гусинскому!». Услышать такое, конечно, дорогого стоило!

Впрочем, Володя периодически ставил и ставит меня в тупик своими умозаключениями, и хотя к его фамилии сейчас и добавляют слово «старший», я никогда не мог относиться к нему всерьез. Соответственно, и обижаться на его заявления при всем желании не получалось. Владимир Кара-Мурза-старший – человек не совсем обычный. Про таких людей говорят, что у них обостренное чувство справедливости. Иногда эта черта характера подавляет в индивидууме все остальное, в том числе здравый смысл и ощущение реальности. И человека заносит в такие дебри, что становится и страшно, и смешно одновременно. Например, когда проект ТВС стремительно разваливался, в Уникальном журналистском коллективе быстро назначили виноватого. Им оказался Кричевский. На имя Киселева поступило коллективное письмо, которое в числе прочих подписал и Володя. Объяснял он мне все эти страсти следующим образом: «Я вообще-то никогда никаких писем не подписываю. Но мне сказали, что Гриша – мудак и надо подписать. Я и подписал!» Логично, не правда ли?

Позже, когда уже после закрытия ТВС мои непримиримые критики, забыв на время то, что они говорили про меня, пришли работать на RTVi, был в их числе и Кара-Мурза. Однажды он позвонил мне и радостным голосом спросил, слышал ли я про отставку Устинова?[30] Я ответил, что не только слышал, мы об этом рассказываем в эфире. «Вот! – сказал Кара-Мурза. – Видишь? Мы его критиковали, и его сняли!» Я даже поперхнулся от такого вывода и посоветовал ему все же поскромнее относиться и к собственной персоне, и к оценке влиятельности нашей телекомпании. Так что мои отношения с Володей развиваются по спирали. Когда он решает, что я совершил очередной неприличный поступок, то начинает активно меня критиковать. На «Свободе» или в «Собеседнике». Потом передает приветы через общих знакомых и пишет мне в Facebook. Я радуюсь и отвечаю. Проходит время, и все начинается снова. Поэтому я ценю Кара-Мурзу за последовательность, а люблю – за непредсказуемость. И, в конце концов, он мой родственник: крестный отец младшего сына.

Таким образом, в конце января – начале февраля 2002 года я не только оказался перед необходимостью приступить к совершенно незнакомой мне работе, но еще и попал под санкции со стороны бывших единомышленников. Рассчитывать я мог только на Юльку, потому что знакомство с Юрием Юрьевичем Федутиновым состоялось буквально только что и я совершенно не представлял, чего мне ждать от этого человека. Усугублялось положение тем, что работать приходилось в помещениях «Эха Москвы» вместе с «командой Киселева», которую радиостанция, как я уже говорил, временно приютила. В одно и то же время мне приходилось и выходить в радиоэфир в рамках «телевыпусков» информационной программы «Сейчас», потому что я еще вроде как оставался сотрудником закрытой телекомпании ТВ-6, и заниматься вопросами еще не открытой телекомпании «Эхо». Пытаясь при этом и сдержать данное Киселеву слово не перетаскивать к себе его людей, и сдержаться, чтобы не отвечать на оскорбления, которые позволяли себе некоторые из этих «неперетаскиваемых». Представляете, каково мне было? Особенно если учесть, что Венедиктов, никоим образом не считаясь с мнением собственного редакционного коллектива, всячески поддерживал присутствие на радиостанции «команды Киселева». А к деятельности нашей странной троицы (Норкин, Норкина и примкнувший к нам Федутинов) он, напротив, относился крайне скептически. Резоны у него, безусловно, были.

В то время «Эхо Москвы» занималось подготовкой резервного аэродрома на случай переноса массированных государственных атак на новую цель. Этим аэродромом была заявка на проект радиостанции «Арсенал», чем постоянно занимался Федутинов. Дополнительная головная боль в виде нашего «Эхо-ТВ» ни ему, ни Венедиктову была совершенно не нужна. Забегая вперед, скажу, что выигранная «Арсеналом» в феврале 2002 года частота 87,5 FM по большому счету и принесла «Эху Москвы» только ненужные проблемы. Вопреки опасениям Гусинского, «Эхо» никто не закрыл, так что новая радиостанция, во многом дублирующая «Эхо», оказалось банальной обузой. В конце концов частоту продали, и сейчас на ней вещает радио Business FM.

Чтобы как-то развести все эти многочисленные потоки в разные стороны, под нужды телекомпании «Эхо» выделили дополнительное помещение. Собственно, это был кабинет Федутинова, находившийся не в знаменитом «эховском» коридоре-кишке, а в его зеркальном отображении, по другую сторону лифтового холла. Это была территория, забронированная под «Арсенал», поскольку на площадях «Эха Москвы» рабочего места у генерального директора радиостанции не существовало. Впоследствии я осознал, что в тот момент впервые столкнулся с одним из блистательных трюков Юрия Юрьевича, которые позволяли ему двадцать два года занимать пост генерального директора радиостанции, совмещая его с руководящими должностями в куче других организаций. Я, кстати, совершенно неожиданно для себя оказался заместителем генерального директора радиостанции «Эхо Москвы»! Соответствующая запись осталась в моей трудовой книжке. Это тоже придумал Федутинов, исходивший из понятных только ему соображений деловой целесообразности. Для нас с Юлькой Юрий Юрьевич оказался неоценимым помощником: мы ничего не понимали в вопросах руководства СМИ, а он ничего не понимал в телевидении. Тем не менее в последующие шесть лет нам удалось сделать немало.

Я не знаю точно, какова была роль Федутинова в том, что телекомпания «Эхо-ТВ» в конце концов исчезла. Вернее, сначала исчезли я и Юля, а уже потом все остальные и всё остальное. Мне ЮЮФ, как мы его называли, всегда казался союзником. Был ли он таковым на самом деле? Сейчас я не могу быть в этом абсолютно уверенным. Что я знаю точно, так это то, что, говоря простым языком, Юрий Юрьевич – жук, каких еще поискать! Другое дело, что на «Эхе Москвы» был и другой жук, еще более выдающийся! И мои отношения с ним также нельзя оценивать однозначно. Естественно, я имею в виду Алексея Алексеевича Венедиктова.

Как вы, конечно, заметили, среди множества лиц, встречающихся в моем повествовании, есть несколько человек, выделяемых мною особо. Возможно, Алексей Венедиктов – самый особенный из них. Хотя бы потому, что до сих пор продолжает активно действовать в медийном пространстве, а не пылится где-то на задворках истории.

При этом Венедиктов остается во многом неразгаданным персонажем, прячущим свои скелеты так глубоко в шкафу, что в их поисках вы рискуете попасть прямиком в Нарнию. Венедиктов, кстати, очень неравнодушен к жанру «фэнтези», но цикл К. С. Льюиса, насколько я помню, не принадлежит к числу его любимых. Впрочем, это всего лишь то, что я помню. А значит, на самом деле все может обстоять совершенно иначе.