Вот так я устроен. И так я «устраиваю» своих детей. И да, средний сын у меня – кадет. И младший через два года, надеюсь, тоже им станет. И будут они Родину защищать. От кого? Это не суть важно. Просто, когда приходит такая пора, вдруг оказывается, что защищать-то ее и некому. Героев нет, остались только одни борцы за либеральные ценности.

Кампания по отключению «Дождя» представляется мне глупостью. Пусть каждый зритель решает, смотреть ему канал «Дождь» или не смотреть. Я не к зрителям обращался и не к чиновникам. А к журналистам. Если вы журналисты, мне кажется, вам стоит написать заявление об уходе и взять паузу. Для размышления. Потому что у каждого журналиста должно быть одно обостренное чувство. Оно сейчас встречается не так часто, как хотелось бы, потому что очень неудобное. Это совесть. Та самая, которая по ночам спать не дает. А высыпаться-то надо, правда? Чтобы всегда хорошо выглядеть и оптимистично сверкать улыбками с телеэкрана».

Вообще-то, когда скандал с опросом «Дождя» только начался, я, мягко говоря, обалдел, но не собирался публично выступать по данному поводу. Но меня уговорила жена. После того как она услышала эту новость, то несколько дней проходила совершенно подавленная, а в конце концов расплакалась и попросила: «Ты не должен держать внутри то, что думаешь! Ты должен что-то сказать!» И в тот же вечер мне позвонили с «Дождя».

Предупредив коллег о том, что они, похоже, заблуждались на мой счет, я с утра засел за написание этого текста, поскольку пообещал обозначить мою точку зрения. Мне важно было успеть до начала своей программы, поскольку я заручился разрешением Марии Комаровой, тогда исполнявшей обязанности главного редактора радиостанции, озвучить мою позицию по «Дождю» в прямом эфире во время «Вечернего шоу».

На создание моей речи ушло четыре часа. Юлька, по моей просьбе, помогла мне в качестве редактора, поэтому могу честно сказать, что цитата из академика Лихачева и стихотворение Тютчева – ее находки, которые я включил в свой текст. Все остальное я писал сам, потому что много времени для сбора информации, как правило, мне не требуется. В памяти остается множество фактов, которые откладываются где-то далеко-далеко и дожидаются того момента, когда они могут пригодиться.

Эффект от моего выступления оказался труднопрогнозируемым. Я, конечно, ожидал какой-то реакции, но и предполагать не мог, что она будет столь бурной. Начнем с того, что «Дождь», вполне естественно, отказался от моих услуг в качестве соведущего патриотического марафона. Но как гостя меня в студию все же пригласили, хотя, по-моему, с такой позицией я там был единственным участником за весь день, в течение которого длилось мероприятие.

Самым интересным были комментарии, появившиеся в следующие дни. Например, Арина Бородина утверждала, что прекрасно представляет, сколько времени и сил уходит на подготовку подобных текстов. По ее мнению, это был «заказ», и редакторская группа в составе нескольких человек помогала мне явно не один день. Были «виртуальные ответы», как от Виктора Шендеровича. Были попытки вступить со мной в публичную дискуссию, как от Константина Эггерта. Правда, в студию он приезжать отказался, поэтому пришлось ограничиться разговором с ним по телефону в прямом эфире. Но наиболее развернутый комментарий по теме дал Олег Кашин в своей статье для ресурса Slon.ru «Почему Андрей Норкин выступил против «Дождя», набравшей на сайте более ста семнадцати тысяч просмотров! «Андрей Норкин оказался единственным приличным человеком, выступившим против «Дождя» примерно с тех же позиций, с которых на эту тему высказывались люди неприличные», – написал Олег Кашин, признававший: несмотря на то что «мы когда-то работали с ним на одной радиостанции, знакомы не были». Хотя это не совсем верно. Мы познакомились с ним за несколько лет до этих событий, в Петербурге, на церемонии «Коммерсантъ года», когда Кашин получал одну из премий. Я упоминал это мероприятие, когда рассказывал о Леониде Парфенове. Но это – так, для точности восприятия. В чем Кашин прав, так это в том, что нас никак нельзя назвать друзьями, даже слово «приятели» к нам не подходит. Тем не менее из-под пера журналиста Кашина вышел громадный аналитический текст, в котором подробно разбирались процессы, происходившие в моей душе и в моем сознании. Мне почему-то кажется, что при создании такого материала как минимум необходимо встречаться с его героем, чтобы задать ему пару-тройку вопросов. Чего сделано не было. Почему? Потому что этого и не требовалось.

В Википедии, в статье, посвященной моей персоне, есть целый раздел «Критика телеканала «Дождь». Но что интересно: в примечаниях стоит ссылка на статью Кашина, но на мой текст ссылки отсутствуют! Я не жалуюсь на неизвестных мне добровольных составителей Википедии, которые иногда пишут полную чушь: «(…) сотрудник Общественного телевидения России. Был ведущим (…) итоговой информационно-аналитической программы «Подробности. Воскресная неделя» (с 23 июня 2013 года)». Какие «Подробности»? Откуда взялась эта «Воскресная неделя»? Не знаю и даже предположить не могу. Я лишь обращаю внимание на то, что в данном случае (с Википедией) некая информация приобретает свойства конкретного артиллерийского снаряда, летящего в намеченную автором цель. И эта цель будет обязательно поражена, потому что задача автора, сколь парадоксальным это ни покажется, состоит вовсе не в том, чтобы донести до потребителя правдивую информацию. Задача состоит в том, чтобы успеть использовать любой повод для своего выступления, и – все!

Давайте я приведу другой пример. Весной 2016 года социальные сети взорвались гневным негодованием из-за того, что где-то в провинции решили судить блогера, написавшего у себя на страничке, что «Бога нет». Был представлен полный спектр претензий: церковники захватывают власть, страна катится в средневековье, повсеместно нарушаются права человека, в первую очередь под угрозой оказывается, прости, Господи, свобода слова! Несчастная «свобода слова». Гнобят ее, гнобят, а она все никак не поддается! Истерика вокруг этого случая была совершенно беспардонной, ведь уважаемые защитники пострадавшего почему-то предпочитали молчать о главном. А главное состояло в том, что этот господин позволил себе с использованием нецензурной лексики глумиться над Библией, называть ее «жидовскими сказками» и т. д. Ну не веришь ты в Бога, так и не верь. Твое право! Можешь даже написать, что Бога нет, за это тебя никто в суд не потащит. Но в данном случае материала хватало не только на статью об оскорблении чувств верующих, так что неудивительно, что нашлись люди, которые сочли себя обиженными. Потому что человек, видимо, нарушил закон. Видимо – потому что это уже установит суд, когда придет время. Но авторов этой, с позволения сказать, правозащитной кампании такие мелочи не волнуют, они уже успели отметиться, успели вставить в строку свое лыко, забыв о том, что далеко не каждое лыко годится для этой цели. В этом и смысл известной поговорки.

Вернусь к собственной практике. Когда в апреле 2014 года на «Прямой линии с Владимиром Путиным» я задал президенту страны вопрос о перспективах законодательного утверждения в России кадетской формы образования, реакция либеральной общественности, как всегда, оказалась столь же близка к реальности, как прогнозы моих знакомых олигархов относительно сроков падения «путинского режима». Я прочитал, что «Норкин пожаловался Путину, что его студенты – тупые», что «Норкин пожаловался Путину, что коллеги травят его за позицию по Крыму», наконец, что «Норкин потребовал насаждать в России патриотизм, для чего всех нужно забрить в солдаты». С моими студентами мы провели небольшой эксперимент. Я дал им задание подготовить репортаж на тему: журналист Норкин задает вопрос президенту страны. Тональность текста заранее не оговаривалась, то есть можно было меня критиковать, можно было поддерживать, можно было относиться нейтрально. Студенты углубились в сбор информации, они слушали запись «Прямой линии» и читали публикации в Сети. И первый же вопрос, который возник сразу у нескольких человек, звучал так: «Андрей Владимирович, а почему вы говорите Путину одно, а пишут про это – совсем другое?» «А вот поэтому, дети! – сказал я. – Я и согласился работать в институте, чтобы больше ни у кого такого непонимания не возникало».