Это весьма откровенные политические мемуары, в которых подробно описываются не только ночные приключения Бориса Ельцина в американском Белом доме, но и такой процесс, как «кормление шпинатом». Тэлботт отсылает читателя к мультипликационному персонажу по имени Морячок Попай. Попай – нечто вроде современного супергероя. Он получал удивительные сверхвозможности и дополнительные силы после того, как съедал баночку консервированного шпината. Так вот, работа с ельцинской Россией в администрации Клинтона строилась по такому же принципу. Как пишет Тэлботт, Ельцина необходимо было периодически «кормить шпинатом»: давать какие-то уверения, делать некоторые поблажки и не забывать пугать коммунистическими кознями. «Поев шпината», российский президент становился более активным, более сговорчивым и принимал необходимые американцам законодательные решения. В том числе, кстати, и кадровые. С приходом Примакова в МИД «шпинатная диета» прекратилась. А с началом работы Примакова во главе правительства могли прекратиться и многие другие «проекты». Но, к сожалению, была остановлена работа самого Евгения Максимовича. «Общечеловеческие ценности» на некоторое время снова вышли на авансцену российской политики, а должность председателя правительства России занял Сергей Степашин.

При этом я вовсе не хочу сказать, что Степашин виновен в каком-то откате страны назад. Отнюдь нет. Сергей Вадимович по-человечески мне всегда был симпатичен, и в дальнейшем, во время нескольких интервью, которые я брал у него для программы «Герой дня», это впечатление только окрепло. Вообще, к моменту назначения Степашина я уже настолько «набил руку» на новостях о кадровых перестановках в правительстве, что ухитрился впервые привлечь к себе личное внимание Владимира Гусинского. Если верить главному редактору «Эха Москвы» Алексею Венедиктову, это произошло при довольно-таки анекдотических обстоятельствах.

Гусинский и Венедиктов вместе смотрели программу «Сегодня днем», в которой рассказывалось о назначении Степашина. Вел выпуск я. Спустя какое-то время Гусинский, обращаясь к Венедиктову, неожиданно произнес: «Какой хороший парень! Отлично работает. Надо его к нам, на НТВ, переманить». На что пораженный Венедиктов ответил: «Володь, ты что, с ума сошел? Это же твой канал!» (Прямо как Пятачок: «Пух, это ведь твой дом!») Своей особенной заслуги в том выпуске я не вижу. Фактура сама по себе была настолько яркой и выигрышной, что провести подобную программу плохо было просто невозможно. Вспомните, как все эти события развивались. Взять хотя бы эпизод, случившийся за две недели до отставки Примакова. Эти ельцинские фразы-глыбы: «Не так сели… Степашин – первый зам!.. Сергей Вадимыч, пересядьте!» – сопровождавшиеся воистину «мхатовскими» паузами.

По большому счету, новое правительство так и не успело ничем себя зарекомендовать, поскольку Степашин продержался на посту премьера меньше трех месяцев. Его карьера оказалась даже более скоротечной, чем у Кириенко. Почему его отправили в отставку – коротко объяснить невозможно. Внешне казалось, что Степашин искренне пытается добросовестно руководить кабинетом министров, но дальше многочисленных заявлений дело так и не пошло. По одной из версий, Степашин вызвал недовольство «Семьи», и в первую очередь Березовского, не слишком успешными действиями по усмирению развившего излишнюю активность избирательного блока «Отечество – Вся Россия», во главе которого стояли региональные политические тяжеловесы Юрий Лужков, Минтимер Шаймиев, Муртаза Рахимов, Руслан Аушев и примкнувший к ним Владимир Яковлев. Сам Березовский в то время целиком и полностью занимался подготовкой к выборам другого объединения – «Медведя» (Межрегиональное движение «Единство»). Очевидно, что никакого «единства» у политической верхушки страны не было, но утверждение, что именно конкурентная борьба «Медведя» с блоком ОВР и стала причиной очередной замены премьер-министра, мне кажется излишне смелым. И уж тем более некорректно говорить о том, что Степашина сняли за отсутствие твердой позиции в конфликте между администрацией президента (читай, «Семьей») и телекомпанией НТВ, чьи симпатии были, очевидно, на стороне «Отечества – Всей России», что бы ни говорил по этому поводу Евгений Киселев.

Как бы то ни было, началу полномасштабной информационной войны из-за выборов в Государственную Думу предшествовали драматические и трагические события самой настоящей войны. 7 августа произошло вторжение чеченских боевиков на территорию Дагестана, давшее начало так называемой Второй чеченской кампании, а в промежутке с 4 по 16 сентября четыре террористических акта – взрывы домов в Буйнакске, Москве и Волгодонске – унесли более трехсот жизней. Задача справиться с этим «гордиевым узлом» новых проблем была возложена уже на совершенно другого человека.

«Во время их последней беседы в Кремле Путин повернулся и задержал свой холодный взгляд на Березовском, невысоком, гиперактивном человеке, говорящем негромкой скороговоркой и готовом часами ждать у вашего порога. Путин смотрел на «торговца влиянием», который собственными руками, благодаря своему неукротимому честолюбию и мечтам об огромном богатстве, сделал больше, чем кто-либо другой, для наступления эры олигархов. Теперь дни их славы остались позади. На смену им приходили новые игроки, сколачивались новые состояния. И в Кремле был новый российский лидер. «Ты, – сказал Путин, – ты был одним из тех, кто просил меня стать президентом. На что же ты жалуешься?» Березовский не смог ответить».

Этими словами заканчивается книга американского журналиста Дэвида Хоффмана «Олигархи: богатство и власть в новой России», которую я настоятельно рекомендую к прочтению. С 1995 по 2001 год Хоффман возглавлял московское бюро влиятельной американской газеты The Washington Post и за это время неоднократно встречался с политиками, чиновниками, бизнесменами и журналистами, что позволило ему создать красочную и подробную историю становления и краха российской олигархической системы. Но если Березовский в 2001 году не смог ответить Путину, потому что не понимал, что же произошло – почему человек, на которого были сделаны столь высокие ставки, вдруг предпочел работать самостоятельно, а не по указке, – то в августе 1999-го о самом Владимире Путине мало кто мог сказать что-либо внятное.

Да, к моменту назначения и. о. премьер-министра Путин чуть больше года руководил ФСБ и несколько месяцев работал на посту секретаря Совета Безопасности России. Но для широкой публики это были просто строчки официальной хроники, не более того. Причем как в России, так и вне ее. Квинтэссенция западного представления о Путине, на мой взгляд, – это публикация некой организации под названием «Международный комитет Четвертого интернационала» на ее ресурсе World Socialist Web Site: «Новый премьер-министр является таким же бесцветным и серым политиком, как и его предшественник. Ни одна из проблем, с которыми сталкивается господствующий в России режим, не сможет быть решена путем назначения Владимира Путина новым премьер-министром. Этим путем только заново перемешаны карты, в то время как само разрешение проблем отложено на неопределенное время, после чего они вновь вырвутся на поверхность с еще большей остротой». Практически приговор! И вынесенный не без оснований, поскольку соответствующее впечатление формировалось в течение нескольких предыдущих лет. А особенно активно – предыдущих месяцев.

Вспомните хотя бы диалог, состоявшийся в Государственной Думе между официальным представителем президента Александром Котенковым и председателем нижней палаты парламента Геннадием Селезневым в мае 1999 года, когда обсуждалась кандидатура Степашина. «Геннадий Николаевич, я прошу прощения, что не стал перебивать раньше, действительно, я не знаю, что за ошибка произошла, но с самого начала я получил известие о том, что вносится кандидатура Степашина. – Александр Алексеевич, я сегодня с чистыми ушами, трубка работает совершенно точно и четко. Президентом была названа кандидатура Аксененко, о чем я вам и сказал. Значит, будет два премьера!» Согласитесь, подобное обсуждение важнейшего государственного процесса – смены главы правительства – и впрямь выглядит довольно жалко.