Вообще-то Кох обещал прийти к нам в гости вместе с Борисом Йорданом. И прийти обещал уже 4 апреля, сразу после исторических заседаний на улице Наметкина. Почему наша акция протеста началась именно четвертого? Потому что мы в тот день ждали гостей. Но Кох приехал в Останкино только днем 5 апреля. Подробности его прибытия почти повторяли обстоятельства визита на НТВ следователя прокуратуры Ложиса. Только теперь встречать гостя пришлось не Кричевскому, а мне. Я принес для Альфреда Рейнгольдовича бланк пропуска, потому что, повторю, на наш восьмой этаж можно было попасть, только получив разрешение нашей же охраны. Пропуск в сам телецентр Останкино этого права гостю не давал. Покончив с формальностями, я проводил гендиректора «Газпром-Медиа», председателя Совета директоров НТВ в то же самое помещение, в котором пару месяцев назад проходил «допрос» Татьяны Митковой. Там Коха уже поджидала большая группа журналистов телекомпании, которые готовились дать бой хоть и званому, но вовсе не желанному гостю.

Разговора, впрочем, не получилось. Получился феерический базар, в котором, по большому счету, участвовали всего два человека: Кох и Максимовская. Кох уже в самом начале встречи попытался «развести» своих оппонентов:

« А. Кох: Я сегодня в эфире Венедиктова слушал. Он произнес такой тезис, что если избранное руководство канала легитимно, то надо выполнять его распоряжения. Если руководство, избранное, не легитимно, то не надо выполнять его распоряжения. С этим тезисом есть спор или нет спора?

М. Максимовская: Есть. Вы читали совместное заявление журналистов НТВ? Или вы только Венедиктова слушаете? Это позиция журналистского коллектива. Мы не признаем смены руководства. Мы не признаем вас, мы не признаем…

А. Кох: Меня и не надо признавать.

М. Максимовская: Мы не признаем…

А. Кох: Я не нуждаюсь в вашем признании!

М. Максимовская: Мы не признаем ни Кулистикова, ни Йордана…»

И вот в таком духе эта, с позволения сказать, «беседа» и продолжилась. Кох пытался добиться от журналистов ответа на вопрос, намерен ли коллектив работать с легитимно избранным руководством телекомпании? Журналисты же (а вернее, Максимовская) отвергали даже возможность общения по причине несогласия с самим фактом смены руководства телекомпании. С большим трудом, где-то через час после начала спора, в который постепенно стали вмешиваться и другие находившиеся в комнате люди (Кричевский, Сорокина, Баграев), удалось определить главную болевую точку, так сказать, яблоко раздора. Им оказался Евгений Киселев. Напомню, Совет директоров НТВ оставил его без административных полномочий, лишив должностей генерального директора и главного редактора НТВ. В какой-то момент Коху удалось впихнуть в общий крик следующую формулировку: новое руководство НТВ категорически возражает против генерального директора Киселева. Менеджмент должен быть сменен в любом случае, иначе телекомпанию ждет банкротство! Что касается Киселева – главного редактора, то эту тему «Газпром-Медиа» и Совет директоров НТВ готовы обсуждать. Последовала очередная порция криков «Мы – команда!» и «Не будет Киселева, не будет и нас!», вслед за которой сторонам удалось обозначить крайне неустойчивый компромисс:

« Г. Кричевский: Надо заморозить решение, чтобы компанию не лихорадило. Вы понимаете, когда сюда приходят люди посторонние, когда все это происходит, это видят миллионы зрителей! Я не говорю, что людям стыдно от всего этого становится, что это выглядит, как подводная лодка «Курск», об этом даже не говорю… Когда все это происходит, это надо остановить. Вот есть такое выражение в журналистике: «Надо сбить градус». Сбить градус – это установить мораторий. Во время этого моратория – пожалуйста, давайте обсуждать, я готов с вами разговаривать 24 часа в сутки.

А. Кох: Да я-то с вами не готов разговаривать, я с журналистами лучше буду разговаривать.

Г. Кричевский: Так я и есть журналист.

А. Кох: Да? Не знал.

М. Максимовская: Не знали? Мало вы знаете о нашей телекомпании.

Г. Кричевский: Ладно, давайте не будем. Давайте разговаривать по-человечески. По-мужски, если хотите.

А. Кох: Давайте. Только вести для этого нужно себя по-мужски сначала!

Г. Кричевский: Давайте не будем оскорблять здесь пытаться!

А. Кох: Я вас не оскорбляю. Я просто с вами не разговариваю.

М. Максимовская: А с кем вы разговариваете?

Г. Кричевский: Давайте, я вам предлагаю одну вещь. Давайте зафиксируем то, что у нас есть мораторий, и во время этого моратория мы будем обсуждать какие-то проблемы, которые есть у вас и которые, возможно, возникнут у нас.

А. Кох: Я еще раз говорю. Первое: вопрос генерального директора я обсуждать не готов. Убежден, что это – полная прерогатива акционеров. Даже если взять тот самый закон о СМИ, то там, насколько я понимаю, прерогатива трудового коллектива – должность главного редактора.

Г. Кричевский: Хорошо, вы не готовы. Так вы подумайте, может быть, вы будете готовы через какое-то время?

А. Кох: Если вы мне дадите договорить, то я договорю. Теперь, что касается главного редактора. Давайте обсуждать».

Вот за эту фразу – «давайте обсуждать» – и зацепился Юрий Баграев, один из ведущих адвокатов «Моста», человек, с которым впоследствии я много и с удовольствием общался. В «Мост» Баграев пришел, имея за плечами двадцатипятилетний опыт деятельности в Главной военной прокуратуре, девятнадцать лет из этих двадцати пяти он работал следователем. У каждого из нас были свои резоны, в соответствии с которыми мы вдруг в какой-то момент своей жизни оказывались рядом с Владимиром Гусинским, чтобы потом, опять же руководствуясь своими личными причинами, прервать эти отношения или сохранить их. Во время описываемых событий Юрий Муратович Баграев защищал интересы нашей телекомпании.

« Ю. Баграев: Мы можем так еще два часа говорить. Вы прекрасно владеете методикой, как уходить в сторону. Это я вам говорю как профессионал. Прекрасно владеете и очень четко скользите по плоскости! Вот конкретно ответьте. У вас есть какие-то предложения? Вы можете сказать: давайте, товарищи дорогие, порешаем вот этот, этот и этот вопрос? Или нет? Или что, вы услышали все, у вас сложилось мнение, и вы будете делать все так, как считаете нужным? Это не ультиматум, это в очередной раз – вопрос. Вы очень четко на крыле уходите от ответов. То ли умышленно, то ли, может быть, вы привыкли так работать… Вот конкретный вопрос. Проговорили все, позиции определились. И – что в итоге? В сухом остатке?

А. Кох: Значит, если меня не будут перебивать – я важную вещь, по-моему, хочу сказать, – то я попытаюсь сформулировать… Слушайте, давайте не изобретать велосипед. Существует абсолютно нормальная процедура решения спорных вопросов. Эта процедура и в Думе используется, и когда между Думой и Советом Федерации происходит конфликт, и трудовые споры между работодателями и наемными работниками: создание согласительной комиссии!»

«Слава богу! Отлично!» – отозвался кто-то из присутствовавших, и Альфред Рейнгольдович откланялся… Мы же отправились согласовывать кандидатуры своих делегатов, которым предстояло принять участие в завтрашнем заседании.

«Когда в товарищах согласья нет, на лад их дело не пойдет. И выйдет из него не дело, только мука». Дедушка Крылов написал эти строчки про нас, членов Уникального журналистского коллектива. Сколь бы громко и часто ни кричала Марианна Максимовская о нерушимости единой «команды Киселева», конечно, никакой команды в реальности не существовало. Были многочисленные группки, собирающиеся в более крупные формирования «по интересам». Кто-то был умнее других, кто-то – расчетливее, кто-то – трусливее. Но даже внутри этих, казалось бы, единых организмов существовали свои предпочтения, свои ограничения, свои стандарты и свои противопоказания. Когда поздним вечером пятого апреля мы засели за составление нашей части списка согласительной комиссии, выяснилось, что даже в нашем коллективе нет единого мнения. Что же тогда удивляться тому финалу, к которому и пришел УЖК? Ведь эти внутренние конфликты с течением времени становились лишь все более ожесточенными.