Вот тут, видимо, и необходимо сказать несколько слов о радио «Эхо Москвы» вообще. Потому что это не какое-то безликое, бездушное образование. Это коллектив людей с самыми разными характерами, пристрастиями, симпатиями и антипатиями и т. д. Я несколько лет был вхож в коридор «Эха Москвы» в здании на Новом Арбате и немного познакомился с его обитателями, так что, наверное, имею право на какие-то личные выводы, хотя этот творческий коллектив всегда был весьма подвижен в смысле кадровой стабильности. С одной стороны, люди могли работать на «Эхе» годами и даже десятилетиями, с другой – текучка там никогда никого не удивляла и не беспокоила. Я сразу хочу сказать, что на «Эхе Москвы» есть люди, которых я очень уважаю. И очень хорошо к ним отношусь. И я знаю, что и они ко мне хорошо относятся и, возможно, даже уважают. И я не буду сейчас называть их фамилии, потому что это может обернуться для них теми или иными неприятностями, а я этого не хочу.
У меня остались нехорошие воспоминания об «Эхе Москвы»… И дело не в том, что я работал там бесплатно, – а некоторые могли бы представить этот факт как объяснение моей неприязни или обиды. Нет, все совершенно не так. Я получал зарплату в другом «Эхе», телевизионном, и работал в радиоэфире с удовольствием. Дело также не в том, что после моего ухода с RTVi, когда радиопрограммы «Эха» продолжали транслироваться в телеэфире этого канала, по помещениям радийной редакции стала распространяться новость, что Норкины на самом-то деле украли из бюджета огромную сумму и теперь, что называется, свалили. Это вообще глупость, которую и распространяли глупые люди. Дело в атмосфере! Атмосфере исключительности и неповторимости «Эха», его богоизбранности. Не исключено, что в какой-то момент во мне проснулся иммунитет, приобретенный за годы пребывания в тесных рядах телевизионного Уникального журналистского коллектива. Но даже если это и так – самозащита сработала потому, что степень самолюбования и самовлюбленности «Эха Москвы», во-первых, была гораздо выше, чем у «гусинского» НТВ, а во-вторых, все эти перечисленные качества проявлялись очень агрессивно. Агрессивно по отношению к слушателям. Я стал ощущать это тогда, когда у меня в сознании начали постоянно возникать вопросы: «Что я здесь делаю? Почему я нахожусь среди этих людей? Разве я думаю так же, как они? Неужели я такой же?»
Когда мы с Юлей стали регулярно появляться в эфире «Эха Москвы», слушатели писали нам, что мы не встраиваемся в сложившийся образ радиостанции. Что имелось в виду? Мы действительно были чужеродным элементом в эфире «Эха». И потому, что мы не оппонировали постоянно нашим гостям, чего добивался Венедиктов. И потому, что не хамили слушателям, что в какой-то момент, увы, стало визитной карточкой этого радио. Но главное, потому что мы скромнее оценивали самих себя и всегда оставляли за противоположной стороной право на собственное мнение. К сожалению, по каким-то причинам «Эхо Москвы», представленное в эфире множеством голосов, на мой взгляд, превратилось в какого-то цельноскроенного единогласного гомункулуса, не видящего и не слышащего ничего вокруг себя. И самое ужасное – не желающего ничего видеть и слышать! «Если ты думаешь не так, как мы, значит, ты – просто дурак, с которым образованным людям и говорить не о чем!» – такой вот лозунг. То есть я хочу сказать, что мои этические расхождения с «Эхом Москвы» вообще, мой негативный осадок объясняются вовсе не политикой, а нестыковкой моральных принципов. Просто они у нас разные. Хотя и профессиональные принципы тоже не очень состыковывались.
Приведу простой пример для уточнения моей позиции. Раз уж я недавно ссылался на новости февраля 2016 года, давайте в том же временном промежутке и останемся. 25 февраля. Трагедия в Воркуте, на шахте «Северная»: тридцать шесть погибших, в том числе несколько спасателей. Как вы думаете, какой была наиболее распространенная реакция на это ЧП в либеральных СМИ? Нет, не рассказ о преднамеренно испорченных датчиках, фиксирующих уровень загазованности шахты. Об этом сразу стали говорить и в государственных СМИ, включая федеральные телеканалы. Комментарии были следующего плана: вот в Чили в 2010 году спасательная операция на шахте продолжалась шестьдесят девять дней и всех спасли! То есть следовало сделать вывод, что в «богопротивной Рашке» людей просто обрекли на гибель.
Конечно, это совершенно запредельный уровень передергивания фактов, потому что распространяющие подобные заявления коллеги не могли не помнить – или могли легко узнать, – что на шахте под названием «Сан-Хосе» имел место обвал породы, в результате которого более трех десятков горняков оказались замурованы в специально подготовленном аварийном убежище на глубине около шестисот пятидесяти метров. На «Северной» же произошло несколько взрывов метана, причем каждый следующий взрыв оказывался мощнее предыдущего! Спасатели погибли тоже в результате взрыва, когда пытались узнать хоть что-то о судьбе оставшихся под землей людей. Не понимать разницу между этими двумя авариями, по-моему, просто невозможно! Значит, это есть умышленное непонимание!.. То есть я хочу сказать, что мои расхождения с «Эхом» основывались на разном отношении и к форме, и к содержанию.
И – да, конечно, «Эхо» – это секта! Но не секта имени «святого Веника» и не тоталитарная. «Эхо» – это секта, в которую вступают по желанию и по идейным соображениям. Можно работать на «Эхе Москвы» и не быть членом этой секты, но записавшиеся в ее ряды уже не видят и не чувствуют ни полутонов, ни каких-либо иных эмоций, кроме осуждения, презрения, обличения и т. д.
После моего ухода с RTVi я был в эфире «Эха» два раза, причем в одной и той же программе «Телехранитель» Елены Афанасьевой. В первый раз это произошло в 2009 году, когда я делал утреннее информационно-развлекательное шоу на «Пятом канале», а во второй раз – семь лет спустя, когда НТВ запустило программу «Место встречи», дневное общественно-политическое ток-шоу. К моему удивлению, признаюсь, не лишенному горечи, на «Эхе» за эти годы не изменилось ничего! Та же красная ковровая дорожка, под которой явственно чувствовались выпавшие из своих ячеек паркетные дощечки. Тот же узкий и длинный непроветриваемый коридор, зажатый увешанными фотографиями гостей стенами, так сильно пропахшими табаком, что, казалось, ты попал в какой-то пиратский притон. Тот же немыслимый бардак в комнатах редакции, заваленных до потолка какими-то коробками, книгами, бумагами и десятками пачек нереализованных экземпляров журнала «Дилетант». Но самое главное, это – люди. Кто-то улыбался и незаметно кивал, кто-то открыто подходил, здоровался и вступал в разговор, но члены секты «Эха Москвы» ни единым мускулом не реагировали на появление столь «странного гостя», как меня назвал тогда один из слушателей.
Когда в комнату референтов, так называемый «аквариум», совмещенный с редакционной гостевой, вошел Владимир Варфоломеев[40], я сказал ему: «Здравствуй, Володя!» Но Володя не дрогнул, не поддался на мою подлую провокацию и сделал вид, что не видит меня и не слышит! Это было и смешно, и трогательно, и грустно. Потому что я увидел бедных, несчастных, злопамятных и мстительных, зажатых в этих душных стенах людей, которые уже более двух десятилетий делают одно и то же: бубнят, как все плохо в этой стране, населенной сплошным быдлом, вороватым чиновничеством и нарушающими все человеческие права чекистами во власти. Бубнят, продолжая при этом получать зарплату от столь ненавистного им государства! Браво! Честность и благородство без каких-либо примесей…
Но, естественно, любая мозаика складывается из множества отдельных кусочков. Критическая масса моего неприятия тоже накапливалась постепенно. Первым камушком в том мешке, который в конце концов утянул меня на дно, стало появление в нашей редакции спущенной мне Венедиктовым Маши Слоним, выдающегося представителя либеральной журналистики. Я должен сознаться, что был плохо знаком с профессиональными достижениями Маши Слоним, хотя в период постоянной беготни УЖК с одной стороны улицы Академика Королева на другую и обратно она появлялась в эфире моих информационных выпусков в качестве гостя, обличающего «кровавый режим». Нет, общее представление о жизни и творчестве Марии Ильиничны у меня было: происхождение из семьи высокопоставленного номенклатурного работника; стремительно сформировавшаяся тяга к диссидентству; эмиграция; дружба с Бродским; титул «леди», полученный в одном из браков; работа на ВВС; возвращение в Россию; интервью, взятые у Горбачева и Ельцина; и, наконец, – участие в создании Московской Хартии журналистов, которая едва ли не была подписана в квартире Маши Слоним. Все это вызывало восхищение, но не имело никакого отношения к работе по выпуску в телеэфир новостных программ. Пусть даже политически ангажированных, так как других на RTVi и не было.
