Больше всего она опасалась, что Мариам проснется или что кто-нибудь встретится ей, пока она не минует селения. Только пройдя пустырь и приблизившись по береговой тропе к мысу, Ниссо перестала прислушиваться и озираться. Она и сама не знала, что она делает, устремляясь вслед за Шо-Пиром. Она не шла, а почти бежала, ширя во мраке глаза, слышала только биение своего сердца, почти не обращая внимания на тропу, каждую минуту рискуя сорваться в пропасть. Только природный инстинкт, только кошачья ловкость горянки помогали ей обходить препятствия, почти не глядя на них, ступая босыми ногами только на те камни, которые не обрушились бы вместе с ней вниз, и в глубине души она была признательна Бахтиору, который исправил эту тропу так, что нигде не надо было вступать в холодную воду.

Так, не останавливаясь, не замедляя шага, до крайности напрягая свое молодое неутомимое сердце, Ниссо спускалась все ниже по этой ущельной тропе вдоль шумной реки Сиатанг. Только бы не пройти мимо спящего где-нибудь здесь, уже недалеко, Шо-Пира! Ниссо не думала ни о том, что она скажет Шо-Пиру, ни о том, что он сделает, проснувшись и увидев ее, — ни о чем не думала Ниссо, кроме того, что вот увидит его, увидит…

Там, где ущелье чуть расширялось и вдоль берега высились когда-то упавшие скалы, Ниссо задерживалась и, проникая во все расщелины, ощупывала их в темноте руками. Нет, он не здесь, значит дальше. И Ниссо устремлялась дальше.

К середине ночи Ниссо ушла уже так далеко от селения, что усомнилась: не прошла ли она все-таки мимо Шо-Пира? Остановилась, представила себе каждый камень пройденного пути, и решив: «Нет, этого не могло случиться», снова поспешила вперед.

В одном месте Ниссо обратила внимание на особенно темное пятно среди скал, чуть повыше тропы, и сразу поняла, что это, должно быть, пещера. «Там!» — безошибочным чутьем определила она и, цепляясь за камни, полезла вверх. Поравнявшись с нижним краем пещеры, замерла и прислушалась. Только ее слух мог сквозь шум реки уловить мерное дыхание в глубине большой, некогда выдолбленной водою пещеры. «Он, — подумала Ниссо и испугалась. — А вдруг Бахтиор? Ведь Бахтиор со своими людьми ночует тоже где-нибудь на тропе!» И как раньше это не пришло в голову? Напрягая слух, Ниссо определила, что в пещере спит только один человек, — значит, он!…

Подтянувшись на руках, Ниссо очутилась в пещере. Мелкие камешки под ней зашуршали.

— Кто здесь? — разом проснувшись, крикнул Шо-Пир, и Ниссо не увидела, а почувствовала, что в руках у него ружье.

— Шо-Пир, это я… — прошептала она. И только тут поняла все безумие совершенного ею поступка. Метнулась было назад, чтоб уйти, чтоб как можно скорее исчезнуть, бросить Шо-Пиру только кулек с чаем и сахаром, чтобы Шо-Пир ее не узнал, не заметил… Но уже было поздно.

— Ниссо!… Почему ты здесь?… Что случилось?

Ниссо молчала, но сердце ее, казалось, готово было разорваться от волнения и стыда.

— Что ты? Что?… Ну, что ж ты молчишь? — Шо-Пир придвинулся к ней, шаря рукою в темноте. Нащупав локоть Ниссо, скользнул пальцем по ее руке, добрался до прижатых к лицу ладоней.

— Что плачешь, Ниссо? Что с тобой? Ну, говори же, что?

— Я… я не плачу, Шо-Пир… — прошептала Ниссо. — Ничего не случилось… Не знаю я, почему… Просто так… я пришла… Сахар тебе принесла… чай… Большая дорога…

— Ты безумная! — пробормотал Шо-Пир. — Ты… — Но упрека не получилось. Он привлек плечи Ниссо к себе, почувствовал ее голову на своей груди, стал гладить растрепанные мягкие волосы. — Успокойся, Ниссо! — только и нашел он, что сказать, и волнение девушки мгновенно передалось ему. Ниссо притихла на его груди, и он ощутил быстрое биение ее сердца. Кровь бросилась ему в голову, все решения его, вся рассудительность готовы были полететь к черту. «Нет, нет… — наконец удалось ему поймать спасительную мысль. — Ей только пятнадцать лет!» — И эта мысль сразу решила все. Резким движением Шо-Пир отстранился от Ниссо, встал, решительно подошел к выходу из пещеры, раскинув руки, уперся ладонями в шершавые стены.

Ниссо различила его фигуру, смутно выделяющуюся на фоне противобережных скал. Долго стоял он так, ощущая на своем разгоряченном лице слабое дыхание прохладного ветерка. Распахнул ватник, расстегнул ворот гимнастерки. Затем резко повернулся, сделал два шага и снова сел рядом с Ниссо, взял ее холодную руку.

— Вот что, Ниссо… Давай поговорим по душам… Разве ты Бахтиора не любишь?

— Очень хочу любить его, Шо-Пир… Не люблю, — тихо и печально вымолвила Ниссо.

— Зачем же ты согласилась выйти за него замуж?

Ниссо долго молчала и ответила еще тише:

— Ты помнишь, я спросила тебя… Я спросила: ты хочешь этого?

— Глупая! Да разве могу я этого хотеть или не хотеть: только сердце решает твое…

— Мое сердце… — прошептала Ниссо и повторила громко, с досадой: — мое сердце… Разве ты не понимаешь?…

— А если я понимаю, то что?… Я хочу сказать тебе, Ниссо… Сколько лет тебе, знаешь?

— Пусть знаю. А почему мне не рано выходить замуж за Бахтиора?

— Потому… Потому… — Шо-Пир тяжело вздохнул, взволновался. — Невеста еще не жена… Есть советский закон… — И, усмехнувшись своим словам — вот поди объясни ей все, — сознавая всю нелепость своего положения, сам на себя рассердился: — Ну нельзя, Ниссо, и нет разговора. А Бахтиору можешь не считаться невестой, если не хочешь. Все равно, не скоро дождался бы он свадьбы, может, и сам передумал бы… А то, что мне ты хочешь сказать, проживешь три года еще, тоже, может быть, передумаешь…

— Не передумаю я никогда!

— Подожди!… Ты не сердись на меня… Я о счастье твоем забочусь… Ну, и довольно спорить. Знаешь что? Скоро рассвет. Тебе поспать надо!…

— Шо-Пир! — с обидой, гордо сказала Ниссо. — Я тебя люблю!

— Ну и любишь, и ладно!… Хочешь знать, я и сам тоже… Ну, словом, понимаешь… Нечего больше тут говорить… — Шо-Пир чувствовал себя смущенным; и хотя был полон нежности, принял в растерянности этот добродушно-снисходительный тон. — Будем жить, как живем. Коли любишь, подождешь два-три года, а обо мне не беспокойся, никуда я не денусь! Вот тогда и поговорим… Хорошо?

— Как хочешь, Шо-Пир, — покорилась Ниссо. — А ты другую… ну, не знаю кого… не полюбишь?

— Нет, нет, никого, успокойся, пожалуйста… И хватит об этом, давай спать, Ниссо, возьми ватник мой, посмотри, вся дрожишь, в платье одном прибежала!

Шо-Пир скинул с плеч ватник и, когда Ниссо свернулась калачиком на голом камне, накрыл ее, заботливо подоткнув полу ватника ей под бок. Провел рукой по ее волосам, неловко поцеловал в лоб и, оставив одну, отошел к выходу из пещеры. Сел на краю, закурил трубку и так, не шевелясь, скрестив на груди руки, просидел до рассвета, не зная, спит или не спит Ниссо.

Звезды над ущельем слабели. Небо светлело. Когда стало возможным различать тропу, Шо-Пир обернулся к Ниссо, увидел, что она спит, с давно не испытанной нежностью долго глядел на нее. Наконец оторвав от нее взгляд, протянул руку за ружьем и заплечным мешком, подумал, захватил также кулек с сахаром. Вынул из мешка две лепешки, положил их на камень; затем соскользнул на тропу и, вскинув ремень ружья на плечо, пошел по тропе быстрым, решительным шагом.

Ниссо, накрытая ватником Шо-Пира, продолжала спокойно спать.

Ровно через сутки после ухода Шо-Пира к Кендыри явился новый бродяга. Шел он не по ущельной тропе, а по вершинам первого ряда встающих над Сиатангом гор. Он долго спускался по осыпи, управляя, как кормовым веслом, длинною палкой, которая помогала ему сохранять равновесие в стремительном беге по щебню, плывущему вместе с ним вниз. Все жители Сиатанга видели этого человека и, обсуждая, кто он, удивлялись, почему он избрал столь опасный и трудный путь. Не скрываясь ни от кого, пришелец спустился на каменную россыпь пустыря. Работавшие на новых участках ущельцы, оставив кирки, с любопытством разглядывали его рваный и короткий, не достигавший невероятно грязных колен, халат, его обмотанную шерстяными веревками обувь, его рыжую, из домотканой холстины чалму. Пришелец был молод и худощав, но не был похож на голодного человека. Загорелое и обветренное, все в пятнах грузи лицо, нос с горбинкой, темные, но не черные брови никак не определяли его национальности. Он прошел мимо ущельцев, бросая на них быстрые равнодушные взгляды, сказал по-сиатангски одному из них: «Здравствуй… Где у вас живет человек по имени Кендыри?» И когда ущелец указал ему на сложенную из неровных камней ослятню, торопливо направился к ней.