— Смеешься? — привстал с нар Карашир. — Против постановления я не пойду!
— Пойдешь!
— Не пойду!
— Пойдешь! — прошипела Рыбья Кость. — Довольно… Я Бахтиору осла не дала, боялась, что пропадет! Ты отдал купцу его, пропал он. Теперь молчи, или уши я оторву тебе! — и она вцепилась ногтями в ухо Карашира. — Пойдешь?
Карашир молча старался оторвать пальцы Рыбьей кости от своего уха. Она ударила его по щеке и, рассвирепев, стала лепить оплеуху за оплеухой. Ошалелый, он вырвался, наконец, и, отмахиваясь, пополз на коленях в глубину нар. Соскользнув с них, опрометью кинулся к выходу, нечаянно наступив на руку дочки. Девчонка пронзительно взвизгнула, заревела. Рыбья Кость кинулась к ней, а Карашир тем временем выбежал во двор и, проскочив его, оказался среди беспорядочно нагроможденных скал. Здесь, слабая от паров опиума, голова его закружилась, он опустился на землю в расщелине между скалами, уронил голову на руки, замер в отчаянии. Затем, света не видя от головной боли, заполз поглубже в расщелину и, скрытый от посторонних глаз, завалился спать.
Успокоив ребенка, Рыбья Кость вышла искать Карашира. Но, не найдя его во дворе, вернулась в дом. «Увидит, что я успокоилась, придет сам!» Карашир, однако, не возвращался. «Надо его найти, — подумала Рыбья Кость, — а то еще накурится снова!»
Пересекла двор и, углубляясь то в один, то в другой проход между скалами, добрела до круглой площадки, где ущельцы недавно молотили хлеб. Здесь Карашира тоже не оказалось. Рыбья Кость повернула обратно и неожиданно увидела невдалеке стоящую на коленях Ниссо.
Рыбья Кость, крадучись, приблизилась к ней и, скрытая углом скалы, остановилась. Раздвигая руками щебень, Ниссо собирала в мешок оставшуюся от обмолота и занесенную ветром соломенную труху. «Вот как, — со злобой подумала Рыбья Кость, — за чужой соломой охотится!» — и подошла вплотную к Ниссо.
Ниссо резко обернулась, не поднимаясь с колен.
— Это ты? — едко произнесла Рыбья Кость. — Я слышу шорох — думаю, не курица ли моя сюда забежала… Что делаешь?
— Крышу обмазывать надо, глина есть, соломы нет, вот собираю, — холодно вымолвила Ниссо.
— Твоя, наверно, солома?
— Ничья, по-моему… труха это, ветер занес…
— Добрый ветер! От своих отнимает, чужим приносит… Покровитель да поможет тебе! Слышала я, Бахтиор для своей батрачки выстроил дом? Хорошо властью быть, можно батрачку взять — никто ничего не скажет… Жалею тебя, ездят теперь на твоей спине!
Возмущенная Ниссо вскочила:
— Глупости говоришь! По своей воле работаю!
— Для себя или для людей?
— А хотя бы и для людей? Для хороших людей не жалко!
— Это кто хороший? — подбоченилась Рыбья Кость. — Бахтиор, что ли? Был факир, как мы, власть взял, белый халат надел, теперь разбогатеть хочет? Из-за него мои дети голодны, сама голодна. Свой хлеб и есть нельзя даже!
— Ничего ты не понимаешь! Шо-Пир объяснял…
— Собака твой Шо-Пир! Для тебя он хороший, для меня собака. Бахтиор тоже для тебя хороший… Одного мужа мало, еще двух завела! Дрянь ты…
— Я дрянь? Ах ты, змеиная кожа! — вдруг рассвирепела Ниссо, кинулась к Рыбьей Кости и вцепилась ей в волосы. — Скажи еще — дрянь?!
Рыбья Кость, в свою очередь, вцепилась в косы Ниссо, крича:
— Дрянь, воровка, чужую солому крадешь! Убирайся отсюда!
Таская одна другую за волосы, обе повалились на землю. Если б камни не были острыми, драка продолжалась бы долго. Но, ободрав себе бок, Рыбья Кость вскочила первая и с пронзительным криком: «Убить меня хочешь, убить!» схватила с земли острый камень, швырнула его в Ниссо. Ниссо уклонилась, рванулась к Рыбьей Кости, но та, продолжая ругаться, уже скрылась за углом скалы.
3
Ниссо вернулась домой злая и недовольная собой. Стоило ей, в самом деле, связываться с этой полоумной? Рыбья Кость исцарапала руки и плечи Ниссо да еще разорвала платье. Впрочем, ей тоже досталось. Ниссо с удовольствием вспомнила нанесенные Рыбьей Кости удары. Уж конечно, Рыбья Кость теперь по всему селению будет говорить о ней гадости. Пусть! Ниссо покажет всем, что ей плевать на подобные разговоры. А для Шо-Пира… ну и для Бахтиора, Ниссо будет делать все, все!
Замешивая принесенную соломенную труху в жидкой глине, Ниссо с нетерпением ждала Шо-Пира, чтоб вместе с ним обмазать крышу пристройки. Бахтиор и Худодод, отправляясь в Волость, обещали вернуться не сиатангской тропой, ведущей от Большой Реки, а более коротким, хоть и трудным путем, через перевал Зархок. Тропинка к перевалу, идущая мимо дома Бахтиора, поднималась зигзагами прямо по склону встающей за садом горы. С утра в этот день Шо-Пир ушел вверх по тропинке, чтобы где-то на пути к перевалу починить тот висячий карниз, через который Бахтиору и Худододу будет очень трудно провести груженых ослов. И вот уже скоро закат, а Шо-Пира не видно!
Не дождавшись Шо-Пира, Ниссо подняла на крышу плоское корыто с раствором. Подоткнув платье, ползая на корточках, она ладонями размазывала глину по крыше. Время от времени поглядывала на уходившую вверх от сада тропинку, — воздух был чист и прозрачен. Тропинка видна издалека; Шо-Пир все не появлялся. С тех пор как исчезла луна, ветра не было, — осень, казалось, выпросила себе у зимы еще немного покоя и из последних сил держалась в сиатангской долине. Но даже и в безветренную погоду дни были холодными. Ниссо зябла и, думая о Шо-Пире, досадовала, что до сих пор не связала ему чулки, — ведь там, на пути к перевалу, сейчас еще холоднее. Ведь он не прожил всю жизнь в Высоких Горах, не привык, наверное, плохо ему!
«Только кисточки сделать осталось, — думала Ниссо. — Домажу вот этот угол, возьмусь за чулки, завтра ему подарю, не то еще выпадет снег…»
Но и домазывать угла ей не захотелось. Бросив обратно в корыто зачерпнутую было пригоршню жидкой глины, Ниссо обтерла руки, спустилась с крыши во двор. Наскоро обмывшись в студеном ручье, направилась к террасе, чтобы выпросить у Гюльриз моточек синей шерсти.
Подойдя к террасе, Ниссо увидела Гюльриз, стоявшую неподвижно, спиною к ней. Запрокинув голову, старуха глядела из-под ладоней на зубчатые, облитые снегами и в этот час окрашенные густым потоком заката вершины горного склона.
— Что смотришь, нана?
Тут только Гюльриз заметила девушку, потерла ладонью напряженную шею, тяжело вздохнула:
— Если Бахтиор не придет завтра или сегодня, пропала наша богара.
— Какая богара, нана?
— Вот желтое пятнышко, видишь? — Гюльриз протянула жилистую руку к горам и повела худым пальцем по очертаниям горящих в закате склонов. — Там посеял Бахтиор богару. Видишь?
— Вижу теперь, — произнесла Ниссо. — Ничего не говорил он мне. Почему так высоко?
— Где найдешь ближе землю? Просила его сразу после собрания пойти принести хлеба, а он: «Некогда, мать! Успею. Сначала в Волость надо сходить!» Все о других думает, о себе думать не хочет. И Шо-Пиру сказал: «Ничего, долго еще не пропадет богара». А я знаю — пропадет. Завтра сама пойду туда; старая я теперь, как взобраться, не знаю. Молодой была — ничего не боялась.
— Не ходи, я пойду! — не задумываясь, сказала Ниссо.
Старуха оглядела девушку, будто оценивая ее силы. С сомнением покачала головой:
— Носилки длинные, длиннее тебя. Ты ходила с носилками?
— Никогда не ходила, — призналась Ниссо.
— Тогда как пойдешь? Качаться на скалах надо, на одном пальце стоять, другой ногой — дорогу искать. Ветер дует, тяжелые носилки за спиной, с ними прыгать нельзя… Много лет надо ходить с носилками, чтоб научиться лазить в таких местах. Упадешь — мертвой будешь! Бахтиор подкладки из козлиного рога к подошвам привязывает, когда ходит на богару. Он взял их с собой, других нет… Шо-Пир хотел пойти туда, я сказала ему: нельзя, не обижайся, русский не может так ходить, как мы ходим по скалам. Послушался, не пошел. И ты не ходи. Я тоже не пойду. Один Бахтиор мог бы, но нет его. Пускай богара пропадает.
— А что весной будем сеять?
