Ван Делфт рассеянно натянул ударную пружину своего ружья, его зубы сошлись в самой настоящей улыбке. Жрецу трудно было поверить, что перепачканное лицо его собеседника могло расцвести таким мрачным удовлетворением, но ни с чем другим он его спутать не мог — ван Делфту определённо нравилась его работа.

— Заряд моей «Гудрун» прорубился через первую стаю оборванцев, что набросились на нас, — продолжил наёмник, не заметив осуждения на лице собеседника. — Вспышка от выстрела всё ещё застилала мне глаза, но я повёл людей в образовавшуюся брешь. Я рассчитывал вырваться из ловушки, затем развернуться и обрушиться на них с тыла. Но на этот раз дела обстояли гораздо хуже. На этот раз, стоило нам пробиться через первые ряды, мы обнаружили за ними штурмовых крыс.

Порыв ветра, грохоча, пронёсся под дверью и взвил кверху язычок пламени. Наёмник отпустил пружину и задумчиво поглядел на огонь.

— Крупные, чёрные. Зубы — что плотничье долото, а в лапах — копья с железными наконечниками. Лезвия хоть и облеплены хлопьями запёкшейся крови и ржавчины, но заточены на совесть. Эти крысы были моим людям не по зубам. Стоило одному из чудовищ показаться в свете фонаря, я почувствовал, как стоящие за мной воины дрогнули, я почти слышал, как рушится их самообладание. Раскидав по земле «чеснок», я ринулся за ними, перескакивая через трупы и отпинывая от себя руки умирающих. Благослови их, Зигмар, этих несчастных ублюдков. Если бы скавены не задержались, чтобы поиздеваться над ними, я бы сейчас здесь не сидел.

Ван Делфт поднял кружку кверху, затем сделал порядочный глоток. Хранитель решил, что это тост в честь тех, кто заплатил ужасную цену за свободу своего командира. В том жесте не было чувства вины, лишь своего рода торжество со слезами на глазах.

Морру пришлось бы по нраву.

— Убегать порой бывает чертовски приятно. Я ощутил это наслаждение, обогнав сначала одного беднягу, потом второго. Мы вслепую петляли по лабиринту, шарахаясь от проходов, в которых засели враги, или пробивая себе путь при помощи оружия, когда не было иного выбора. В темноте мы натыкались на ещё неостывшие трупы наших товарищей, врывались сослепу в неожиданные отчаянные стычки, и я понимал, что нас гонят, словно овец на убой. Мы зарывались всё глубже и глубже, спускались в пещеры, не отмеченные ни на одной карте. Становилось душно, воздух был таким спёртым, что пламя наших фонарей начало гаснуть. Под конец к скавенской скотобойне нас вывел лишь пульсирующий зеленоватый свет варп-камня.

— Скотобойня?

Жрец почувствовал, что для этой части рассказа выпивка им понадобится, и наклонился, чтобы налить ещё.

— Да, — пробормотал наёмник, уставившись на мгновение в яркое пламя. — Там была зала, круглая, как в соборе в Киэрмсе. И громадная, быть может, в четверть мили от края до края. Стоило нам войти, как я сразу же понял, что это. По костям. Куда ни глянь, они всюду лежали на полу. Такой большой хрустящий ковёр из костей. Ещё летучие мыши — они порхали между сталактитами, но к ним я не приглядывался — кажется, варп-камень что-то сделал с ними. Что-то отвратительное. Когда последний из уцелевших уткнулся нам в спину, мы пошли через это костяное поле. Вот только идти было некуда. Вход там всего один, и с каждой минутой через него, будто поток сточных вод из канализационной трубы, прибывали всё новые скавены.

— Я подозвал ребят к себе, перезарядил «Гудрун» и, пока мы не отошли слишком далеко, прицелился. Внезапно крысолюды стали сновать в разные стороны, и нашему с «Гудрун» взору предстала огромная толпа крыс. Я ошибочно приписал это их трусости, однако они бежали не от меня, а от тех существ, что приближались к ним сзади. Появившихся чудищ на первый взгляд сложно было принять за скавенов. Во-первых, они были слишком крупные. Ещё их маски: большие, кожаные, с медными рылами и круглыми стеклянными глазницами.

Ван Делфт снова приложился к кружке.

— Затем я заметил, что в лапах первых членов этой диковиной компании поблескивали в свете варп-камня сплетения трубок, и меня охватил ужас, страх чего-то, что было хуже смерти. Я уже видел это оружие. Я припомнил носильщиков, сгорбленных под тяжестью больших просмолённых бочек, в которых плескалась жидкая смерть. Я узнал эти трубки и стальные дула, расширяющиеся в сторону от баков с горючим. И вспомнил ужас и пламя.

Рассказчик вздрогнул и схватил кружку. Он жадно глотал спиртное, затем посмотрел жрецу прямо в глаза.

— Знаю, это прозвучит нелепо, но некоторые скавены научились закручивать огонь в новые ужасающие формы, — немного с вызовом сказал он. — Зелёного цвета, похож скорее на жидкость, чем на простое, честное пламя, что горит у вас в печи. Я видел, как он скачет и течёт, изливаясь из этих адских устройств, словно вода из шланга. Видел, как он пожирает сначала кожу, затем мышцы и, наконец, кость. Как плавит броню и камень, просачиваясь между сочленениями доспехов, чтобы добраться до мягкой плоти. Я видел, как он поглощает людей дюйм за дюймом, и те сходят с ума от страшной боли.

— Там, внизу, когда нас окружили в этом загоне, я понял, что больше не выдержу. Я приложил холодное дуло «Гудрун» к ямочке под подбородком и нажал на спусковой крючок. Заметив это, крысолюды принялись спешно разжигать своё орудие. Один из них вытащил из-под грязных лохмотьев горящую серную спичку и осторожно поднёс её к раструбу. Я надавил на крючок ещё сильнее, но курок остался неподвижен. Из закопченного жерла показался первый дымок, и я жал уже изо всех сил, однако, как бы ни старался, «Гудрун» не думала стрелять.

— Я посмотрел вниз, чтобы проверить затвор, как в этот самый момент, шипя раскалённым воздухом, мерзкое скавенское орудие ожило. Машина изрыгнула громадный извивающийся поток огня, и тот устремился прямо на меня, прямо на нас. Но конечной точки он так и не достиг. Вместо этого с резким металлическим скрежетом огонь всосался обратно в недра механизма, который его породил. Ей-богу, вам бы слышать, как заверещали при виде этого крысолюды. Некоторые бросились наутёк, но в проходе быстро началась давка, другие начали сбивать пламя лапами, и когда оно перекинулось на них… скажем так, это было просто великолепно.

Ван Делфт улыбнулся жрецу, но, кажется, не заметил, что тот его восторга не разделял.

— Впрочем, тянулось это недолго, — продолжил наёмник. — Когда огонь обернулся против своих хозяев, пещера полыхнула светом и тьмой. Стоит мне закрыть глаза, как я снова вижу эту вспышку. Сотни пастей раскрылись от ужаса, сотни округлившихся глаз сверкали ярко, словно звёзды, люди плавились, как воск. Затем беспокойно зашевелилась сама земля, будто мерзкие твари, ползающие в её недрах, потревожили её, и я услышал грохот валящихся камней. А после… Пустота.

Ван Делфт замолк. Хранитель принялся разглядывать его бледное измождённое лицо. Нездоровый яркий румянец на острых скулах появился не от спиртного. Наёмник был обессилен, вымотан до предела. Но при этом то безумие, что полыхало в его глазах, когда он впервые вошёл в келью, будто бы погасло. Возможно, рассказ и стал лекарством, в котором он так нуждался.

Жрец не раз видел такое. Порой слова изгоняют из человеческой души яд, подобно тому, как пиявкам удаётся высосать заразу из раны.

Старик вылил остатки потина в кружку гостя и позволил себе расслабиться. Он заметил, что рассвет уже начал запускать свои серые пальцы сквозь щели в двери.

— Это случилось два дня назад, может, больше, может, меньше, — неуверенно проговорил ван Делфт. — Насколько я понимаю, из этой бойни живым выбрался я один. Но теперь со мной всё кончено. От репутации не осталось и следа. Мечты похоронены там, вместе с телами моих людей. После Магдебурга никто в этих землях не станет меня нанимать.

— И что вы намерены делать? — осторожно спросил жрец.

— Выполнять контракт. У меня ещё остались деньги на порох, капканы и сети. Я вернусь в город и несколько дней буду отдыхать и отсыпаться. Затем отправлюсь в подземелья. Там, где текут такие реки варп-камня, враг не заставит себя долго ждать.