Девушка покачала головой. Он отпустил ее руку и взял кувшин.

— Воспользуешься моим стаканом? Я попрошу принести чистый, если ты хочешь.

Женевьева забрала у него сосуд и поднесла его носиком к губам. Широко открыв рот, она начала переливать в себя содержимое кувшина. Не прошло и минуты, как посудина опустела. Вампирша села и вытерла губы тыльной стороной ладони.

— Теперь тебе лучше?

— Бульон притупляет голод, — ответила гостья. — Это не кровь, но где ее возьмешь?

Детлеф непроизвольно поднял руку к воротнику, словно в комнате было слишком жарко, а застежка, оказалась чересчур тугой.

Женевьева выпила много крови с тех пор, как была здесь в последний раз. Она делала это в порыве сильных чувств или гнева, однако никогда не позволяла себе испытывать привязанность к живым мужчинам и женщинам, чьи вены она прокусывала. На ее пути встречались друзья, жертвы, хозяева, слуги, случайные знакомые, враги, пища, потери. Но пока Детлеф жив, он останется ее единственным возлюбленным.

Однако она не могла просить, чтобы он ее накормил.

Было бы несправедливо отведать его крови и уйти.

— Я скучала по тебе, — призналась она.

Детлеф печально вздохнул:

— Я не скучал по тебе, Жени. Поскольку ты всегда была со мной, в моей душе.

Вампирша заметила рукопись на столе и заглянула в нее.

— «Женевьева и Вукотич». О чем это?

Девушка пролистала несколько страниц. Она помнила, что рассказывала Детлефу о своих приключениях в Жуфбаре. О том, как ее приковали к наемнику Вукотичу и как она заставила своего спутника сорвать заговор, который плели адепты Хаоса Диен Ч'инг и Евгений Ефимович. В середине своего повествования (тактично опустив подробности сцены в спальне, которые, однако, со сверхъестественной точностью были изложены в рукописи) она поняла, что именно тогда состоялась их первая встреча с Детлефом. В то время великий драматург был маленьким мальчиком, а она — беглянкой, спасавшейся от Клея Глинки и его последователей.

— Это хорошая история, — сказал Детлеф. — Она станет популярной. Интересно, когда, наконец, принесут теплую воду?

Женевьева читала дальше. Ей было любопытно, как Детлеф намеревался обыграть сражение с катайскими Повелителями стихий. Обычно он не любил пышных спецэффектов, заявляя, что магия театра кроется в поэзии и игре актеров, а иллюзия грандиозных превращений, вызывающих изумление публики, имеет второстепенное значение. Если, выходя из театра, зрители говорят о монстрах, значит, им помешали сосредоточиться на основной идее представления.

Внезапно Женевьева сообразила, что из-за 17-го параграфа пьеса, в которой главная героиня вампир, едва ли будет тепло встречена публикой.

— Детлеф, — сказала она, — ты слишком смелый. Ты рискуешь навлечь на себя беду, однако твое произведение очаровательно. Хотя, на мой взгляд, твоя Женевьева немного лучше, чем оригинал. В то время я зарабатывала на жизнь, танцуя для мужчин, ты помнишь? Тебе не стоит делать из меня жрицу Шаллии.

— Это всего лишь спектакль.

— Ты не пишешь ничего, о чем можно было бы сказать: «Это всего лишь спектакль».

— Откуда ты знаешь? Ты пропустила десять лет. Я опустился. Я играю шутов и умерших королей, а также пишу для себя роли, в которых нужно главным образом сидеть. Я уже давно не создавал ничего стоящего. В мои годы невозможно оставаться гениальным юношей. А многое из своих произведений я вообще не закончил.

Он играл по привычке.

— Чушь и чепуха, Детлеф. Может, я не видела твою игру, но я пока не разучилась читать. Твои пьесы можно купить даже в диких землях, где я провела большую часть времени.

— Ворованные копии, с которых мне не досталось ни цента.

— А еще я видела сонеты.

Актер покраснел. Все его стихи были посвящены ей.

— Ты читала их?

— Не весь тираж «К моей неизменной госпоже» был уничтожен. Студенты передают редкие экземпляры друг другу. Некоторые из них переписаны от руки и переплетены в другую обложку, чтобы сбить с толку сжигателей книг. Ты знаешь, сколько нужно заплатить, чтобы раздобыть запрещенное издание?

— Знаю. Я подкупаю провинциальных цензоров, чтобы они запрещали мои лучшие творения, а затем поднимаю на них цену. Это позволяет мне возместить убытки, которые я несу из-за книг, перепечатанных без моего разрешения. Все противозаконное приносит хорошие доходы. Клубень «ведьминого корня» стоит намного дороже, чем картошка.

Женевьева хихикнула, и Детлеф расхохотался вслед за ней.

— Это где-то между «неудобно» и «чудесно», — сказал он.

— А разве не так было всегда?

Поппа Фриц поднялся по лестнице вместе с Ранаштиком, новым рабочим сцены, которого Детлеф описал как невероятно сильного молодого человека, что было особенно удивительно при его худом и болезненном телосложении. Мужчины вдвоем несли сидячую ванну, наполненную горячей водой. Детлеф попросил свою гостью спрятаться за дверью, хотя Женевьева сожалела об обмане. Она любила Поппу Фрица и надеялась, что сможет обнять старика. Увы, Детлеф был прав: чем меньше людей знает, что вампирша Женевьева вернулась в город, тем лучше. Ранаштик, сильванец, чья шевелюра образовывала треугольный выступ на лбу, дышал глубоко и ровно. Как ни странно, Женевьеве он показался знакомым. Она взяла на заметку, что ей нужно обсудить странную сцену, которую она наблюдала, проходя по тайному коридору.

Сняв грязную одежду, девушка погрузилась в воду и блаженно вздохнула. В переменчивом мире существовали непреходящие удовольствия. Например, горячая вода после долгого блуждания по грязи.

— Кстати, насчет Ранаштика, — сказала вампирша, сидя в ванне. — У него есть странный маленький друг.

— Что ты имеешь в виду?

— Когда я шла по туннелю, где раньше жил Демон Потайных Ходов, мне по дороге попалось зеркало, сквозь которое можно было заглянуть в гримерную. В комнате было темно, поскольку горела всего одна свеча, да и зеркало было запачкано, так что мне не многое удалось разглядеть. Однако я точно видела твоего приятеля Ранаштика в вечернем костюме, черном плаще и тому подобном. На коленях у него сидело нечто маленькое, но что, или, точнее, кто это был, я не разобрала. Некто размером с ребенка или с гоблина. Но не ребенок. И не гоблин. Ранаштик играл с ним, как с домашней зверушкой или со старым знакомым. Однако разговор между ними шел весьма оживленный. Они что-то горячо обсуждали и спорили.

— Понятия не имею, что это за маленькое создание.

— У меня осталось странное впечатление от всего этого. Казалось, там никого нет. Во всяком случае, ни одного одушевленного существа. Я слышала несколько ответов типа «да, хозяин». Они говорили о чем-то или о ком-то по имени Клови.

— Напоминает язык гномов.

— Я тоже так подумала. Покал Клови. Потом я услышала и другое имя, которое вызывает у меня не самые приятные ассоциации: «Влад».

— Получается, что маленький друг Алвднофа назван в честь Влада фон Карштайна? Не удивительно, что он не любит попадаться на глаза. В нынешней ситуации ему не будут рады.

— Алвдноф Ранаштик? Здесь происходит что-то странное.

— Странные вещи происходят не только здесь. Поведай мне о том, чего я не знаю, Жени.

— Это подождет до той поры, когда я снова стану чистой.

Она опустилась ниже, погрузившись в воду с головой. Ее коленки поднялись из ванны, как два таинственных острова посреди моря, а пряди волос колыхались в воде, как водоросли, ловя игрушечные кораблики, которые положил Поппа Фриц.

Труп с зияющей дырой под подбородком лежал лицом вверх в сточной канаве рядом с улицей Ста Трактиров, а вокруг него толпились жрецы и стражники.

— Его страдания окончились, — сказал Йоханнес Мюнх. — Это может подождать.

Бланд в ярости обернулся к стражнику, онемев от такой вопиющей глупости. Несомненно, сержант из Особого отделения по борьбе с незаконными убийствами должен сознавать угрозу, которую несут живые мертвецы. С каждой минутой мертвый мужчина становился все более опасным.