Эйнхольт резко ударил своего противника коленом в пах, отчего тот немедленно ослабил захват. Ягбальд повалил его на землю, но тот не собирался так просто сдаваться. Ударом ноги он сшиб Эйнхольта с ног. Драка пошла по новой, и теперь два здоровых мужика катались по навозу и прочей дряни, выламывая друг другу руки, пытаясь удушить, кусаясь…

Драккен метнулся по переулку в сторону Моргенштерна и его согнувшейся жертвы. Малый с ножом вышел ему навстречу. После нескольких ложных движений он попытался ударить Драккена, но тот перехватил его за запястье и отшвырнул к стене. Трижды ударив руку с зажатым в ней ножом о шершавую стену, Драккен вынудил противника разжать пальцы. Нож выпал на землю.

На другом конце переулка Эйнхольт наконец разделался со своим соперником, оставив его приходить в сознание у выгребной ямы.

Драккен гневно душил последнего из четырех, сжимая пальцы на его горле, когда к стене рядом с ними прислонился Моргенштерн. В руке он держал за лезвие выпавший нож.

— Драккен, малыш! Посмотри-ка, какая красивая рукоятка. Какие на ней значки… Эти парни — из Пантер. Я думаю, нам надо поговорить с ними. Как ты считаешь?

Над городом повисла жаркая, удушливая пелена вечернего воздуха, и угрюмые тени начали проникать в окна и двери казармы Храмовников. В длинной, душной трапезной Храма вокруг нескольких свечей сидели Волки Белого Отряда в их пестрых одеждах и четыре крепко побитых человека — Рыцари-Пантеры, повстречавшиеся с группой Моргенштерна. Ганс наклонился к лицу их вожака, который прикладывал к разбитой губе мокрую тряпицу.

— Когда будешь готов, Пантера фон Фольк…

— Я готов, Волк Ганс. — Человек взглянул на Ганса. Последний раз они обменивались такими ожесточенными взглядами у ворот Линца этой весной.

Фон Фольк еще раз дотронулся до своей вздувшейся губы и бросил сердитый взгляд на Моргенштерна, который широко улыбался гостям.

— Прошлой ночью, когда колокола звонили повечерие, святилище Рыцарей-Пантер во дворце было ограблено.

— Что было взято? — спросил Ганс.

— Имеет ли это значение? Мы были в городе и искали следы нашей пропажи, когда наткнулись на мошенников, которые задавали вопросы и собирали сведения. Это… это показалось нам подозрительным. Мы сочли, что они могут знать о нашей утрате, поэтому мы выследили их и перехватили их.

— Ах, вот что это было! Перехват! — захохотал Моргенштерн. — А я-то думал, кого-то как следует вздрючили!

Двое Пантер вскочили с мест с горящими глазами и сжатыми кулаками, но Ганс приказал им сесть и успокоиться. Он смотрел на фон Фолька еще минуту, а потом сел на скамью рядом с ним.

— Знаешь, Пантера, нас тоже обокрали. И, насколько мы можем быть уверены, так же поступили с каждым значительным учреждением в этом городе.

Фон Фольк казался удивленным такой искренностью Ганса. Он отвел взгляд и задумался.

— Неужели заговор? — промолвил он через несколько секунд.

— Да, заговор, и мы имеем на него выход, — сказал Грубер, выходя вперед.

Ганс и фон Фольк уставились на него.

— Выход, конечно, не из лучших, — вынужденно признался Грубер под испепеляющими взглядами суровых Комтуров. — Но тем не менее…

После вечерни, когда сумерки спустились на Мидденхейм, словно камчатый занавес в театре, они вышли в путь. Волки и Пантеры шли вместе, постепенно разделяясь на группы, чтобы обыскать город еще дотошнее, чем прежде Фон Фольк вызвал еще десяток Пантер из Королевских Казарм, и они прибыли, переодетые в гражданское, чтобы без труда присоединиться к поисковым группам.

Арик был в третьей группе: Левенхерц, Грубер, Эйнхольт, фон Фольк и два высокомерных, молчаливых Рыцаря-Пантеры, которых их командир звал Мачаном и Хадриком. Они вышли на улицу в свете слегка покачивавшихся фонарей. Сейчас все были одеты в тяжелые плащи, скрывающие оружие и даже кое-какие доспехи.

Грубер помедлил, взглянул на тяжелое небо, закрытое тонкой пеленой красноватых облаков. — Ночь без звезд… — проговорил он.

— Звезды там есть! — отрезал Левенхерц. — Еще слишком рано, и сумеречная дымка вместе с дымом города мешают увидеть небо. Но ночь будет ясная. Это не будет ночь без звезд.

— Может быть, — отвернулся Грубер, которого эти слова не убедили.

Они находились на Кожевенном Холме, взбираясь по мощеным переулкам к высшей точке города. По обе стороны от них в тавернах шло веселье, из окон вырывался смех, звучала музыка — люди отдыхали.

Колокола начали бить восемь часов. В городе колокольный звон не регулировался никем, поэтому каждый день они заговаривали вразнобой. Арик прислушался к ним. «Колокола, — подумал он, — были одним из загадочных ключей, которые получил Грубер у старого алхимика». Первый, учтивый и деликатный колокол тихо звякнул восемь раз где-то у Альтмаркта. Вторым гулко ударил колокол с Храмовой Площади. Третьим вступил тройной перезвон, заглушаемый расстоянием и ветром, из Остмарка. Четвертой высказалась по поводу времени маленькая церквушка в Зюдгартене.

После небольшой паузы одновременно, перекрывая друг Друга, зазвонили три колокола — пятый, шестой и седьмой. Последний донесся от Коллежской Часовни со склона дворцового района.

Потом был долгий перерыв, после которого зазвонил колокол на изящной башне Шляпников к северу от них. В нескольких сотнях ярдов.

— Это только мне?.. — начал Арик, поворачиваясь к Груберу и Левенхерцу, которых осознание того, в какой последовательности ударил этот колокол, приковало к месту. Грубер огладил подбородок и поглядел на Левенхерца.

— Ну, Сердце Льва?

— Просто… простое совпадение. Какова вероятность? Да, случилось так, что мы стоим тут и слышим семь колоколов к югу и один к северу. Но аль-Азир не мог…

Грубер развернулся к Левенхерцу всем телом. На его лице не было никакого выражения, но Арик слышал настоящую злость в его словах. Пантеры и Эйнхольт в беспокойстве наблюдали за новым поворотом событий.

— Левенхерц, ты меня поражаешь. Ты вроде бы знаешь обо всей этой мистике и сокровенных учениях больше любого из нас, ты беспокоишься о том, чтобы добыть ключи к решению наших загадок у странных чужеземцев, которые пытают нас своими дикими обычаями, ты заставляешь нас искать тайны в строении земли… и ты отказываешься от этого? Почему? Ульрик меня побери, я рядом с тобой — темный старый язычник, но даже я могу представить, что твой аль-Азир, если он обладает навыками и знаниями, которыми ты наделял его в своих байках, мог предсказать нам такое знамение!

— Ты прав, старик. Ты не понимаешь всей тонкости действий просвещенных умов, подобных аль-Азиру. Ульрик! Я даже не пытаюсь притворяться, что понимаю! В его словах заложено куда большее значение, чем это! Его разум и проницательность давно уже превзошли тот рубеж, которого можем достичь мы! Он…

— … дал нам ключ, который мы бы смогли понять, будь мы достаточно сообразительны? — быстро ворвался в разговор Арик. — Как бы ты объяснял тактические сложности сражения конным строем человеку, который не знает ничего об основах ведения войны кавалерией? На пальцах, чтобы он смог понять. Так почему ты думаешь, что аль-Азир не сделал так же?

— Арик прав, — подключился Эйнхольт. — Я тебя уважаю как воина и как брата, Левенхерц, но я думаю, что ты запутался в трех соснах. Будь проще!

— Так его, Ягбальд, — усмехнулся Грубер. — Левенхерц, ты знаешь, что твой иноземный друг пытался помочь мне, а не тебе. Помощи-то просил я — тупой солдат, а не ученый человек вроде тебя. И если он действительно на нашей стороне, он не стал бы запутывать меня чересчур сложными речами. Неужели ты настолько сомневаешься в его силе, что не считаешь возможным признать простую вещь: он знал, где и когда мы, — вернее я, смогу увидеть некие знамения, по которым можно будет найти нашего врага. И аль-Азир рассказал мне об этих знамениях так, чтобы я не смог пройти мимо них!

Левенхерц стоял безмолвной тенью в сгущающемся сумраке ночи.

— К северу от семи колоколов, сказал он, — продолжал Грубер — Давай просто проверим. Разве трудно поверить в то, что старик действительно обладает даром предвидения? И не поэтому ли ты первым делом потащил меня на его чердак? Да еще заставил ходить босиком и пить ту мерзкую смолу?