————

Было ли сообщение Попова ложной тревогой (а 22–23 июня так могло показаться) или оно точно отражало планы, осуществление которых было отложено на более благоприятное время, когда Горбачев будет вне Москвы, но в пределах Советского Союза» под контролем КГБ? Наверняка это знали лишь упомянутые лица, но некоторые второстепенные факты говорят о том, что правильна вторая версия.

Как бы то ни было, оба президента и американский госсекретарь отнеслись к сообщению непрофессионально. Тогда, 20 июня, я не знал, — но узнал позднее, — что еще до того, как сообщение Попова было передано Ельцину, госсекретарь Бейкер потребовал в Берлине срочной встречи с советским министром иностранных дел Бессмертных и сообщил ему полученные сведения (не открыв, однако, источника).

Всякому, даже элементарно знакомому с советскими правилами, было бы ясно, что при всех добрых намерениях Бессмертных никак не мог предупредить Горбачева, Вся связь между советскими официальными лицами контролировалась КГБ, а одним из главных заговорщиков был начальник КГБ. Бессмертных — следует отдать ему должное — сказал Бейкеру, что поскольку в деле замешаны упомянутые лица, он никак не сможет ничего сообщить Горбачеву, и если мы хотим предупредить Горбачева, это следует сделать мне. Такой метод действий должен был бы быть ясным с самого начала, и было величайшим безумием ставить Бессмертных в известность о секретнейшем сообщении, когда он ничего не мог предпринять. Даже будь у него надежная связь, он не спешил бы передавать неподтвержденное сообщение о своих коллегах по кабинету министров, исходящее из иностранного источника.

Если Бейкер поступил необдуманно, то президент Буш поступил опрометчиво. Позвонив по телефону Горбачеву, чтобы заверить его, что Ельцин вел себя вполне лояльно в Вашингтоне, он сказал, что сообщение о заговоре исходит от Попова. И это было произнесено по телефону, прослушиваемому КГБ! Такого я не ожидал от бывшего главы ЦРУ, который гордился своим профессионализмом и осуждал любую утечку самой пустяковой информации, но это говорит о том, насколько глубоко он был увлечен Горбачевым.

Позже Попов рассказал мне, что во время следующей встречи с Горбачевым — по иронии судьбы это произошло за официальным ужином, когда президент Буш в июле посещал Москву, — Горбачев погрозил ему пальцем и сказал: «Что это вы рассказываете сказки американцам?» А когда перечисленные Поповым люди пытались всего через три недели отобрать у Горбачева власть, фамилия Попова стояла одной из первых в списке лиц, подлежащих аресту Страшно даже подумать о том, к каким последствиям могли привести необдуманные слова президента Буша, если бы переворот удался.

Ну а Горбачев? Он терял при этом больше всех, а держался как сомнамбула, бездумно расхаживая по жизни и не обращая внимания на окружающих. Он отмахнулся от предупреждений, сделанных в декабре Шеварднадзе, и даже обиделся на него, пожертвовал таким преданным помощником, как Бакатин, проигнорировал советы Александра Яковлева и других, помогавших ему разрабатывать перестройку, и продолжал доверять вероломному Крючкову и наглому клоуну Павлову.

По словам Черняева, сообщение, которое я принес 20 июня, лишь на мгновение озаботило Горбачева, хотя он и пошутил по поводу того, какие доверчивые люди американцы, А потом вспомнил, что накануне Евгений Примаков предупреждал его не слишком доверять КГБ и своей охране. Горбачев склонен был отмахнуться от подозрений Примакова, считая их порождением бюрократической ревности, но Черняев посоветовал президенту обратить на это внимание. Он сказал, что слышал сообщения о подозрительных передвижениях военных по Москве.

Тем не менее, несмотря на жесткую речь, произнесенную 21 июня в Верховном Совете, Горбачев не предпринял никаких шагов, чтобы помешать начальнику своей охраны участвовать в перевороте.

Бессмертных вернулся в Москву 21 июня и сопровождал Горбачева на другой день, когда тот возлагал венок к могиле Неизвестного солдата. Во время краткого пребывания наедине Бессмертных упомянул о своем разговоре с Бейкером в Берлине и спросил, получил ли Горбачев от меня сообщение. Горбачев сказал, что да, и добавил, что дал хорошую встряску «этим чинушам». Затем он спросил, упоминал ли Бейкер о том, на какое время намечен переворот, и Бессмертных ответил, что никакой даты упомянуто не было, но Бейкер сказал что–то вроде того, что «это может произойти в любой день». Бессмертных считал, что Горбачев понял, о ком в сообщении шла речь, но впоследствии выяснилось, что Горбачев, похоже, имел в виду руководителей группы «Союз», которых он критиковал в своей речи перед Верховным Советом.

————

Когда в марте 1992 года я попросил у Попова разрешение написать обо всем этом, он охотно дал согласие, а потом заметил, что пришел в ярость, узнав, что Горбачеву назвали имя источника. Ведь сообщение его предназначалось не для нашего пользования, а для Ельцина, и он положился на то, что нам можно доверять и мы это сообщение передадим. Тем не менее, глядя сейчас назад, он считает, что утечка, возможно, пошла во благо.

— Когда заговорщики узнали, что я получил информацию о заговоре, они посвятили в свои планы так мало людей, что не смогли должным образом осуществить переворот. Так что утечка вполне могла способствовать их провалу, — заключил он.

Что ж, возможно. Но это событие у нас еще впереди.

В то время как Явлинский и Эллисон работали над «Окном возможностей» (или «Великой сделкой») в Кембридже, бюрократы в Москве начали кампанию по сведению их усилий на нет. Несмотря на то, что Горбачев заверял Явлинского и Эллисона, что их проект будет полностью им поддержан, и несмотря на то, что Анатолий Черняев, когда они докладывали ему в середине мая, тоже сказал, что надо работать дальше, мы через несколько дней узнали, что Советский Союз официально запросил президента Буша и госсекретаря Бейкера о встрече в конце месяца с направляющимися в Америку Владимиром Щербаковым, первым заместителем Павлова, и Примаковым. Раньше Горбачев говорил Бушу по телефону, что направит Явлинского и Примакова для обсуждения новых идей, а теперь похоже было, что в Вашингтон поедут Щербаков и Примаков защищать «антикризисный план» Павлова, а Явлинский будет просто отодвинут в сторону.

Я тотчас отправился к Примакову обсудить ситуацию. Я сказал ему, что президент положительно отнесся к предложению Горбачева послать его и Явлинского в Вашингтон для обсуждения проекта, над которым Явлинский работал в Гарварде. Буш считал, что идеи Явлинского лягут в основу дискуссии, а присутствие Примакова указывает на то, что Горбачев поддерживает их. Хотя Горбачев, безусловно, имеет право послать кого угодно в Вашингтон, он должен, однако, понимать, что Буш не жаждет встречи с официальной делегацией, возглавляемой представителем премьер–министра.

Примаков сказал, что Явлинский войдет в группу, — они ведь вместе работали, — но главой делегации будет Щербаков. Я тогда спросил, какова же цель поездки группы, (Из телефонного разговора Буша с Горбачевым 11 мая мы поняли, что речь пойдет об обсуждении идей Явлинского, но в таком случае нет оснований делать Щербакова главой делегации.) Примаков ответил, что это задумано с целью помочь Горбачеву подготовиться к долгожданной встрече «семерки» в Лондоне: Горбачев хочет заранее проконсультироваться с Бушем и знать его реакцию.

— Отлично, — сказал я. (Воспроизвожу свои слова по записи.) — Я уверен, президент оценит желание проконсультироваться с ним. Однако вы и ваш президент должны знать одно — тут я скажу напрямик, чтобы избежать недопонимания: президент Буш и госсекретарь Бейкер заинтересованы главным образом в том, чтобы выслушать идеи Явлинского. Если присутствие Щербакова означает, что этим идеям дано официальное благословение, это произведет хорошее впечатление. Если же это маневр с целью отодвинуть Явлинского и всучить нашему правительству нечто вроде «антикризисной программы», то вы совершаете большую ошибку