Когда сегодня утром кот залез в очередной выдвижной ящик, оттуда на пол выпала стопка бумаг. Без особого удовольствия я подняла их. Обычно я тут же кладу их обратно, но сегодня, сама не знаю почему, начала читать их. Поначалу я подумала, что это шутка, но теперь вижу, что дело серьезное.

В рукописи, которая, очевидно, служит неким руководством к действию, речь идет о том, как правильно выбрать жену. Для чего ему понадобилось приносить домой такую книгу? У него ведь уже есть жена! Или ему нужна другая? Я убеждаю себя, что это – всего лишь очередной текст для сравнения печатных форм, но не могу удержаться и продолжаю листать страницы. На глаза мне попадаются абзацы, от которых у меня кровь стынет в жилах, потому что выбор жены уподобляется походу на рынок. Книга повествует о том, что мужчина в первую очередь должен озаботиться тем, чтобы найти себе жену маленького роста. Такую, как я.

Но почему?

Потому что она занимает меньше места в постели, читаю я, так что можно сэкономить деньги, купив небольшую кровать! Вы сможете сэкономить и на ее одежде, потому что ей не понадобятся погонные ярды материи. Из‑за невысокого роста ее не будет видно в окно с улицы, так что она вообще может обойтись без одежды. Затем можно надеяться, читаю я дальше, что ей придется взбираться на табуретки, выполняя работу по дому, – и существует вероятность, что она упадет оттуда и свернет себе шею, так что вы избавитесь от нее навсегда.

Я содрогаюсь, когда читаю эти строки.

«…а если в доме найдется веревка?» – думаю я.

Выбирайте женщину с отталкивающей внешностью, продолжает давать советы рукопись, и тогда она будет рожать сыновей только от вас. Более надежного способа удостовериться в этом не существует. А она выразит вам свою благодарность в постели, когда вы окажетесь настолько добры, что не станете обращать внимания на то, как ужасно она выглядит.

Я спешу к зеркалу. Его серебряная поверхность хмурится мне в ответ; оно видит вещи, которых я не понимаю. Я смотрю на свое лицо. Разве оно отталкивающее? Думаю, что нет. Мне всегда говорят комплименты по поводу моей внешности. Глаза у меня большие, темно-карие, и внешние уголки их поднимаются кверху. Волосы у меня светлые, как и должно быть, так что мне нет нужды красить их aqua solana[165]. Нос у меня прямой, с мягким кончиком. Рот не маленький, но губы красные, как вино. Нет, внешность у меня совсем не отталкивающая. Мужчины на улице до сих пор оборачиваются мне вслед.

И мой муж тоже смотрит на меня. Просто теперь мне не нравится, как он это делает.

Он задает мне вопросы не напрямик, а исподволь, например: «Разве тебе не по душе мои книги? В этом все дело?»

В ответ я лишь качаю головой. Да, это правда, я не люблю книги так, как любит их он, но я могла бы жить с ними, если бы нас не разделило его бюро. Но я не смею произнести эти слова вслух, потому что тогда он непременно рассердится.

– Но ведь я люблю тебя, – по-прежнему твердит он с таким видом, словно это решает все проблемы.

Я смотрю себе под ноги, как будто доски пола могут сказать мне правду, которой я не слышу в его голосе.

А еще я думаю о письме, которое прочла сегодня утром: «…я не могу заставить себя думать о тебе, когда мы не вместе. Мне в голову приходят такие мысли…»

– Так больше не может продолжаться, Сосия, – запинаясь, выговорил Рабино. – Я… я услышал такие вещи, которые наводят на меня тоску. Кроме того, судя по виду твоей кожи, ты серьезно больна, и единственным лечением должен стать отказ от того образа жизни, который ты ведешь. Тебе повезло, что ты не заболела раньше. Такое иногда случается: но почему, мы не знаем. Однако в конце концов болезнь добралась и до тебя. Я оставлю на столе кое-какие травы, которые ты должна заварить в кипящей воде. Когда отвар остынет, сполосни им больные места. Нужно делать примочки ежедневно, до тех пор, пока язвы не заживут. Со временем Господь позаботится обо всем остальном. И еще одно: во время лечения ты не должна встречаться с мужчинами, иначе ты заразишь и их. Венеция была добра к тебе, Сосия: теперь твоя очередь проявить доброту к венецианцам.

Разговаривая с женой, Рабино не смотрел на нее. Он не стал добавлять: «Сегодня утром я не устоял перед искушением и прочел отвратительный дневник твоих побед, после чего бросил его в огонь». Она и так очень скоро сама обнаружит пропажу.

Из своей черной накидки он извлек небольшой кожаный мешочек и оставил его на краю стола. Рука его дрожала, и несколько раздавленных листочков выпали оттуда, наполнив теплую комнату запахом горечи. Он говорил мягким увещевающим тоном, но, уходя, повернул в замке ключ, который заранее припрятал, опасаясь драки. Он уже давно подозревал, что Сосия способна применить к нему насилие: в последнее время он все чаще вспоминал синяки и шрамы на исхудавших от голода телах ее маленьких братьев и сестер. Чем больше свидетельств ее преступлений попадалось ему на глаза, тем сильнее он боялся ее.

Сосия начала кричать, едва он успел закрыть за собой дверь. Он торопливо уходил по улице прочь, а в ушах у него отдавался ужасный шум. Сначала она проклинала его на родном языке, а потом перешла на венецианский диалект.

Она визжала:

– Добра к венецианцам! Я покажу тебе, что значит быть доброй к ним! Еще никто не был так добр к столь многим из них, как я!

На улице в окнах одни за другими распахивались ставни. Рабино сгорал от стыда, ощущая на себе любопытные взгляды соседей. Сосия продолжала оглашать воздух истошными воплями, колотила в дверь, трясла железные решетки на окнах. А потом она начала бить тарелки, стоявшие на столе, со звоном ударяя ими друг о друга, словно в цимбалы. Но к этому моменту Рабино был уже далеко.

И вот тут-то она обнаружила сгоревшие останки своего дневника, торчащие из-под янтарных углей в очаге.

Разрушение продолжалось все утро, прежде чем шум ломающегося дерева и звон битого стекла начали стихать. К этому времени Сосия распахнула медицинский шкафчик и вышвырнула из него все травы, которые Рабино тщательно собрал и высушил прошлым летом. Она опорожнила десятки маленьких бутылочек, насыпав горку искрящейся пыли, и поддала ее ногой, отчего в воздухе образовалась яркая шуршащая радуга.

Со стены она сорвала родильный поднос, подаренный Рабино ко дню свадьбы каким-то благодарным клиентом. Она знала, что все пациенты Рабино, с уважением относящиеся к нему, перешептываются за его спиной, удивляясь тому, что у них до сих пор нет детей. На подносе сверкающей темперой было изображено «Торжество Любви». На триумфальной колеснице восседал пухленький Купидон. На спине греческого философа ехала куртизанка. Образы, показывающие, как страсть побеждает сухой интеллект, были взяты из поэмы Петрарки. Она швырнула поднос в огонь и смотрела, как пламя сначала робко, а потом все уверенней стало пожирать его.

Но гнев ее не угас окончательно. Она должна была заставить Рабино страдать еще сильнее. Сосия окинула взглядом Ковчег[166] с его шелковой занавеской. Тора, как всегда, была разряжена, словно принцесса, – единственный предмет роскоши в их доме, – но она знала, что даже долготерпения Рабино не хватит, чтобы безропотно снести надругательство над символом веры, которую, как он наивно полагал, они оба разделяют.

– Я покажу ему, во что верю! – вслух сказала она.

Вбежав на кухню, Сосия выхватила из каменной миски головку творожного сыра. Вернувшись в soggiorno, она завернула сыр в край шелковой занавески и раздавила его. Теперь его Тора начнет вонять! А он ни за что не догадается почему! Давясь смехом, она вдруг вспомнила об их брачном свидетельстве, ketubba.

Она подошла к шкафчику и вынула из выдвижного ящика тяжелый документ на веленевой бумаге. По диагонали он имел в длину около двух футов и был почти квадратным, с легким закруглением наверху и рисунками на религиозные темы. Между двумя колоннами рисунков писец чернилами и яичной темперой вписал слова, в которых Рабино обещал достойно содержать ее за счет всего принадлежащего ему имущества, сохранив ее приданое невесты на будущее, дабы воспользоваться им только в том случае, когда все остальные возможности будут исчерпаны. Он обещал делиться с нею всем, что имеет, сняв с себя последнюю рубашку, и хранить ей верность, начиная со дня свадьбы и до той поры, пока смерть не разлучит их. Она же, непорочная девственница Сосия, благословенная среди женщин, вверяла ему свою жизнь, обещая оставаться верной и исполнять все супружеские обязанности.