Присев на прохладный валун в тени, я издали наблюдала за своим супругом.
Похоже, в своем желании полюбоваться на развалины он оказался не одинок, потому что я заметила молодого человека, легко скользящего меж деревьев. Одет он был в непривычного вида тунику, не имеющую ничего общего с венецианской модой. Но за время нашего путешествия я повидала множество самых разных нарядов, так что теперь уже ничему не удивлялась.
Даже издали я видела, что молодому человеку нездоровится. Он пошатнулся, а потом вся его стройная, но худенькая фигурка буквально согнулась пополам от приступа тяжелого кашля, что напомнило мне о бедном Иоганне. Я лишь надеялась, что муж не слышит его.
Каждые несколько секунд молодой человек останавливался, чтобы сбросить давящую тяжесть с груди, слабея буквально на глазах. В конце концов он привалился к дереву и соскользнул по нему на землю, где и остался лежать в неловкой позе, выставив худые локти и колени. Я вскочила на ноги, чтобы броситься к нему на помощь, но тут, словно из ниоткуда, появился мужчина постарше, тоже непривычно одетый. Похоже, он кого-то искал. Увидев молодого человека, он упал на колени и подхватил его на руки. По тому, как безвольно откинулась голова юноши, я поняла, что он пребывает в глубоком обмороке. Мужчина постарше, приходившийся, скорее всего, ему отцом, крепко прижал его к груди, и я увидела, как плечи его содрогнулись от рыданий.
Столь душераздирающее зрелище настолько потрясло меня, что я даже не заметила, как ко мне подкрался таракан, пока он не коснулся своими усиками моей руки. Крик мой эхом раскатился по природному амфитеатру, а вот таракан и не думал уходить с моей руки. В мгновение ока муж оказался рядом. Всхлипывая от страха, я протянула ему руку, к которой словно приклеилось насекомое, потому что даже когда я затрясла ею, злосчастная тварь удержалась на месте. Мой муж мягким щелчком сбил его наземь.
– Убей его! Убей! – пронзительно выкрикнула я.
В ту же секунду он схватил тяжелый камень и с размаху опустил его на таракана. А меня сотрясали рыдания; след таракана, казалось, отпечатался у меня на руке. Успокаиваться я стала только после того, как он поднял камень и показал мне раздавленный панцирь моего мучителя, разорванный силой удара пополам.
– Его больше нет, родная, все хорошо, ты в безопасности, – сказал муж, прижимая меня к себе, глядя поверх моей головы куда-то вдаль и целуя меня в затылок.
Я тоже подняла голову, собираясь рассказать ему о том печальном зрелище, свидетельницей которого стала, но пожилой мужчина и молодой человек уже исчезли. Я подумала, что солнце напекло мне голову и что они привиделись мне в полудреме.
Поэтому я и не стала рассказывать мужу о том, что видела. Он не привечает привидений, реальных или вымышленных: с момента нашего расставания во Фрайбурге я старалась не упоминать о них слишком часто. Кроме того, мне было жаль его, ведь я самым бесцеремонным образом прервала его размышления, тогда как мы пришли сюда, проделав столь долгий путь, только для того, чтобы он мог лучше представить себе Катулла.
– Иди, дорогой, иди и дальше осматривай это место, – сказала я ему. – Со мной все хорошо. Теперь я сама вижу, что таракан издох.
– Ты уверена?
– Да, да, иди!
Наконец он оставил меня, поцеловав на прощание долгим поцелуем в губы и то и дело оглядываясь. Каждый раз я махала ему в ответ и посылала воздушные поцелуи, пока он не скрылся из виду.
И тут я заметила, как что-то блеснуло в ямке, оставшейся после камня, которым он убил таракана. Наклонившись, я сунула в выемку руку. Пальцы мои коснулись чего-то мягкого и прохладного, как свеча в кладовой.
Присев на корточки, я стала осторожно выкапывать предмет из земли, решив, что подарю его мужу как сувенир на память об этом месте, которое доставило ему столько удовольствия.
Немного повозившись, я вытащила эту штуку из земли и принялась крутить в руках, сдувая мелкие комочки земли, а те, что покрупнее, сковыривая мизинцем.
А потом я с криком выронила его.
Потому что только теперь я хорошо рассмотрела свою находку: это была восковая фигурка женщины с ногтями, торчащими из спины, по одному на каждую почку, печень, селезенку и сердце, обмотанная темными волосами, образующими цифру «5» или букву S. Колдовская фигурка! Талисман, чтобы причинить зло любимому человеку! А я касалась его руками. Я принялась поспешно вытирать пальцы о платье.
Мой муж услышал мой новый крик и поспешил ко мне на помощь. Инстинкт, острый, как струя циветты, подсказал мне, что он не должен увидеть фигурку: она встревожит его и испортит впечатление от Сирмионе. Я растерялась, не зная, что делать; мысли перепутались у меня в голове, его любимый силуэт с каждым мгновением становился все отчетливее, увеличиваясь в размерах, – он со всех ног бежал ко мне. В последнее мгновение я наклонилась и сунула фигурку в рукав, чтобы спрятать ее, собираясь выбросить ее при первой же возможности, как только он отвернется.
– Что, еще один таракан? – запыхавшись, выдохнул муж. – Где он?
– Д‑да, но он уже убежал. Его больше нигде не видно. Прости, что я напугала тебя.
– Ты уверена, что он убежал? – Он принялся шарить рукой по траве вокруг, высматривая его, а потом повернулся ко мне. – Не хочу пугать тебя, родная, но, быть может, мне стоит поискать его в твоей одежде?
– Нет! – выкрикнула я с такой страстью, что он даже отступил на шаг. – Просто давай уедем отсюда. Я устала от всех этих тварей.
Мы медленно зашагали к тому месту, где оставили лошадей, держась за руки и то и дело останавливаясь, чтобы поцеловаться.
Честное слово, я хотела выбросить ее, как только он отвернется. Но из этого ничего не вышло: ногти, торчащие из фигурки, зацепились за изнанку моего рукава. Она повисла, запутавшись, словно муха в паутине, и, как я ни трясла рукой, стараясь, чтобы муж ничего не заметил, выпадать не желала. Воск утратил свою маслянистую холодность и нагрелся от тепла моего тела. Я перестала трясти рукавом.
«Она хочет попасть в Венецию, – подумала я. – Или же тот, кто сделал ее, хочет, чтобы она попала в Венецию со мной. Меня избрали, чтобы я привезла ее. Кто я такая, чтобы останавливать его? Кто бы ее ни сделал, его воля отныне стала моей».
Когда мы отошли от развалин старого дома, муж обнял меня за плечи и развернул лицом к залитым солнцем руинам, чтобы я взглянула на них в последний раз.
– Разве они не прекрасны? – спросил он. – Разве тебе не жаль, что эта вилла стала частью прошлого?
Я поняла, о чем он думает: напечатав поэмы, написанные Катуллом, он собирается вновь оживить Сирмионе. Я ничего ему не ответила, потому что была не согласна с ним.
На мой взгляд, руины выглядели красиво, оставаясь руинами, и я не понимала, зачем нужно ворошить прошлое, перенося его в настоящее?
Почему не позволить ему остаться там, где оно было счастливо?
Часть третья
Пролог
…Если бы даже, свершить не успев преступлений тягчайших, Голову низко нагнув, стал он казнить сам себя.
Октябрь, 62 г. до н. э.
Приветствую тебя, брат!
Что там у вас новенького на Востоке? Надеюсь, прошедшие месяцы не стерли моего имени с дощечки твоей памяти?
Я давно не получал от тебя известий, и до меня доходят лишь устаревшие новости от нашего отца. Или ты ранен в руку, которой держат стило, солдат? При твоем роде занятий молчание пугает тех, кто любит тебя. Пиши.
Мои новости? Ничего особенно выдающегося. Теперь я все время сочиняю; то есть когда не свечусь от выпитого. Свои трезвые часы я провожу с другими молодыми поэтами Александрийской школы, и тогда мы предаемся невоздержанности, утонченной деликатности и, естественно, усладам Венеры. Наш избранный кружок предпочитает все маленькое и безупречное по форме (а к героическому и легендарному мы питаем отвращение). Мой фалеков гендекасиллаб[77] почитается изысканно-безупречным, а мои ямбические выкрутасы служат символом безудержного веселья! Даже Целию удается кропать нечто более впечатляющее, нежели его обычные слабые и бессильные стишата.