Ясно, что Совещание оказалось пустой говорильней, способной лишь вызвать дополнительное раздражение в правых кругах. Образованный на нем Объединенный комитет демократических организаций фактически дублировал работу ВЦИК. Левая общественность не справлялась с ситуацией.
5. От Государственного совещания к корниловскому выступлению
Московское Государственное совещание было задумано как демонстрация единения всех «живых сил страны», т. е. «патриотов», стоящих выше партийных доктрин. Однако в низах оно заранее обрело имидж контрреволюционного сборища. Теряющую авторитет и силы власть приходилось подпирать — теперь не только личным авторитетом, но и своего рода общественными пристройками. А людей, готовых выступать в роли ее «советчика», по-прежнему было предостаточно.
Впервые мысль о создании органа, призванного объединить сторонников «порядка», была высказана на заседании Исполнительного комитета московских общественных организаций 24 апреля 1917 г. Но правительство решилось на проведение Государственного совещания лишь в связи с июльскими событиями, о чем и объявило 31 июля. Однако начиная с 6 июля большевистское руководство уже принялось пугать общественность «смертельной опасностью», исходящей от формирующегося «гнезда контрреволюции»{2776}. Не удивительно, что непосредственной реакцией на открытие совещания стала однодневная стачка протеста московских рабочих и служащих. Бастовали железнодорожники, персонал типографий, электростанций, магазинов. Остановился трамвай. Ходили слухи, что буржуазных делегатов отказываются обслуживать в ресторанах половые{2777}. Не избежали соблазна побастовать даже служащие той организации, которая должна была служить эталоном патриотизма — Земгора{2778}.
Состав участников Государственного совещания поражал не только числом (2414 человек), но и продуманной пестротой. От всех четырех государственных дум было приглашено 488 человек, а от Крестьянского союза и Советов -329. Торгово-промышленные организации и банки представляли 150 человек, города — 147, земский и городской союзы — 118, в то время как армия и флот лишь 117 делегатов. Кооперативы присылали 313 человек, а профсоюзы только 176. Представительство национальных организаций выглядело вызывающе заниженным — всего 58. Немного было и духовных лиц — 24 человека. Формально характер представительства соответствовал и принципу паритетности, и реальной значимости в жизни страны тех или иных профессий. Но в условиях социального спроса на «простые решения» самый состав совещания скорее раздражал, нежели примирял.
Сомнительно, что намерения большинства участников соответствовали ожиданиям масс. Так, министр финансов Н.В. Некрасов сообщил, что нынешние расходы Временного правительства «нам не по карману», особенно напирая на непомерные требования рабочих. При этом он указал на необходимость ограничения пайков семьям солдат, высказался за увеличение косвенного обложения, а в целом призвал к «порядку» и жертвам ради победы{2779}.
Ситуация в продовольственной сфере была близка к безвыходной. С.Н. Прокопович отметил, что использование частновладельческого аппарата для хлебных заготовок становится невозможным ввиду «резко недоверчивого и даже прямо враждебного отношения к торговому классу со стороны местного населения». Дело доходило до того, что некоторые продовольственные управы и комитеты «низвергались за попытки и даже только намерение воспользоваться услугами торговцев»{2780}.
Противоречия накапливались, единого решения комплекса проблем не намечалось. Пылкая речь Керенского, как всегда, прерывалась аплодисментами. Однако прозвучавшая угроза о стремлении, «прежде чем погибнуть», прийти на помощь стране «с железом и со всею силою принудительного аппарата государственной власти» звучала беспомощно{2781}. Впрочем, у совещания была другая, более конкретная, задача: приподнять фигуру Корнилова в качестве нового главнокомандующего, призванного навести порядок в терпящей поражение армии и все менее управляемом обществе.
9 августа Корнилов прибыл в Петроград в сопровождении военного отряда с пулеметами. На вокзале ему была устроена торжественная встреча, на площадь он был вынесен на руках и затем в сопровождении текинцев отправился к Иверской на молебен. Хорошо зная, что его ожидает Керенский, он тем не менее вернулся на вокзал, в свой вагон{2782}. Это уже походило на демонстрацию, которая продолжилась при появлении его в Большом театре.
В своем выступлении на совещании Корнилов напомнил о требовании восстановления смертной казни на фронте «против изменников и предателей». При этом он выразил готовность поднять престиж офицеров и ограничить всевластье солдатских комитетов. Планы Корнилова поддержал М.В. Алексеев; их конкретизировал А.М. Каледин: упразднение в армии всех Советов и комитетов, полное запрещение митингов и собраний, пересмотр декларации солдата, частичная милитаризация тыла. Для воюющей страны в этом не было чего-либо необычного, но реакция зала оказалась характерной: на правых скамьях аплодировали и кричали «браво», на левых усиливались шум и свист{2783}. Строго говоря, осуществить все это было уже невозможно.
Совещание заседало три дня, было произнесено 90 докладов и речей. Выслушав ряд громких заявлений и требований, правительство оказалось перед дилеммой: либо срочно навести жесткий порядок, либо расписаться в неспособности управлять страной. Привычными средствами достичь этого было невозможно. Оставалось надеяться на «генерала на белом коне».
Выдвиженец Керенского генерал Корнилов имел репутацию «розового», но всегда был готов подавить малейшую смуту. Впрочем, 11 июля сам Керенский потребовал у Корнилова «остановить отступление во что бы то ни стало»{2784}. Идея оздоровления армии и страны витала в воздухе; соответственно предполагалась совместная акция правых. Однако лавры «контрреволюционера», похоже, никого не прельщали.
Характерно, что Корнилова готовы были поддержать крупные финансисты. Созданное по инициативе А.И. Путилова Общество экономического возрождения России, в котором активное участие приняли А.И. Гучков, Н.Н. Кутлер, Б.А. Каменка, А.И. Вышнеградский, готово было финансировать выступление генерала. О предстоящей акции были проинформированы союзники{2785}. Однако Керенский опасался утверждения военной диктатуры.
После Государственного совещания левая пресса заняла «антидиктаторскую» позицию. В ответ Главный комитет Союза офицеров армии и флота и Союз георгиевских кавалеров выступили в поддержку Корнилова. В адрес Временного правительства поступала масса писем и телеграмм в поддержку Верховного главнокомандующего{2786}. Но это только осложнило его взаимоотношения с Керенским{2787}. Дополнительную нервозность вносили слухи о готовящемся выступлении большевиков. Тем не менее обе стороны договорились о главном — подчинении Петроградского военного округа непосредственно главнокомандующему. Не удавалось лишь согласовать вопрос о том, в чьем непосредственном подчинении окажется столица. Корнилов считал, что только под его руководством в Петрограде может быть наведен порядок; Керенский опасался, что правительство может оказаться заложником крутого генерала.
