На сухопутных театрах первая половина 1916 г. прошла в затяжных, в основном позиционных боях, в ходе которых успех переходил от одного блока к другому, не давая явного перевеса ни одной из сторон. Лишь летнее наступление русского Юго-западного фронта в Галиции и Буковине, известное как «брусиловский прорыв», и почти одновременная с ним наступательная операция франко-английских войск на р. Сомме, несмотря на огромные потери армий Антанты, позволили им перехватить стратегическую инициативу. Дали плоды усилия стран Согласия по наращиванию своего военного потенциала. К январю 1917 г. в их действующих армиях состояло 425 дивизий (из них 202 русских) против 331 дивизии у неприятеля, при общей численности вооруженных сил в 27 млн. человек против 10 млн. у стран германского блока. Годом раньше это соотношение выглядело как 365 дивизий у Антанты против 286 у ее противников (соответственно, 18 млн. под ружьем против 9 млн.). Между тем в самой России нарастала усталость от войны. Страна, а за ней и армия погружались в хаос. С начала военных действий личный состав фронтовых частей успел смениться 4-6 раз. Вновь прибывавшие запасные несли на передний край «революционную заразу», армия начала разлагаться, ее боеспособность стремительно падала. Антиправительственные и антивоенные настроения, упадок дисциплины как массовое явление стали наблюдаться и в сухопутных войсках (здесь это проявлялось в братаниях с противником[61], дезертирстве, убийствах своих офицеров), и на флоте.
Долгожданный решающий перелом в войне командование Антанты связывало с весенне-летней кампанией следующего года. На 4-й межсоюзнической конференции в Шантийи в ноябре 1916 г. французское военное руководство предложило союзникам, продолжая сдерживать немцев в направлениях Соммы и Вердена и австрийцев у Изонцо, начать подготовку «мощных и плодотворных» наступательных операций весной 1917 г. на всех трех европейских фронтах одновременно{338}. Предложения французов получили единодушное одобрение, и это вновь наполнило оптимизмом русское командование и правящие круги. На исходе 1916 г. в приказе верховного главнокомандующего по армии и флоту царь подчеркнул, что разговоры о мире преждевременны, коль скоро «враг еще не изгнан из захваченных им областей», а исторические задачи России в войне «обладание Царьградом» и создание в своем составе «свободной Польши» пока не решены. «В военном отношении, технически, мы сильнее, чем когда-либо, утверждал он в январе 1917 г. скоро, весною, будет наступление, и я верю, что Бог даст нам победу, а тогда изменятся и настроения» в стране{339}. Начальник штаба Ставки генерал Алексеев предсказывал, что в ходе грядущего наступления немцы будут «буквально сметены, засыпаны нашими снарядами» и не смогут выдержать «феноменальной мощи» русского огня{340}. Великий князь Сергей Михайлович, полевой генерал-инспектор артиллерии, также считал, что весной 1917 г., как никогда хорошо подготовленные и оснащенные русские войска разобьют врага, правда, «если тыл не свяжет свободу наших действий» спровоцированной немцами революцией{341}.
Революция действительно была на подходе, однако неладно становилось уже и «наверху». Верховная власть утрачивала способность адекватно оценивать происходящее и реагировать на него. «Ну, что можно сделать с этим ребенком! — в отчаянии говорил о Николае II начальник штаба Ставки Алексеев протопресвитеру армии и флота в октябре 1916 г., комментируя свое желание уйти в отставку. — Пляшет над пропастью и… спокоен. Государством же правит безумная женщина, а около нее клубок грязных червей: Распутин, Вырубова, Штюрмер…»{342} Совещание командующих фронтами и армиями и начальников их штабов, созванное царем в Ставке в конце декабря 1916 г. специально для выработки плана весенней кампании 1917 г. и подготовки войск к наступлению, сорвала полученная из Царского Села телеграмма о кончине «незабвенного Григория, убитого в ночь на 17-е дек[абря старого стиля] извергами в доме Ф. Юсупова»{343}. Император в очередной раз предпочел интересы семьи и без колебаний покинул своих военачальников, спешно выехав в столицу. А «мы, — вспоминал один из генералов, приглашенных на несостоявшееся совещание, — вернулись домой, смущенные перерывом столь важного совещания из-за гибели Распутина и не ориентированные, в каком направлении вести боевую подготовку армий на 1917 год»{344}. Чины же Ставки, узнав о смерти придворного «старца», поздравляли друг друга, «целуясь, как в день Пасхи»{345}. Как свидетельствуют мемуаристы, в начале 1917 г. царь погрузился в глубокую апатию. План весенних операций, с которыми было связано столько радужных ожиданий, он утвердил лишь в последних числах января 1917 г. В преддверии решающего наступления вопросы снабжения русской армии стали главными на проходившей в феврале в Петрограде очередной конференции союзников, которая явилась самой представительной из всех. Однако принятые на ней решения уже не имели большого практического значения. 21 февраля 1917 г. делегаты Антанты отправились восвояси, а через считанные дни российское самодержавие пало.
Глава 4.
СОЗДАНИЕ СИСТЕМЫ ВОЕННО-РЕГУЛИРУЮЩИХ ОРГАНОВ И САМООРГАНИЗАЦИЯ ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСКОЙ СРЕДЫ
(А.П. Корелин)
1. Начало военных действий и первые меры по усилению снабжения армии
Предпринятые Россией с начала войны мобилизационные меры отличались особой масштабностью. К 1914 г. численность российской армии составляла 1423 тыс. человек. В первые же недели военных действий в армию было призвано 3915 тыс. новобранцев и ратников ополчения. К декабрю 1914 г. общая численность мобилизованных составила уже 6538 тыс. человек. Мобилизация, несмотря на обширную территорию и огромные массы призывников, прошла в целом достаточно быстро и сравнительно организованно. К ноябрю 1915 г. в результате продолжавшихся призывов в армии оказалось 11 548 тыс., в 1916 г. на то же время — 14 295 тыс. человек. В 1917 г. численность призывников на 1 февраля составила 14 323, на 1 марта — 14 923 тыс. Всего за годы войны в армию, по разным данным, было призвано от 15,1 до 15,8 млн. военнообязанных (во Франции — около 9 млн., в Англии — 7,6 млн.). Вместе с получившими отсрочки военнообязанными, запасными и ополченцами, занятыми на оборонных заводах и насчитывавшими около 1,9 млн. человек, общая численность мобилизованных составляла около 17,6 млн., т. е. около половины всех трудоспособных мужчин. К сентябрю 1917 г. в действующей армии находилось около 7 млн. человек, с различными тыловыми службами — около 9 млн., во внутренних округах (запасные части, ополчение и т. п.) — около 1,8 млн.{346}
Огромные масштабы мобилизаций, в первые же месяцы увеличившие в несколько раз численность армии, беспрецедентная до того в мировой истории протяженность и подвижность линии фронтов, ожесточенность первых военных столкновений, вызвавшие повышенный расход вооружений и боеприпасов, поставили перед командованием множество проблем. Довольно скоро обнаружились все просчеты военных планов и программ. Уже в августе-сентябре 1914 г. начала ощущаться нехватка артиллерийских припасов, винтовочных патронов. С формированием новых стрелковых и запасных частей обнаружилась катастрофическая нехватка винтовок. Командующий Юго-западным фронтом Н.И. Иванов в октябре сообщал начальнику штаба Верховного главнокомандующего H. H. Янушкевичу, что источники пополнения артиллерийских припасов «иссякли совершенно». Между тем этот фронт на фоне поражений русской армии в Восточной Пруссии и сравнительных неудач в Польше добился определенных успехов в Галиции и потому снабжался лучше остальных фронтов. В конце декабря 1914 г. специально созданная комиссия, проанализировав положение с боеприпасами на этом фронте, подвергла критике деятельность ГАУ, не наладившего даже доставку снарядов со складов. Впоследствии Янушкевич признал, что «вопрос о недостатке артиллерийских снарядов, о недостатке винтовок и ружейных патронов возник в первые же месяцы войны». Причем вскоре этот вопрос, по его свидетельству, «принял прямо угрожающий характер, так как лишал армию не только возможности иметь активный успех над врагом, но даже противодействовать его наступательным действиям»{347}. Уже к концу 1914 г. довоенные запасы оказались практически исчерпанными. С декабря 1914 г. по март 1915 г. на фронт было отправлено менее трети требуемых снарядов и винтовок. В июне Янушкевич уже с отчаянием писал Сухомлинову о прямо «кричащих» сообщениях с позиций: «Нет снарядов, нет винтовок, нечем драться, измена»{348}.[62] Вскоре начали ощущаться затруднения и с обеспечением армии продовольствием и обмундированием. Затем с запада хлынул поток эвакуируемых предприятий, различного рода имуществ, беженцев. Транспортные проблемы усугубляло то обстоятельство, что все железные дороги в полосе фронтов перешли в ведение Ставки, которая контролировала работу около трети подвижного состава дорог, внося дополнительную дезорганизацию в оборот вагонного и паровозного парков. Однако первоначально все трудности обеспечения армии военное ведомство пыталось объяснить прежде всего неразберихой в тыловых структурах, нераспорядительностью ГАУ и интендантства, видя причину всего в проблемах снабжения, а не производства.
