Война привела к обострению ситуации даже в Бухарском эмирате и Хивинском ханстве. Распространились слухи, что русские армии терпят поражение, упал авторитет «белого царя». В Хиве в ходе конфликта между оседлыми узбеками и кочевниками-туркменами пострадало русское население. К апрелю 1916 г. особая карательная экспедиция подавила беспорядки; коренному населению предстояло выплачивать контрибуцию и возместить ущерб жителям{2249}. Но полностью стабилизировать ситуацию так и не удалось.
Последствия сказались позднее.
Как видим, несмотря на многообразие, разнонаправленность и растущую масштабность социальных конфликтов 1914–1916 гг., в обычных условиях империя вполне могла бы их «переварить», но в период войны это становилось почти невозможным. Надежды на войну, как последнее средство «освобождения», уступили место отчаянию. В такой ситуации любая резкая подвижка в потерявшей доверие власти воспринималась как шанс на спасение.
* * *
Еще в 1908 г. публицист, член партии кадетов А.С. Изгоев писал, что история «показывает, что победа революции всегда обусловливалась слабостью защиты, а не силой нападения»{2250}. Иными словами, революция — это, прежде всего, не стихия массового недовольства, а «диагноз» власти, не способной адекватно отвечать на вызовы времени.
Первая мировая война способствовала дезорганизации и так далеко не всегда эффективной и во многом архаичной системы управления. Сотканная из противоречий политическая система генерировала новые конфликты и новые противоречия. «Многоголовое» правительство не всегда могло координировать деятельность своих сотрудников. Не имея определенного вектора политики, оно проводило весьма двусмысленный курс в отношении представительных учреждений, способствуя раздражению в их среде и невольно упрочивая положение думской оппозиции. В том числе и в силу всех выше названных причин верховная же власть неуклонно утрачивала остатки своего былого авторитета. При этих обстоятельствах проявления национального или социального недовольства становились мало контролируемыми и приобретали новые масштабы. Правительству приходилось иметь дело с массовыми движениями, чья агрессия лишь нарастала. Чем меньшую эффективность демонстрировали государственные учреждения, тем сильнее давали о себе знать стихийные проявления социального недовольства. «Пожары», вспыхивавшие все чаще, тушить становилось сложнее.
Часть VII.
ОТ ВОЙНЫ К РЕВОЛЮЦИИ
Глава 1.
ФЕВРАЛЬСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
1. Война в столице империи (А.Б. Асташов, В.П. Булдаков)
Положение дел в столице в концентрированном виде отражало ситуацию в стране. Империя психологически не выдерживала войны на истощение. Несмотря на просьбы предпринимателей, правительство не отказалось от увеличения численности армии за счет призывников из центра России и не согласилось на возвращение на заводы квалифицированных рабочих. В начале февраля генерал В.И. Гурко отмечал: «Могучая артиллерия и технические средства, хотя бы такие же, как у наших противников, весьма понизили бы наши потери, но о подобном уравнении… не приходится и думать»{2251}. Позиция армейских верхов по-своему улавливалась в солдатских низах.
Все большее значение приобретали слухи о недостатке хлеба в городах. Символично, что в Москве 9 января 1917 г. «разгромили булочную Филиппова на Тверской». Говорили, что «будто бы 2-е убитых»{2252}. На положении с продовольствием сказывались транспортные проблемы. За месяц с 15 января до 15 февраля в столице запасы муки уменьшились вдвое. 13 февраля градоначальник А.П. Бал к сообщал, что подвоз муки в 12 раз ниже дневной нормы{2253}. В некоторых «хвостах» пересказывали слухи о том, что правительство собирается на несколько дней прекратить продажу хлеба, чтобы сосчитать оставшиеся запасы{2254}. Так было не только в Петрограде. 4 февраля 1917 г. в Одессе говорили, что «скоро не будет муки, нет керосина уже более недели». Политика властей казалась самоубийственной: «Право, казна сама ведет к бунту… Вкрадывается подозрение, что нарочно это устраивают, что администрация наша в большинстве продажна и сама спекулирует… ей нет дела до населения»{2255}.
Напряжение нарастало не только в городской среде. В Пермской губернии была отмечена «пропаганда против сдачи хлеба для армии» — ее вели солдаты-отпускники и зажиточные крестьяне. При этом утверждалось, что «земство, отбирая хлеб у крестьян по твердой цене, перепродает его по повышенным ценам»{2256}. В январе 1917 г. в ряде сел Томской губернии крестьяне воспротивились реквизициям хлеба{2257}. К концу января армия располагала хлебными запасами на 13–30 дней. Разверстка не выполнялась{2258}. Города встали перед угрозой голода.
Во фронтовой полосе (особенно на ближайшем к столице Северном фронте) усилились мародерство и грабежи мирного населения. «Армия заболела, и к 1917 году болезнь эта стала безнадежной», — признавал военный следователь{2259}. В январе отказались идти в наступление солдаты 408-го пехотного Кузнецкого полка, некоторые части 102-й пехотной дивизии. 18 января один из батальонов Одоевского полка 56-й дивизии 34-го корпуса на Юго-Западном фронте отказался выйти на позицию. Ситуация отражала типичные беды всей армии: неправильно выстроенную оборонительную линию пытались исправить за счет плохо подготовленных и потому кровопролитных атак. Чрезмерные потери (до 90% состава), плохое питание, изматывающие окопные работы, «дурное» пополнение — все это возмущало нижних чинов. Людьми, призванными защищать Отечество, теперь двигали отчаяние и ненависть. Поражает поведение пятерых приговоренных к расстрелу солдат: они просили не привязывать их к столбам, заявляя при этом, что умирают «за общее дело»{2260}.
Кое-где солдаты были настроены иначе. Генерал Снесарев на основании цензурных донесений из 8-й армии в середине февраля сообщал, что в отличие от тыла действующая армия готова воевать до победы; работой артиллерии, начальством, снаряжением и довольствием солдаты довольны. Отмечались, правда, случаи пьянства, недовольства солдат продразверсткой. Но в ближнем тылу настроение было другое: война надоела, но на скорый мир уже не надеялись{2261}.
Тем временем правительство наращивало людские резервы для победоносного окончания, как казалось, войны. Резко увеличился состав тыловых гарнизонов за счет призывников. Если на 8 февраля 1917 г. в запасных пехотных полках внутренних округов России насчитывалось 1855 тыс. человек, из которых могло быть направлено на фронт 878, 1 тыс., то через месяц их численность составила 2161, 6 тыс., из которых предстояло отправить на фронт 1163,7 тыс. При этом в запасных полках петроградского гарнизона не хватало винтовок{2262}. Власти не замечали, что внутри страны скопились громадные массы людей, не понимающих, за что им предстоит умирать.
