4. Упадок промышленности и активизация пролетариата
(В.П. Булдаков)
К осени 1917 г. стало очевидно, что попытки правительственного регулирования народного хозяйства не принесли успеха. Это касалось всех его отраслей, включая относительно успешные. Так, производство химической промышленности, начавшей было бурно развиваться, упало на 40%. Даже почти целиком работавшая на оборону металлообрабатывающая промышленность, до революции наращивающая производственные мощности, также вступила в полосу упадка. За 1917 г. ее валовая продукция сократилась по сравнению с предыдущим годом на 32%. Металлургическая промышленность Юга России так и не смогла оправиться от постигших ее еще до революции потрясений из-за расстройства транспорта, не обеспечивающего подвоз добываемого рядом угля и железной руды. Хуже всего обстояло дело в каменноугольной промышленности, где упадок наметился еще в 1916 г. В Донбассе добыча угля в октябре 1917 г. по сравнению с февралем уменьшилась на 23%. Всего за 1917 г. было добыто угля на 14% меньше, чем в предыдущем году. В целом производство угля в России было отброшено до уровня 1911 г. По некоторым данным, потребители недополучили 22,4% жизненно необходимого им топлива. Вывоз донецкого угля снизился во второй половине 1917 г., положение особенно ухудшилось в октябре. По свидетельству главноуполномоченного по донецкому топливу И.Г. Сергеева, даже «слабый, пришедший в совершенное расстройство транспорт» забирал «все под метелку». Падала и нефтедобыча: в 1917 г. она снизилась почти на 14% по сравнению с прошлым годом. Из-за нехватки цистерн в Грозном было закрыто несколько десятков скважин{2873}.
Упадок коснулся и текстильной промышленности. Из-за расстройства транспорта не удавалось обеспечить вывоз хлопка из Туркестана. Резко сократился выпуск одежды, обуви и других предметов массового потребления. 20 октября военный министр А.И. Верховский докладывал, что правительство не смогло «ни одеть, ни обуть» действующую армию{2874}. В тот же день правительство приняло решение о возобновлении работ на предприятиях кожевенной промышленности, угрожая при этом владельцам секвестром, а бастующим рабочим — увольнением{2875}. «Сапожная проблема» так и оставалась нерешенной.
К октябрю 1917 г. железнодорожное движение на наиболее важных направлениях оказалось полупарализовано. Руководители железных дорог считали, что полная приостановка железнодорожного сообщения — вопрос ближайшего будущего. На заседаниях Предпарламента отмечалась «почти полная закупорка Московского узла и прилегающих к нему направлений», что обернулось «почти полным прекращением подхода продовольственных грузов к Петрограду, Москве и Северному фронту». Для Москвы сокращение подвоза сырья и топлива составило около 40%, для Петрограда подвоз снизился в 2,8 раза. В связи с этим в столице промышленное производство упало на 35%, в Москве — на 11%. Стали закрывать фабрики и заводы. Хозяйственная разруха породила массовую безработицу — явление, совершенно необычное для военного времени{2876}.
К осени 1917 г. сложившиеся формы рабочего движения стали все чаще захлестываться стихийным бунтарством — сказывалось ухудшение материального положения рабочих. По некоторым подсчетам, уже в мае 1917 г. питерские рабочие в среднем потребляли 1,5 ккал., в июле — 1,7, в сентябре — 1,6, а в ноябре всего 1,2 ккал.{2877} Но статистика не учитывает в полной мере масштабы «самоснабжения» населения — в том числе с помощью мешочничества.
В значительной степени ситуация определялась «накалом страстей». Налицо был кризис спроса-предложения, который лишь обострялся бумажной эмиссией. В атмосфере повышенных ожиданий и постоянных разочарований рабочие необычайно остро реагировали на любые неурядицы — от бытовых (перебои со снабжением) до политических (кризисы власти). Вероятно, в связи с этим во второй половине сентября в Ярославле произошли «очень сильные волнения рабочих на продовольственной почве», грозящие перерасти в погром{2878}. Постоянно возникали затруднения с выплатой заработной платы. Из Перми сообщали о нехватке денег для расплаты с рабочими оборонных заводов, причем ситуация была чревата «повсеместными забастовками, остановкой всех предприятий… и приостановкой железнодорожного сообщения. Совет съездов бакинских нефтепромышленников сообщал 16 августа, что для выдачи аванса рабочим-нефтяникам требуется около 15 млн. мелкими купюрами, которых в местном отделении Госбанка нет{2879}.
В особо трудном материальном положении оказывались железнодорожные служащие. Так называемая плехановская комиссия в течение 5 месяцев не смогла выработать рекомендации, которые удовлетворили бы их{2880}. Но дело было не только в этом: состояние железных дорог было таково, что к осени их мог ожидать полный коллапс. На Государственном совещании их представитель эсер М.Д. Орехов, назвав железнодорожников «самыми обездоленными из самых обездоленных», пригрозил забастовкой в случае «контрреволюционных действий». Но, похоже, это не произвело на правых делегатов особого впечатления{2881}.
Железнодорожная забастовка все-таки разразилась. 21 сентября от лица профсоюзного объединения железнодорожников (Викжель) было заявлено, что «прохождение вопроса о повышении норм оплаты железнодорожного труда по различным инстанциям в течение 5 месяцев создало положение, при котором железнодорожная масса изверилась в возможности благополучного разрешения вопроса». Викжель потребовал издания декрета о нормах заработной платы, смены руководства железными дорогами, чистки раздутого центрального аппарата управления ими, наконец, правительственного содействия железнодорожному союзу. Забастовка должна была носить демонстрационный характер. Как бы то ни было, она приобрела громадный размах, в значительной степени парализовав хозяйственную жизнь страны{2882}. Обыватели не без оснований говорили, что забастовка «равносильна… позорному и непоправимому проигрышу войны»{2883}. Власть вынуждена была пойти на уступки.
Ввиду упреждения продовольственных трудностей Временное правительство уже давно предлагало осуществить «разгрузку» Петрограда — перевести полностью или частично предприятия на Урал, в Поволжье и на Юг России. Разумеется, при этом учитывалась и перспектива возникновения осенью продовольственных бунтов. Условия переезда обговаривались фабзавкомами с предпринимателями; в отдельных случаях рабочим гарантировались комфортные условия переезда и размещения на новом месте с семьями{2884}. Однако разгрузка так и не была произведена. В результате большевики, придя к власти, столкнулись в столице и с безработицей, и с продовольственными трудностями. Проблема была «решена» за счет дикой продотрядовщины и стихийного бегства рабочих из Петрограда.
Характерно, что предстоящая разгрузка возмутила и некоторых представителей интеллигенции. Так, слух о том, что правительство собралось эвакуировать Театральное училище, был расценен как его «закрытие»{2885}. Действия власти перестали понимать.
