19 октября, едва закончив мобилизацию, турецкая армия вторглась в Батумскую область Российской империи. 29 октября, по-прежнему не объявляя войны, отряды турецких кораблей во главе с бывшими «Гёбеном» и «Бреслау» вошли в Черное море, обстреляли Севастополь, Одессу, Новороссийск, Феодосию, заминировали подходы к их портам и уничтожили несколько русских военных и торговых судов. Этот разбойничий набег привел в ярость обычно уравновешенного Николая II. «Находился в бешеном настроении на немцев и турок из-за подлого их поведения вчера на Черном море! записал он в дневнике 30(17) октября 1914 г. — Только вечером под влиянием успокаивающей беседы Григория [Распутина] душа пришла в равновесие!»{302} Россия немедленно объявила Турции войну (в царском манифесте по этому случаю не были упущены «исторические задачи» России на берегах Черного моря), и 2 ноября, в день публикации манифеста, войска Кавказского фронта перешли в наступление.
31 октября Англия и Франция ультимативно потребовали от Турции выслать немецких военных, что для Стамбула было заведомо невыполнимо — к тому времени их здесь было уже порядка четырех тысяч. Дипломаты союзников 1 ноября покинули турецкую столицу, а спустя два дня соединенный англо-французский флот «в виде репрессии» обстрелял укрепления Дарданелл. Но эта 11-минутная демонстрация, не принеся нападавшим никаких дивидендов, лишь укрепила боевой дух и решимость турок, одновременно указав им слабые места в обороне пролива. Вскоре они были устранены под руководством все того же генерала фон Сандерса. В середине ноября 1914 г. Османская империя объявила Франции и Англии «джихад». Для Антанты выступление Турции на стороне противника явилось крупнейшей дипломатической неудачей с начала мировой войны. Напротив, германские державы обрели воюющего союзника, в известной мере компенсировав себе, таким образом, итало-румынский нейтралитет.
Страны Антанты вступили в борьбу с Тройственным союзом без четко сформулированных и согласованных целей в войне. Они не имели и общей договорной базы, которая закрепляла бы их взаимные обязательства и консолидировала линию поведения относительно неприятеля. Прежних «джентльменских» обещаний, «сердечного согласия», двусторонних конвенций теперь было явно недостаточно. Для западных союзников России дополнительным аргументом в пользу заключения трехсторонних, определенных и твердых договоренностей на этот счет явился проигрыш ими грандиозного (около 3 млн. участников с обеих сторон) пограничного сражения в Бельгии и на северо-востоке Франции в августе 1914 г. В результате настояний Петрограда, 5 сентября 1914 г. представители Англии, России и Франции подписали в Лондоне декларацию, получившую силу союзного договора, который завершил оформление Антанты как военно-политического блока. Этим документом правительства стран Согласия взаимно обязались не заключать сепаратный мир и не выдвигать условий мирного договора в одиночку и без предварительного согласия прочих участников соглашения. Вслед за присоединением к лондонской Декларации Италии и Японии с ноября 1915 г. Тройственное согласие стало официально именоваться Пятерным союзом.
Инициатива совместной разработки проекта условий мира по итогам выигранной странами Согласия войны также исходила от России. По воспоминаниям французского посла в России, своим видением этой стратегической проблемы Сазонов впервые поделился с ним 20 августа, а затем уже с обоими союзными послами — 12 сентября 1914 г.[45] В том же сентябре с союзными дипломатами эту проблему в предварительном порядке обсудил влиятельный при дворе министр земледелия А.В. Кривошеий. Спустя два месяца на ту же тему с французским послом приватно беседовал премьер Горемыкин, а 21 ноября «с полной свободой и откровенностью» на протяжении двух часов — и сам Николай II в Царском Селе. Сазонов и Кривошеий указали на двоякие цели Антанты — общесоюзнические и национальные и призвали союзников немедленно приступить к подготовке и оформлению соответствующих договоренностей, чтобы не быть застигнутыми окончанием войны врасплох{303}. Царь со своей стороны подчеркнул, что вырабатывать условия мира с тем, чтобы совместно «продиктовать» их проигравшей стороне без каких-либо общеевропейских конференций и иных посредников, должны и могут лишь Россия, Франция и Англия (и, возможно, Япония), как несущие основное бремя вооруженной борьбы, и вслед за Горемыкиным, к особому удовольствию Парижа, пожелал, чтобы союзники «оставались сплоченными и по завершении войны» в качестве гарантов стабильности послевоенного мироустройства.
Свою главную задачу правительства Согласия видели в том, чтобы покарать за развязывание войны Тройственный союз с его последующим генеральным «обезврежением». В этом пункте, свидетельствует Сазонов, между союзниками никогда не было разногласий[46]. Острие возмездия планировалось направить на Германию и Австро-Венгрию. Николай II настаивал, чтобы война продолжалась до тех пор, пока германские державы не будут «раздавлены» без шансов на реванш, дабы Европа, таким образом, наконец, освободилась от почти полувекового «кошмара» германского милитаризма. В отличие от своего «кузена Жоржи» (Георга V), который, по информации русского посла в Лондоне, «не отдавал себе отчета в будущем устройстве Германии»{304}, царь предвкушал понижение статуса империи кайзера и кардинальное уменьшение ее территории восстановлением самостоятельности германских королевств и земель (Ганновера, Гессен-Нассау и др.), превращением самой Пруссии в «простое королевство», лишением Гогенцоллернов императорского достоинства, а равно права вести мирные переговоры от лица Германии{305}.[47] Оставшейся части Германии, полагал он, следует предоставить возможность самостоятельно избрать и установить форму своего правления. Но пруссачество «с его беспощадным эгоизмом и хищническими инстинктами» должно быть «навсегда обезврежено», уточнил позднее в Госдуме Сазонов. Парируя обвинение, брошенное немецкой правительственной пропагандой Антанте в стремлении уничтожить германскую нацию, в той же парламентской речи русский министр отметил: «Союзники никогда не имели подобной мысли и, требуя для себя самих возможности спокойного и свободного развития, они не посягают на законные права других»{306}. К этим пунктам сводился общесоюзнический «раздел» проекта русской послевоенной мирной программы.
К еще большим переменам на политической карте мира должно было, по мысли русской стороны, привести удовлетворение национальных интересов стран Антанты и некоторых нейтральных государств. Сазонов заявил, что Россия претендует на территории в нижнем течении Немана и на Восточную Галицию, а также на вхождение в свой состав на правах автономии Царства Польского, расширенного за счет отторгаемых у Германии и Австро-Венгрии польских земель — Познани, Силезии и Западной Галиции. При этом, однако, царская дипломатия и русский политический бомонд подчеркивали, что решение польского вопроса, включая пределы будущей польской автономии, является сугубо внутренним делом России. В этом духе Петроград с молчаливого согласия союзников и действовал в дальнейшем. Франции, продолжал Сазонов, следует вернуть Эльзас и Лотарингию и часть Рейнской провинции Пруссии, Бельгии и Дании — свою долю ранее захваченных немцами земель, в том числе Шлезвиг с Кильским каналом и Голштинию. От Австро-Венгрии, преобразуемой в Австро-Венгро-Богемскую монархию[48], русский министр предлагал отторгнуть Боснию и Герцеговину в пользу Сербии, одновременно присоединив к последней Далмацию и северную Албанию. Также намечались территориальные приращения Болгарии в Македонии, а Греции и Италии — в южной Албании. В продолжение предвоенной линии петербургского кабинета на урегулирование армянского вопроса русский император проявил озабоченность послевоенной судьбой миллиона подвластных султану армян. «Нельзя будет, конечно, оставить их под турецким игом», — заметил он{307}. Царь заявил готовность либо включить их в число своих подданных, либо способствовать образованию ими собственного правительства — в зависимости от пожеланий самих турецких армян. Англия предпочла создание самостоятельной Армении, но под коллективным протекторатом Антанты. Заморские территории Германии должны были поделить между собой Англия, Франция и Япония. Наконец, австро-германский агрессор облагался контрибуцией[49].
