Бутылка угодила в танк, и он загорелся. Следом за ней Кречет швырнул гранату. Она взорвалась в том месте, где лежали трое немцев. Подул ветер, и клочья дыма накрыли воронку.

   - Я пошёл, Кречет, жду тебя в лесу! - И Мерецков короткими перебежками поспешил к лесу...

Мерецков невредимым добрался до штаба полка. Здесь его ждали с нетерпением. Усталый, весь в грязи, в разорванной гимнастёрке, он вышел из леса, и, когда приблизился к блиндажу, в котором размещался штаб, часовой вскинул винтовку и зычно крикнул:

   - Стой, кто идёт?!

   - Свои, - тяжело дыша, ответил Кирилл Афанасьевич.

   - Кто - свои? Назовите пароль!

   - Командарм Мерецков - вот мой пароль.

Его встретил полковник... Чернов! Жив-здоров, улыбка на лице.

   - Вы, товарищ командарм? - удивился он. - Какими судьбами? Меня о вашем прибытии в полк никто не информировал.

   - Как? - удивлённо вскинул брови Мерецков. - Мне сказали, что полковник Чернов тяжело ранен.

   - Ранен был не я, а другой Чернов, связист наш, - смутился Чернов. - Меня чуток задело в плечо. Когда на левом фланге финны смяли нашу оборону, я бросил туда не сколько танков, и нам удалось выстоять. Когда возвращался в штаб после боя, меня и зацепил шальной осколок от снаряда.

   - Я тоже попал в переплёт, - едва не выругался Мерецков. - Ехал к вам, «виллис» подбили немецкие там кисты, двоих ребят из моей охраны убило наповал, а я и водитель остались живы. Сидели в воронке от снаряда, на нас шли два танка. Я бросился в лес, боец прикрыл меня своим огнём. Но выбрался ли он оттуда, мне неведомо. Ты бы навёл справки! Понимаешь, этот боец-водитель оказался сыном моей давней знакомой ещё с двадцатых годов. Её отец лечил меня на фронте. Зря, видно, я оставил парня одного, теперь вот душа болит, жив ли он.

   - Как его фамилия? - спросил Чернов.

   - Игорь Кречет. Из штрафбата он к тебе прибыл...

   - Сейчас узнаю о нём у командира батальона. - Чернов позвонил по полевому телефону. – Кто на проводе? Это ты, Сергей Петрович? Да не обо мне речь, я жив-здоров, правда, осколок плечо задел, но всё зарубцуется. Кто держит у тебя оборону в районе озера, что у лесной поляны? Сам туда ездил с танкистами? Ну и что? Уничтожены три немецких танка, которые пытались зайти батальону в тыл? Так вот там, где ты увидел сгоревший «виллис», едва не погиб командарм Мерецков. Это была его штабная машина, а вёл её рядовой Игорь Кречет... Да-да, он прибыл к нам из штрафбата. Знаешь такого?.. Он поджёг два танка и сам погиб? Жаль парня... Ну, будь здоров, Сергей Петрович... Да, я слушаю... Батальону помогли танки соседнего полка? Это же здорово, так сказать, взаимная выручка... Враг готовит под утро новую атаку? А ты сам атакуй его, но ни шагу назад!

   - Узнал что-нибудь? - спросил Мерецков, когда увидел, что Чернов положил трубку.

   - Плохие вести, Кирилл Афанасьевич. - Рука Чернова потянулась к столу, где лежала карта. Он нагнулся к ней и показал то место, где противник обстрелял машину командарма. - Неподалёку наши люди увидели два сгоревших танка...

   - Это Кречет поджёг их «горючкой»: в один танк он бросил бутылку при мне, а вторую машину запалил, когда я уже ушёл в лес. Но где он сам, жив ли?

   - Комбат объявил мне, что рядовой Кречет погиб. Его обгоревшее тело нашли рядом с воронкой от снаряда.

Чернов увидел, как изменилось выражение лица командарма, оно словно окаменело. Он поспешно заговорил о том, что традиция «сам погибай, а командира выручай» живёт в армии.

   - Я считаю, что рядового Игоря Кречета надо наградить орденом посмертно, и этот орден выслать его матери: хоть какое-то ей будет утешение... - произнёс Мерецков. Что скажешь?

   - Я сам хотел вас об этом попросить, - вздохнул Чернов. - Парень уничтожил два танка, вас спасал...

   - Тогда оформи это приказом, и я подпишу, - распорядился командарм. - Узнай у комбата, похоронены ли бойцы, погибшие в машине.

   - Хорошо, Кирилл Афанасьевич, я всё сделаю, - заверил его Чернов.

   - Родом Кречет из Ростова, - грустно продолжал Мерецков. - У меня есть адрес его матери. После войны обязательно съезжу к ней и поведаю, как погиб её сын. А сейчас напишу ей короткое письмо, дай мне листок бумаги...

Пока Мерецков писал, полковник Чернов вместе с начальником штаба уточнили рубежи обороны и нанесли на карту все данные. К тому же разведчики полка побывали в тылу у врага и добыли ценные сведения. Теперь Чернов был готов проинформировать командарма.

   - Одну минуту. - Кирилл Афанасьевич заклеил конверт и отдал его Чернову. - Отправь это письмо вместе с похоронкой. Ну, я тебя слушаю...

Чернов разложил на столе свою рабочую карту и заговорил о том, что есть информация о пополнении войск немцев, чтобы попытаться смять оборону полка.

   - Я доложу вам, что мы с новым начальником штаба ре шили сделать...

   - Фёдор, - прервал его Мерецков, - задача у всех нас одна - остановить врага у Свири. Мы это сделали, правда, вражеские клещи сомкнулись у Петрозаводска, и второго октября противник ворвался в город. Удалось ему также захватить небольшой плацдарм в районе Булаевской. Кирилл Афанасьевич указал этот район на карте. - На твоём участке враг продвинулся на полтора-два километра, не так ли?

   - Если бы немцы не бросили в бой танки, я бы не отдал им и метра своей обороны, - огорчённо вздохнул Чернов. - Теперь же мы тут накрепко окопались и никакие силы не сдвинут нас с передовых позиций. Это я вам, товарищ командарм, обещаю!

Помолчали. Как-то вышло само собой, что Чернов заговорил о родных краях, признался, что скучает по ним. Его мать болеет, и, хотя часто пишет, ему бы хотелось съездить домой, проведать её, но никак не получается. Разве до поездок, если тут такая заваруха!

   - Я тоже давно не был в родных краях, - вздохнул Мерецков. - Но что поделаешь!

Чернов всё порывался спросить у Кирилла Афанасьевича, правда ли, что тот был арестован на второй день войны, но так и не решился. Мерецков, однако, заметил это и, улыбнувшись, спросил:

   - Ты мой земляк?

   - А как же! - воскликнул Чернов. - Ещё мой дед учил вас слесарному делу, а моя бабушка была у вас на свадьбе в Судогде, когда вы засватали Дуню Белову...

   - Ну и память у тебя, Фёдор, острая как бритва! - усмехнулся Кирилл Афанасьевич. - А вот человек ты робкий, даже мне боишься открыться!

   - Вы о чём, Кирилл Афанасьевич?

   - Ты всё хотел о чём-то меня спросить, но духа так и не хватило!

Брови у Чернова дрогнули.

   - Ладно уж, когда-нибудь спрошу...

   - Спроси сейчас, другого раза может и не быть: война ведь идёт!

   - Вскоре после начала войны в армии пошёл слух, будто вас арестовали...

   - Это правда, Фёдор, - подтвердил Мерецков. - Но арестовали меня по ложному обвинению, и теперь, как видишь, я сижу рядом с тобой.

   - Я так за вас переживал...

   - Мне, думаешь, легко было сидеть целых три месяца на Лубянке? Как бы не так!.. - Кирилл Афанасьевич облизнул пересохшие губы.

Рано утром, едва зажглась заря и небосклон стал оранжевым, Мерецков начал собираться в дорогу. Всю ночь на передовой было тихо, казалось, что вокруг и нет войны. Лишь изредка немцы пускали в небо ракеты, видимо, для острастки. Когда Мерецков пил чай, к нему вошёл Чернов:

   - Бронемашина для вас готова!

   - Не лучше ли поехать на твоём «виллисе»?

   - А если снова вас где-то на дороге обстреляют немцы? Нет уж, дорогой земляк, рисковать я не стану!

   - Не забудь про моё письмо матери Кречета и про похоронку, - напомнил Мерецков.

А через час бронемашина въехала во двор штаба армии. Командарма встретил генерал Крутиков.

   - Вам звонил полчаса назад начальник Генштаба маршал Шапошников, - доложил он. - Я сказал, что вы в войсках. Он просил позвонить ему.

   - Не говорил, зачем ему нужен командарм?