- Нет, у папы были очень порядочные друзья, они скорее дали бы обидеть себя, чем подвели бы его.

   - И всё же, кто мог это сделать?

   - Я подозреваю одного близкого мне человека, - несмело заговорила Татьяна.

   - И кто же это такой?

   - Мне кажется, что это сделал его сын, а мой родной брат Аркадий. Он не простил отцу того, что тот после революции пошёл добровольно служить в Красную Армию, как это сделал его кумир генерал Брусилов. Папа к тому же долгое время был лечащим врачом Алексея Алексеевича, которого агенты Деникина пытались убить за то, что он перешёл на сторону большевиков, но это им, к счастью, не удалось... - Она с минуту помолчала, о чём-то размышляя, потом вдруг добавила: - Я перед вами виновата. Помните, когда вы были у меня в Москве, ко мне приходил молодой человек?

   - Да, вы ещё сказали, что это ваш кузен.

   - То был мой брат Аркадий. - Татьяна заметила, как гость наморщил широкий лоб. - Он уезжал в Новороссийск, оттуда на пароходе должен был уйти за границу, и я боялась, что в Москве его могут арестовать. Отец предупреждал меня, что Аркадий может приехать в Москву и напакостить мне. Но брат предложил мне отправиться с ним за границу, потому что семью Костюк, мол, всё равно будет преследовать советская власть. Но я с ним не поехала.

   - Где он теперь?

   - То ли в Германии, то ли во Франции. Я с ним связь не поддерживаю.

   - Если вдруг Аркадий объявится, дайте мне знать. - Мерецков протянул Татьяне листок, на котором был записан номер его телефона.

Начало марта 1924 года на Дону выдалось по-весеннему тёплым, правда, когда шли дожди, становилось прохладно. Мерецков всё последнее время проводил в поле, на учениях, и, хотя всё шло строго по плану, он был каким- то настороженным и грустным. Это заметил комдив Ольшанский.

   - Что-нибудь случилось? - спросил он. Ольшанский находился на КП дивизии и в бинокль наблюдал, как сапёры обезвреживали минное поле противника, чтобы затем пехота ринулась на штурм его укреплений.

   - Тут такое дело... - смущённо заговорил Кирилл Афанасьевич. - Ночью у моей жены начались схватки...

   - Ты ждёшь малыша? - уставился на него Ольшанский. - Вот здорово! И что же ты сделал?

   - Отвёз её в роддом, а сам поспешил на службу. Теперь вот переживаю, как там она. - Мерецков достал папиросы и закурил.

   - Почему же мне не позвонил, когда отвёз Дуняшу в роддом? - сурово спросил комдив. - Я бы разрешил тебе остаться там до выяснения ситуации.

   - Не хотел отвлекать тебя от важных дел. А тут ещё учения начались...

Ольшанский поправил на груди бинокль, подошёл к Мерецкову ближе.

   - Вот что, Кирилл. Оставь за себя своего заместителя, а сам поезжай в роддом. Город-то в тридцати километрах! Полчаса ходу, и будешь на месте. Или ты не уверен, что заместитель сумеет руководить войсками на учении?

   - Нет, что ты, он подготовлен хорошо, - смущённо ответил Кирилл Афанасьевич. - И всё же...

   - И всё же тебе надо ехать! - Ольшанский был в эти минуты не похож на себя, голос у него стал твёрдым и решительным. Казалось, он больше чем сам Мерецков пережимает за его жену.

Мерецков растерянный стоял на КП.

   - Чего ждёшь? - рявкнул комдив.

   - Когда мне вернуться в штаб? - спросил Кирилл Афанасьевич.

   - Решай сам, исходя из обстановки, понял?..

«Эмка», скрипнув тормозами, застыла у подъезда роддома. А тут, как на грех, когда проехали мост через Дон, подул ветер, нагнал чёрные тучи, грянул гром и с неба хлынули потоки дождя. Мерецков выскочил из машины, и, пока ему открывали дверь, он изрядно промок.

   - Вам чего, товарищ военный? - спросила его дежурный врач приёмного покоя, полная, сероглазая женщина в белом как снег халате. Смотрела она на Мерецкова строго, словно он в чём-то перед ней провинился.

   - Моя жена здесь у вас, и я хотел бы знать, родила ли она? - Голос его прозвучал тихо, но твёрдо. - Прошлой ночью я доставил её сюда... Мерецкова Дуня...

   - Минутку. - Врач полистала журнал. - Да, есть такая, она ещё не родила.

   - Я могу пройти к жене?

   - Вы что, шутите? - усмехнулась врач. - Ну, учудил командир!

   - А можно передать ей записку?

   - Пишите! - Врач улыбнулась. - Только коротко и без жалости. Женщине перед родами волноваться никак нельзя!

Мерецков смутился и не сразу сообразил, что писать жене. «Коротко и без жалости...» Ох уж эти врачи, всё у них не так, как у других людей. Он сел за столик в углу приёмного отделения и стал сочинять записку. «Дуняша, милая моя жёнушка, душа у меня по тебе болит. Как ты себя чувствуешь? Ты уж, голубушка, крепись! Чует моё сердце, что ты мне подаришь мальчика. Но если и девочку, то моя любовь к ней будет покрепче брони танка... Краше тебя, Дуняша, у меня никого нет. Целую. Твой Кирилл».

Мерецков свернул записку и отдал её врачу.

   - У меня к вам просьба: если вдруг что-то случится, позвоните мне домой.

Глубокой ночью Мерецкова разбудил телефонный звонок. Он вскочил с дивана и рывком снял трубку.

   - Это вы, товарищ Мерецков? - Он узнал голос дежурного врача.

   - Да, это я. Что-нибудь случилось?

   - Случилось. Ваша жена только что родила.

   - Кто у меня? - спросил Мерецков и затаил дыхание.

   - Сын!

   - Ура! - закричал он.

«Ну что ж, сын - это здорово! - подумал Кирилл Афанасьевич. - Дуняша небось тоже рада. А на учения я поеду рано утром...»

Мерецков прибыл в штаб дивизии, когда над степью взошло солнце и его лучи щедро согревали землю. На кустах и цветах во дворе штаба серебрилась роса. На деревьях чирикали воробьи. Мерецков вошёл в штаб и, увидев за столом комдива Ольшанского, прямо с порога гаркнул:

   - У меня родился сын! - Он разделся, повесил фуражку на вешалку, сел к столу напротив комдива.

Тот отложил в сторону бумаги.

   - У тебя сегодня счастливый день! - Ольшанский встал и пожал ему руку. - Сын - это то, чего ты так желал, правда?

   - Да, я мечтал о сыне.

   - Он тоже станет военным? - спросил Ольшанский.

   - Я в этом не уверен, но, если он захочет стать военным, мешать ему не буду!

Мерецков через три дня снова поехал в город, навестил жену и подержал на руках сына. Вернулся он на службу окрылённый. Казалось, готов был горы свернуть!

   - Ты сегодня будешь дома? - спросил его Ольшанский, когда они оба вернулись с учений. - Хочу заехать к тебе на часок, надо же нам выпить по чарке по случаю рождения твоего сына! Или у тебя нет желания?

   - Что ты, дружище, я буду рад! - Мерецков тронул Ольшанского за плечо. - Я сам хотел тебе это предложить, но ты весь день был отчего-то хмурый.

Могло со мной и такое быть, я же человек не без греха. - Комдив по-доброму улыбнулся.

«Наверное, не придёт, - думал Мерецков, поглядывая на часы. - Уже семь вечера». Раздался стук в дверь. Это был Ольшанский.

   - Привет, Кирилл! - бросил он и с ходу вошёл в комнату. - Извини, дружище, меня задержал командующий округом.

   - Что-нибудь важное?

   - Об учениях шла речь. Он доволен, как они прошли, правда, высказал некоторые замечания...

Оба сели за стол, который давно накрыл Кирилл Афанасьевич. Комдив увидел бутылку коньяка с пятью звёздочками и удивлённо взглянул на Мерецкова.

   - Где ты достал такой чудесный напиток? - спросил он. - Это же мой любимый!

   - Ты мне что-то хотел сообщить? - Мерецков в упор посмотрел на комдива.

   - Когда ты уехал в роддом к жене, из Москвы позвонил Клим Ворошилов. Он поинтересовался, как дела в корпусе, собираюсь ли я в отпуск. Но я-то сразу понял, что не это его интересует. Так оно и есть. Он спросил, как служит начальник штаба 9-й Донской стрелковой дивизии Мерецков. Я ответил, что Мерецков толковый начштаба и я доверяю ему во всём, а дело своё военное он знает крепко. И вообще, говорю, человек он талантливый, не зря же окончил Военную академию. А Ворошилов сказал, что ему нужен человек на должность начальника мобилизационного отдела в штабе Московского военного округа, не подойдёт ли на это дело Мерецков? Я ответил, что Кирилл Афанасьевич весьма опытный штабной работник и ему такая работа по плечу. «Вы рекомендуете его на новую должность?» - спросил Ворошилов.