- Всё правда, - бодро ответил Мерецков. - Лекции профессора Новицкого я очень любил слушать, в них содержались глубокие мысли. Из этих лекций я понял, что, если хочешь взять верх над врагом, избегай в бою шаблона, стремись творчески осмысливать ситуацию на фронте и принимай решение, исходя из конкретной обстановки.

   - Что верно, то верно, люди такой породы, как профессор Новицкий или его коллега Свечин, всегда находят, чем удивить слушателей, как доходчиво преподнести им самую сложную истину. - Шапошников закурил. В это время помощник принёс ему документ. Он подписал его и вручил Мерецкову. - Успехов вам, голубчик! Служба на Кавказе пойдёт вам на пользу. Будете в Москве - заходите к нам в Генштаб. У вас всегда есть что сказать штабистам.

   - Понял, Борис Михайлович. - Мерецков встал. - Спасибо вам за доброту и внимание...

Ростов - город, Ростов - Дон. Словно исполин раскинулся он на берегу батюшки Дона, ворота Северного Кавказа. Утреннее солнце купалось в иссиня-голубой воде, юркие буксиры бегали от одного причала к другому, и во всём этом чувствовался слаженный ритм работы большого города.

«Ладно, хватит любоваться Доном, надо скорее идти в штаб Северо-Кавказского военного округа», - решил Кирилл Афанасьевич, вдыхая пряный запах ветра, дующего на город со стороны степей.

На душе у Мерецкова было грустно, но, когда его принял начальник штаба 15-го стрелкового корпуса Ольшанский, он сразу повеселел.

   - Не возражал Шапошников? - спросил Ольшанский, здороваясь с ним за руку.

   - Нет. Похвалил ваш корпус, тепло отозвался о тебе, потом выписал мне направление...

Ольшанский был невысок ростом, лобаст, с мохнатыми бровями, из-под которых весело поблескивали чёрные глаза. Он производил впечатление сурового человека, на деле, однако, был прост и улыбчив. Он пригласил Мерецкова в свой кабинет и, когда они туда вошли, сказал:

   - Ты прибыл ко мне на должность помощника начальника штаба корпуса, а я хочу предложить тебе другой пост, более высокий. Ты же закончил Военную академию!

Кирилл Афанасьевич насторожился.

   - Какой пост, Михаил?

   - Пойдёшь начальником штаба 9-й Донской стрелковой дивизии, в её составе более десяти тысяч бойцов и командиров. Это тебе подходит?

«Так это же здорово - дивизия, там генеральская должность!» - обрадовался Мерецков.

   - Ты же ещё в Гражданскую войну был помощником начальника штаба дивизии, не так ли? - Ольшанский в упор обжёг его своим цепким взглядом.

   - Верно.

   - А эта должность на ступень выше! Что тебя смущает?

Мерецков тронул его за плечо:

   - Да ничего не смущает! Просто всё так неожиданно... Короче, я согласен и готов немедленно принять эту дивизию!

   - Давай решим так, - Ольшанский смотрел на своего коллегу с мягкой улыбкой на загорелом лице. - Я поведу тебя к командиру корпуса, он познакомится с тобой, а затем вместе поедем в дивизию, и я представлю тебя бойцам. Сейчас у нас в округе началась военная реформа, и ты с ходу включайся в неё. Важно решить, какая должна быть армия в социалистическом обществе.

Мерецков передёрнул плечами.

   - Ведь план военной реформы в общем виде уже принят?

   - Да, но теперь этот план частично изменяется, - пояснил Ольшанский. - Одни ратуют за всевобуч, как, например, Подвойский, другие предлагают милиционную систему, третьи отстаивают кадровую армию: она, мол, хорошо обучена и сможет постоять за Родину. Я за то, чтобы сочетать и то и другое. А что скажешь ты, Кирилл?

   - Я согласен с тобой, Михаил, за такую реформу и я готов бороться.

Ольшанский сообщил, что сейчас на Северном Кавказе работает специальная комиссия ЦК РКП(б), возглавляемая секретарём ЦКК Гусевым. Она проверяет состояние Красной Армии, и все с интересом ждут её выводов.

   - Скажу тебе откровенно, Кирилл, эта комиссия вскрыла в войсках серьёзные недостатки в обучении и воспитании бойцов и командиров, так что следует ожидать худшего, - грустно констатировал Ольшанский.

   - Меня это тоже настораживает, - заметил Мерецков.

На второй день после приезда в Ростов он вступил в свою должность и с жаром взялся за работу. Раньше с регулярными пехотными частями Мерецков дела не имел. Под Казанью в 1918 году, где он воевал, такие соединения только формировались. А на Южном фронте в 1919 году 14-я стрелковая дивизия, где он служил, оказалась громоздкой, плохо поддавалась управлению и не имела современной техники. Фактически эта дивизия представляла собой скопление людей с винтовками и орудиями, в малой степени обученных. «И когда перед нами встала задача превратить Донскую дивизию в так называемое опорное соединение Северо-Кавказского военного округа, - отмечал Мерецков, - я использовал то, что видел и чему научился прежде всего в Конармии, дивизии которой были лучше обучены, сплочены и вооружены».

   - Я хочу сделать Донскую дивизию такой, каким соединение должно быть, - сказал Ольшанскому Мерецков, - хотя у меня ещё нет опыта штабной работы в масштабе военного округа и я не участвовал в крупных организационных мероприятиях.

   - Но не сидеть же сложа руки и ждать у моря погоды! - насмешливо молвил комкор. - Думаешь, у меня всё получается? Как бы не так! Нам с тобой, как штабным чинам, остаётся одно - искать лучшее в воспитании и обучении воинов, внедрять это лучшее на практике!

В эти осенне-зимние дни комиссия ЦК партии во главе с Гусевым наконец-то закончила проверку состояния РККА и пришла к неутешительному выводу: в существующем виде Красная Армия небоеспособна.

   - Что я тебе говорил, Кирилл? - хмуро взглянул на него комкор Ольшанский. - Плохи дела в Красной Армии, а стало быть, они плохи и у нас с тобой.

   - Выходит, что так, - грустно отозвался Мерецков. - И всё же нам не следует вешать нос, Михаил. Я, к примеру, уже добился того, что в моей 9-й Донской дивизии все бойцы метко поражают цели из своего личного оружия. А вот орудийные расчёты надо ещё учить и учить... Теперь и у нас с тобой будет возможность улучшить обучение бойцов, если комиссия ЦК предложит ряд мер для ускорения реформы в Красной Армии.

(Так оно и было. В феврале 1924 года Пленум ЦК партии принял решение форсировать уже начавшуюся реформу, а в марте, чтобы оперативно провести это решение в жизнь, был утверждён новый состав Реввоенсовета СССР. - А 3.).

Помолчали. Потом Мерецков поведал Ольшанскому, что к нему приехала жена Дуня, квартира ей понравилась.

Вечером, когда солнце скатилось за горизонт, Мерецков возвращался домой. Неожиданно он вспомнил о Татьяне Игоревне Кречет, дочери хирурга Костюка. После приезда в Ростов он уже дважды приходил к ней, но соседка говорила, что Татьяна ещё не приехала. Гостила она в семье матери своего мужа в пятидесяти километрах от Ростова. Может, уже вернулась? Надо сходить, но сначала он позвонит жене и предупредит её, что домой придёт позже. Напротив в каменном доме на первом этаже находилась милиция, он зашёл туда и попросил у дежурного разрешения позвонить домой. Мерецкова сразу соединили с квартирой.

   - Дуняша, это я, Кирилл. Как ты себя чувствуешь? Хорошо?.. Я рад. Задержусь в городе ещё на часок, не возражаешь?

«И всё же кто у меня родится? - в который раз спросил он себя. - Вот если бы мальчик! Вырос бы он и пошёл по моей дороге в жизнь...» Мерецков сел в трамвай, доехал до рынка и минут через десять уже постучал в знакомую дверь. Ему открыла Татьяна. Она обрадовалась.

   - Проходите в комнату, садитесь. Я приехала под утро. Сегодня исполнилось три года, как я похоронила отца.

   - Игоря Денисовича мне жаль, - грустно молвил Кирилл Афанасьевич. Он подошёл к столу и сел. - Его убили?

   - Да, это случилось вскоре после того, как вы побывали у меня в Москве. - Татьяна глубоко вздохнула и тоже сена. Она подробно рассказала о гибели отца.

   - Вы, наверное, знали людей, окружавших Игоря Денисовича. Никто из них не мог совершить такое гнусное преступление? - спросил Мерецков.