- Ну так я и говорю - научно-технический прогресс.

Андреич усмехнулся.

- Да-а. Прогресс. Только на этом он и кончился. Сначала - застой, потом - перестройка, а там и демократы твои к власти пришли.

- А при чём здесь демократы? - Гришка заранее отверг причитающиеся им обвинения.

- При чём? - председатель снова выпрямил пальцы. - Ну, давай смотреть! Там, где раньше на тракторах пахали - теперь опять лошадью обходятся.

- Стоп, стоп, стоп! У нас же есть трактор!

- Так поезжай с утра на поле!

- А как я тебе поеду? Солярки ни капли!

- Ну, так и помалкивай! Опять же, не забывай! Это у нас - есть, а вот у Пантелеича, к примеру, нет.

Гришка потупился.

- Это не считается.

- Ну, хорошо! Давай дальше. У Палыча - в кузне, - Андреич загнул второй палец, - раньше молот был гидравлический. А те╛перь что? Опять за кувалду взялся.

- Это тоже не считается. Там просто шестерёнки сбились да гидравлика навернулась, а если заменить, так ещё полвека проработает...

- А где ж взять-то это всё? Уже и заводов-то таких нет, что запчасти выпускали. Да и других не осталось. Пароходы, что были - потонули, самолёты - побились, а ракеты в космос какую ни запустят, так она обратно падает. И удивляться нечему. Чему удивляться, когда неучи вокруг? Это ж, какой такой экзамен в школе удумали, что даже название ему приличного не нашлось. У нас в России всё, что ни Е, то на заборах пишут, а всё, что ни Г - так смердит. Вот тебе и образование такое.

Пётр Андреич разжал пальцы, но только чтобы сложить из них кукиш.

Далее пальцы можно было не загибать. Их всё равно бы не хватило, а аргументов только прибавлялось.

- Вместо ковров опять половики начали ткать, валенки ва╛лять вместо сапог. И ложки у тебя дома деревянные. Ты ж сам и вырезал. И горшок в печи - Иваныч лепил. Гончары теперь вишь - в почёте. Радио? Где оно, твоё радио? А телевизор - так вообще срам божий! Смотреть не на что.

- Ну почему? - Гришка не согласился. - Там артисты всякие.

- Да какие, на хрен, артисты? - Андреич возражений не принял. - Клоуны они, а не артисты! Шуты гороховые! Хоть в правительстве, хоть в парламенте.

- Да я не про этих. Я про тех, которые песни поют.

- Да какие ж это песни? Это раньше был - голос, диапазон, а теперь - длина ног и размер бюстгальтера. Тоже мне песни.

"Поцелуй меня везде, я ведь тёплая ещё", - напел председатель популярную песенку и сплюнул.

- Или вон реклама ещё! "Вы ещё кипятите?" Да как, блин, стирали в бане, так и стираем. "А вы заглядывали под ободок унитаза?" Какой, спрашивается, к лешему, унитаз! Половина России по нужде во двор бегает. А колдунов всяких сколько развелось. Куда ни плюнь - попадёшь в колдуна или шамана. Ты сам-то вон когда болеешь, куда бежишь - в больницу?

Гришка сделал круглые глаза, потому как есть на селе вопросы, в ответах не нуждающиеся.

- Так тут по-разному. Смотря чем болеешь. Или к Чу-барихе, или к Прокоповной.

- К Чубарихе, говоришь? - усмехнулся Андреич. - Ну да! Вам ведь хоть сухой закон введи, так вы не пить, так лечиться будете.

- Сам-то?

- Впрочем. Какая разница! Всё ж не в поликлинику!

Андреич потянул затёкшие ноги, зевнул и, уцепившись за балясину, медленно встал.

- Чего уж там. За что ни возьмись - всё опять по старинке. Вот и делай выводы! - Он описал пальцем в воздухе круг и закончил: - С чего начали, к тому и пришли. Безграмотность... разруха... нищета... голод.

Разговор закончился, а может, просто - не хотелось его про╛должать. Приятного в нём не было, да к тому же серьёз-ность момента и свежий воздух подействовали отрезвляюще, а смотреть на происходящее трезвыми глазами было как мини╛мум больно.

- Зябко. Пошли, - сказал Андреич, стряхивая с брюк пепел, и вернулся в контору.

Гришка затушил сигарету и тоже встал. Взгляд его, непомерно обречённый, на какое-то время задержался на веренице перекошенных изб, и сразу же захотелось выругаться. Он понимал, что председатель прав. Что та часть спирали, которую он так неумело и даже сам понимал, что неискренне, защищал - удалилась и что всё действительно возвращается на круги своя. Не знал он только одного - диаметра этой спирали и в какой её части они сейчас находятся. И долго ли им ещё пятиться назад. Неужели всё закончится тем с чего некогда всё и началось, а именно, как справедливо заметил английский учёный Дарвин, некто взял в руки палку...

Последний тост пили молча и, не чокаясь, словно за упокой какой-то той - прошлой жизни, потерянной безвозвратно. О поли╛тике больше не сказали ни слова да и отрезвление тому способствовало. Снова вспомнили о женщинах.

- Чёрт! Глашку забыл предупредить, чтоб пораньше пришла, - вспомнил председатель, - надо б, как-никак, убраться перед комиссией.

- Да ладно! Что я, не помогу, что ли? - ответил Гришка, и вопрос был снят.

Ночевали, само собой, в конторе, подложив под головы валенки и, сложенную вчетверо скатерть. Естественно, во сне обоих мучили кошмары...

Уж если в эту ночь кого и мучили кошмары, так это точно был лесник. Мало того что кровать оказалась непривычно мягкая, так ещё и запах от неё - сплошное надругательство над лёгкими. В медвежьей берлоге - и то приятней.

Поначалу-то Кузьмич припи╛сал его полуистлевшим по-душкам, но, избавившись от них - скинув на пол, понял свою неправоту. Смердящий запах источали сами одеяла с матрацами, невольно навевая подозрения, что Караваиха именно на этих одеялах и померла, но обнаружили это не ранее чем через неделю.

С мыслью подобной свыкнуться сложновато, поэтому Кузьмич в конце концов не выдержал, вскочил и откинул на пол пару верхних одеял. Мысленно пообещав поутру первым делом сжечь их, он снова нырнул на постель и снова постарался заснуть.

Вопреки ожиданиям, заснуть не получилось, потому как вместо сладких снов в голову стали лезть разные неприятные мысли вроде протекающей крыши, отсутствия света, скрипящих половиц, да и запах от кровати лучше не стал. Попытка лесника дышать через раз и неглубоко к действию не возымела, отчего пришлось снова встать и откинуть ещё парочку одеял... потом ещё...

В процессе скидывания одеял на пол удалось выяснить одно - померла бабка аккурат промеж третьего и четвёртого. Такую вонь Кузьмич стерпеть уже не смог и, хотя кровать стояла прямо под образами, выругался от души. Естественно, что кровати вместе с её матрацами, одеялами и клопами тут же было обещано разделить участь Жанны д"Арк и Джордано Бруно, а сам лесник отправился почивать на печь.

На печь Кузьмич залез со второй попытки. Первую он провалил - вместе с приступком.

- Твою мать! Да что ж это за дом такой! Всё течёт, скри-пит, ломается! Крыша худая, полы сгнили, на что ни плюнь - разваливается!..

Лесник поворочался на печи, расшвырял под собой ста-рые фуфайки да валенки и, найдя головой точку опоры, закрыл глаза. Вместо приятных сновидений голову его тут же заполонили ощущения, что на печи он не один. По крайней мере полсотни мышей, чьи гнёзда были нарушены, принялись активно ликвидировать последствия перестановки валенок. Да чего там! Кузьмича едва обратно - в переднюю не перенесли.

Думаю, нечего и говорить, что печь пришлось покинуть и пообещать ей, что с утра её первым же делом разберут, а вот мышам Кузьмич пообещал незабываемое знакомство с котом. Сам же он всю оставшуюся часть ночи громко бродил по своему новому владению и поочерёдно отламывал и приставлял на место то, что, по его разумению, было неправильно приставлено, прибито или положено.

За время ревизии отечественный язык был изрядно обо-гащён новыми вариантами словосочетаний, каждое из кото-рых неизменно начиналось или заканчивалось существитель╛ным "председатель". А также были прокляты все зайцы в радиусе ста километров от местопребывания лесника, леса и, естественно, любых вёдер.