- Да и ты, я знаю, третьего дня два мешка с поля уволок.

- Пётр Андреич, - тут же возмутился Григорий, вытянул шею и округлил глаза.

- Да нет бы ещё всю подряд копал, так самую крупную повыбирал.

- Пётр Андреич...

- Молчи, молчи. Я знаю и знаю. И хочешь правду? Я тебя не осуждаю. Жизнь такая. А убирать всё одно не будем.

- Так нечто гнить ей?

- А что ты предлагаешь? Ещё один кредит взять - тебе на солярку, а потом ходить - в ноги кланяться, чтоб хотя бы по рублю?

- Так а на завод-то?

- Да какой завод? Они там какие-то опилки - китайские, что ли? Своих им мало! Привозят вон вагонами да из них и гонят. Нужна им наша свёкла.

- Так как же это?

- А вот так! Вот ты сейчас что пьёшь? Так вот, знай - это оно и есть. С первой-то не сравнить.

Гришка с любопытством рассмотрел "Столичную" на пред╛мет вкрапления опилок, но, не обнаружив, не расстро-ился.

- И что тогда теперь?

- А! Ну его!

Председатель медленно привстал, потянулся и прикрыл ладонью зевоту.

- Что-то разморило меня без закуски. Может, воздухом по╛дышать?

- Так, может, лучше, ко мне пойдём? Мамка борща наварила. Считай, что я за свёклу проставляюсь. У меня, кстати, и самогонка есть.

Андреич медленно повернул голову, лаконично исчисляя размер взятки и, сделав принципиальную паузу, охотно согласился.

- Да. Пожалуй! Заодно и проветримся. Бутылку не за-будь...

Во дворе, как и следовало ожидать, никого не оказалось. Вся деревня без малого давно уже выстроилась в очередь возле шишиги и, пересчитывая на ладонях мелочь, планировала покупки.

- Сынок, мне давай банку консерьвов по двадцать семь. Колбаски по девяносто - двести граммов. Давай ещё две булки свежего - беленького и семь штук дешёвого.

Под "дешёвым" бабка Пелагея подразумевала старый прошлонедельный хлеб собранный по городским супермарке╛там. Есть его, конечно, было нельзя, но ежели грамотно порезать да просушить в печи, то потом можно размачивать и кормить кур.

- Только давай без плесени, а то опять клевать не будут...

Лёнька - водитель, а по совместительству и продавец, и хозяин шишиги, терпеливо отвешивал, отмерял и отпускал, проявляя к ремеслу недюжую терпимость и спокойствие. Да, он знал, что взять со своих покупателей нечего, потому часто проявлял благосклонность, а временами и отпускал в долг.

Заметив приближающегося председателя с трактористом, Лёнька на мгновение оторвался от весов и вежливо помахал рукой. Председатель ответил кивком, а Гришка, сочтя необходи╛мым переплюнуть начальника, сложил ладони над головой и потряс.

- Андреич, я тут у матери двадцатку выпросил на сигареты. Давай дойдём, всё равно по пути, - вежливо попросился он.

- Двадцатку, говоришь? - Андреич лукаво усмехнулся. - Ну давай дойдём, Буратино.

- Нам только сигарет, - растолкал Гришка очередь. - Без сдачи. Беломорчику.

Он протянул двадцатку и выхватил из рук Леонида пачку. Председатель тоже порылся в карманах и, насчитав двадцать семь рублей с копейками, прикинул меню.

- Да, - расстроился он, - без вариантов.

Еда в доме у Андреича была явлением хоть и обязатель-ным, но разнообразием особым не отличалась. Так - картошка в мундире да картошка с грибами. Иногда капуста с морковью - если не лень, а недостаток высококалорийного мяса с лихвой компенсировал другой высококалорийный продукт. На Лёнькино же изобилие смотреть было грустно, и чтоб хоть как-то подправить настроение, председатель пошутил.

- Лёнька, меняю мешок свёклы на батон колбасы.

Шутка вызвала смех, но, к удивлению, возымела к дей-ствию.

- Вот, дядя Петь, полукопчёная - подойдёт? - момен-тально отреагировал Лёнька, и в руках у него завибрировал целый батон "московской".

Андреич непроизвольно проглотил слюну и облизнулся, а Гришка отвлёкся от открывания пачки и с любопытством уставился на председателя.

- Подойдёт, подойдёт, - весело откликнулся народ.

- А может, тебе за колбасу ещё чего надо? - визгливо проголо╛сила Нинка и поправила ладонями грудь. - Аль может, кто другой, я договорюсь.

Бабы заржали, едва не заставив Лёньку покраснеть, а Прасковья Андревна так вообще - выронила в траву рубль, который пришлось потом долго и упорно искать, и даже пропустила свою очередь.

- Спасибо, не надо, - вежливо отказался Лёнька и, про-тянув Андреичу палку "московской", добавил: - Вот дядя Петь, держи. Сто рублей стоит. Ещё надо?

- Ого, живём, - оживился Гришка и первым дотянулся до колбасы. - Сейчас притащу.

- Кхе, кхе, - прокашлял в кулак председатель, как бы давая знать, что не одобряет подобных бартерных отношений и уж как минимум на глазах у подчинённых. - Ты вот что, Лёнь. Как закончишь здесь - подъедь к конторе.

- Да! - одобрил стратегию Гришка. - Но колбасу мы пока с собой заберём.

- Хорошо, дядя Петь, через полчасика.

Андреич молча кивнул Григорию, и тот, держа батон колбасы над головой, протиснулся сквозь очередь обратно.

- Пойдём в контору, - мотнул головой председатель и раз╛вернулся.

- А как же борщик? - не понял Гришка. - У меня и са-могон дома есть.

Андреич остановился и почесал подбородок. Оглянув-шись на очередь и убедившись, что та не обращает на него внимания, он подошёл к Гришке вплотную и, забрав из его рук колбасу, ловким движением разломил её на две части. Большую половину из гуманитарных соображений вернул обратно, изобразив на лице выражение, подходящее боле для вручения ордена или зарплаты, а другую сунул во внутренний карман, рядом с недопитой водкой.

- Давай так. Ты домой - колбасу матери отдашь, а с са-мого╛ном в контору. Да! И мешок свёклы с тебя! Всё понял?

- Пять минут, - тут же отрапортовал Гришка и скорым шагом удалился, а председатель поправил усы, конспиративно осмот╛релся и зашагал к конторе.

На крыльце он остановился, достал папиросы и закурил. Резкий запах табака ударил в нос и сразу же отогнал аромат, струящийся из внутреннего кармана. Председатель достал колбасу, понюхал, осмотрел и, ощутив внутреннюю радость, прочёл ингредиенты. "Как странно, - подумал он разочаро-ванно, - вот ведь гадость несусветная, мыши и те, поди, жрать не будут, а откусить хочется. Как всё-таки мало человеку нужно для радости. Наверное, потому, что и сама радость - явление мимо╛лётное, слишком уж мимолётное - сиюсекундное. Радость - она, пожалуй, и есть мимолётное счастье. И из таких вот маленьких кусочков и складывается общая картина. Счастливый человек - он как раз тот, что ежесекундно испытывает радость. И причина тут неважна. У каждого своя. Вот холодильник купил - радость, корова отелилась - тоже, а кому и того меньше. Вот у меня день начинался. Уж казалось - ничем не исправить, а тут какой-то маленький кусок колбасы... Чёрт! Как откусить-то хочется..."

Папироска давно истлела, и, швырнув мундштук в урну, председатель открыл контору. Порывшись в столе, он нашёл единственную чистую тарелку - Глашину и ножик. Колбаса была немедленно порезана, а неровный край её Пётр Андреич не удержался и съел. Вытерев руки о штаны, он подошёл к окну и вгляделся. Гришки не было, а к управе медленно приближалась шишига. У крыльца она остановилась, и, спрыгнув из кабины, Лёнька громко хлопнул дверцей.

В контору постучали, и Пётр Андреич, усмехнувшись, помотал головой.

- Да заходи, заходи. Чего стучать-то. Будто я не вижу.

- Звали, дядя Петь?

- Звал, звал. Садись.

Он ногой пододвинул Лёньке стул и, размазав ладонью пыль, указал на него рукой. Лёнька сел.

- Ты, как я погляжу, свёклой интересуешься, - начал с глав╛ного председатель.

- Я, дядя Петь, всем интересуюсь.

- Это правильно. Вам, молодым, только так и можно. Это нам, старикам, ничего уже не интересно, а вам надо. За машину-то расплатился? Или - много ещё должен?