- Пойдём-ка, Гриш, на улицу. А то задымили всё, - предложил Андреич и щёлкнул выключатель возле двери. На немытом окне в тусклом свете уличного фонаря сразу же появи╛лись разводы, а ночные бабочки, докучавшие биением о стекло, изменили объект преследования.

- Да. Проветрить бы неплохо, - согласился Григорий, вставая.

- Свет только не включай, а то эта шушера сюда налетит, - сказал председатель и, придерживаясь о косяк, вышел.

На крыльце места не хватило, потому как каждому захо-телось облокотиться, а перилина, мало того была одна, так ещё и прибита кое-как. Уселись на ступеньки. Свежий воздух чувствовался даже сквозь папиросный дым, а вечерняя музыка сверчков делала необязательными разговоры и отменяла любые предлоги общения. Здесь - за пределами домашних стен, как вне рамок цивилизации, кипела своя непонятная жизнь. Жизнь, пестрящая своими чёрно-белыми красками, но тем не менее не уступающая никакой другой палитре.

Как редко в своей жизни мы уделяем время полюбоваться красотой природы - красотой естества, дарованного нам бес╛платно. Что-то, видимо, изменилось в человеке, если материальные ценности подвинули его приоритеты, или, верней, задвинули в потаённый уголок души. Давно уже не слышим мы: "Посмотрите как это красиво! Посмотрите как это прекрасно!" Нет! Вместо этого - сухие возгласы: "Глядите как круто!" Мы подменили не слова - понятия и вместе с понятиями лишились понимания.

Теперь нередкое явление. Стоит, к примеру, человек пе-ред какой-нибудь мазнёй и откровенно даже не понимает, что это, но подойдёт к нему кто-то и скажет, что мазня эта стоит два миллиона долларов, и сразу всё меняется. Сразу же овации, восхищения тоже сразу. И никому невдомёк, что восхищаются люди не шедевром, а его ценой.

А бывает и ещё смешнее. Скажут то же самое, а человек восхищаться не спешит. Сначала поинтересуется: "А доку-мент, подтверждающий стоимость есть?" - "Конечно!" - заверяет хозяин и предъявляет кучу бумажек. Соглядатель тщательно проверяет документы на предмет подлога и, лишь не найдя, к чему придраться, начинает восхищение. Впрочем, предметом восхищения, наверное, всё-таки являются бумажки. Мимо настоящих шедевров, будь то даже рукотворных, человек проходит мимо.

Пожалуй, единственными существами, которые умеют восхищаться искренне или не научились ещё по-другому, являются дети, но над этим недостатком тщательно, не покладая рук трудится без малого целое человечество.

Опять отвлёкся! Вечно у меня так. А что поделать, если я - наравне с нашими героями из вышесказанного - исключения? Бывает, и накипит. Последняя мысль - главная.

Чем меньше человек зависит от материальности благ - тем искреннее он радуется простоте...

Из материальных благ, согласно учёту, у Гришки с пред-седателем оставалось: понюшка хлеба, несколько кружочков колбасы и грамм сто пятьдесят недопитой водки. Согласитесь, что для созерцания прекрасного самый подходящий момент, к тому же ослабленное алкоголем состояние тягу к прекрасному только усугубляет. Извините, опять отвлекусь. Просто не могу терпеть недосказанности и несправедливости. Маленькая поправочка. К женщинам всё вышесказанное относится касательно! У них относительно прекрасного своя гражданская позиция, и отстаи╛вают её они нередко со скалкой в руке.

Бывает, к примеру, что воротится какой муж домой под утро пьяный, а его уже с кухонной утварью под дверью под-жидают. И начинаются оскорбления угрозы и прочие непри-стойности. Да что там! До мордобоя доходит. Ну, не дано им понять тягу мужчины к прекрасному. Ну, в частности, к прекрасному полу.

Извините. Возвращаюсь к повествованию.

А Гришка с Андреичем так и сидели на крыльце, уперев по локтю в колено и подставив под головы ладони. Молчали, упиваясь свежим, щемящим грудь вечерним воздухом. Председатель рассматривал каланчу - неоднозначное сооруже╛ние деревенского ампира доперестроечного периода, служащую в своё время и средством оповещения, и телевизионной антенной. О чём он думал - не известно. Может, вспоминал, как городские охотники за металлоломом пытались уволочь с неё подвешенный рельс, а может, вспоминал, что третий год собирается этот самый рельс покрасить.

Гришка следил за насекомыми, отчаянно бьющимися о тусклую лампочку, и ловил себя на мысли, что названий ни одного из них он не знает. "Какая-то из них называется огнёвкой", - вспомнил он что-то то ли из школьного курса, то ли из наставлений родителей и, пытаясь догадаться какая именно, примерял название к каждой.

Папиросы истлели, но возвращаться в душную комнату не хотелось. Гришка закурил ещё, но, сделав две затяжки, понял, что накурился, и затушил. Он выставил руку на свет и посмотрел на часы. Что-то заставило его усомниться, и он поднёс руку к уху.

- Странно. Полвосьмого.

- Теперь темнеет рано, - равнодушно заметил председатель. - Я думал, часов десять уже.

- А я думал, девять.

- Да. Тоска, - сказал Андреич, потирая глаза руками. - Словно вымерла деревня. А ведь было время, что и ночи напролёт гуляли. С гармонью, с песнями.

- Я помню.

- Да что ты помнишь? Ты тогда за сиську держался.

- Ну. Нет, Андреич, - не согласился Гришка. - Я ещё кино застал по пять копеек.

- Кино - двадцать стоило.

- Это взрослый. А детский - по пять. Я даже название помню - "Зита и Гита".

Председатель усмехнулся. Это был второй из двух филь-мов, которые он знал наизусть. Первый - "Чапаев". Его за неимением других каждую неделю крутили в армии, а второй, соответственно по той же причине - в колхозе.

- Да-а. Где он теперь - клуб-то?

Гришка посмотрел на кирпичный скелет клуба, что вид-нелся возле заросшего тиной и камышом пожарного водоёма и пустыми глазницами окон взирал из темноты. Тропа к нему давно заросла крапивой и бурьяном, и о былом благополучии напоми╛нали лишь глумливые остатки надписи До...есть..., что некогда являлось названием "Дом крестьянина".

Может, оно у Гришки ностальгии и не вызывало, а может, и ещё какая причина, но неожиданно он заговорил по-другому - пооптимистичней.

- А знаешь, Андреич! А я думаю, что всё наладится! Дела-то какие сейчас творятся. Машин понапридумывали, компьютеров разных всяких. Бог даст и до нас дойдёт цивилизация...

- Цивилизация? - перебил Андреич. - Да ты, видать, умом тронулся! Цивилизация. Драл, драл тебя отец за двойки, да, видно, всё бестолку.

Гришка обиженно помотал головой и снова закурил.

- А я, Андреич, с тобой не согласен! Потому как научно-тех╛нический прогресс - он завсегда движется вперёд. Вот ты, к при╛меру, знаешь, что сейчас по Интернету жениться можно?

- Тьфу ты! Ему про Фому, а он про Ерёму! - выругался председатель. - Да тебя, дурака, только по Интернету и можно женить, а бабы путные так и не глядят. Весь этот твой прогресс - цивилизация - они, да будет тебе известно, по спирали развиваются, и каждый момент в настоящем похож на аналогичный в прошлом.

- Ну, это ты что-то по-научному загнул, - махнул рукой Гриш╛ка и затянулся.

- Так, а ты сам погляди. Вот, к примеру, сто лет назад. - Ан╛дреич приготовился загибать пальцы. - Правительство у нас было - никакое. Разруха, нищета, голод да войны всякие. Народу грамотного - раз, два и обчёлся, да ещё и революция.

- А ты в революцию за кого был? За коммунистов или за демократов? - перебил Гришка.

Председатель посмотрел укоризненно.

- Меня и в помине не было!

- А если б был?

- Я? За крестьянство. А ему без разницы.

- А вот я бы за демократов был, - выразил Гришка свои политические сим╛патии.

- Молчал бы лучше, демократ хренов. - Андреич пока-зал загнутые пальцы и продолжил: - А дальше - тридцатые годы. Как раз и есть - модернизация, индустриализация. Там, где прежде на лошадях пахали - на тебе трактор. Там, где кувалдой стучали - на гидравлический молот. И радио тебе, и электричество, и грамоте всех обучили. А дальше - ещё больше. И ледоколы тебе, и ракету в космос.