Далеко сзади рванула тяжелая мина, но Крылов только присел, — взрыв был неопасен. И Кохаров с моряком-командиром из штаба 79-й, сопровождавший их по расположению бригады, тоже не двинулись с места. Вторая мина взорвалась так же далеко, но с другой стороны, что заставило обеспокоиться: это могло быть случайностью, но могло быть и классической вилкой. Крылов последний раз окинул взглядом панораму переднего края, решив, что пора уходить. И тут совсем близко рванула еще одна мина. Сзади толкнуло горячим ветром, сильно ударило чем-то по спине, по левой лопатке, едва не сбив с ног. Но он устоял, обернулся. Кохаров неподвижно лежал на земле. И моряк тоже лежал, но все пытался подняться, опираясь на подламывающиеся руки.

И тут откуда-то прибежали несколько бойцов. То не было никого, а то — вот они. Видно были близко, да не показывались, наблюдали за командирами, безбоязненно разгуливающими на виду у немцев.

Несите раненых к машине, — приказал Крылов. — Там внизу «эмка» стоит. Скажите водителю, чтобы вез прямо в медсанбат, меня не ждал.

И сам пошел вниз по склону, чувствуя неожиданную слабость в ногах. Боли никакой не было, но все вокруг словно бы изменилось вдруг, то ли солнце заходило, то ли туман опускался. «Контузило меня что ли?» — подумал как-то отчужденно, будто не о себе.

Продираясь через кустарник, услышал чей-то голос:

— А старший лейтенант-то мертвый.

Крылов с горечью мотнул головой. — «Не уберег адъютанта командарма!» Попытался идти быстрее, но ноги не слушались. Выбравшись на дорогу, остановился, покачиваясь, не зная к чему прислониться. Будто сквозь туман увидел уходящую на скорости «эмку».

Опустела дорога, а он все стоял, не решаясь позвать кого-нибудь, думая, что затмение это должно пройти.

Увидел мчавшуюся по дороге пустую полуторку, видимо, доставлявшую на передовую боеприпасы, с трудом поднял руку. Но в кабину забрался без помощи шофера. Сидел и все думал, что такое с ним случилось? Попробовал закурить — не получается. Что-то все мешало ему делать самое простое, даже думать. Уже когда ехали по городу, с трудом сообразил, что спуститься в подземелье штаба по крутой лестнице он не сможет, и попросил шофера подрулить к домику неподалеку, в котором иногда отдыхал.

Вылезая из кабины, Крылов вдруг увидел кровь, капавшую из рукава бекеши, и понял, что ранен. С трудом открыл дверь, опустился на диванчик, снял телефонную трубку, попросил соединить со штабом. Услышал голос Ковтуна:

— А мы вас везде разыскиваем…

Потребовалось усилие, чтобы спокойно сказать обычное и простое:

— Я у себя в домике. Поднимитесь ко мне. Но никому об этом не говорите.

Больше он ничего не помнил.

Очнулся от того, что кто-то стаскивал в него бекешу. Увидел рядом Ковтуна и начальника медико-санитарного отделения Соколовского.

— Счастлив ваш бог, — сказал Соколовский, — осматривая его спину. — Но надо сейчас же в госпиталь.

— А может, ограничимся перевязкой? спросил Крылов, подумав, что теперь, перед общим наступлением, никак нельзя отлучаться из штаба.

— Только в госпиталь. Машина со мной.

Прибежал посыльный, стрельнул испуганным взглядом по окровавленной бекеше, сказал, что командарм срочно требует к себе майора Ковтуна.

Петров стоял возле входа в каземат, тер озябшие руки.

Где вы пропадаете? Ни вас, ни Крылова. Узнали, где Крылов? — И уткнулся взглядом в темное пятно на гимнастерке. — Откуда на вас кровь? — спросил испуганно и тихо. И вдруг закричал: — Что вы от меня скрываете? Где Крылов? Что с ним?!

— Николай Иваныч ранен, — выговорил Ковтун. — Рана несерьезная. Соколовский увозит в госпиталь…

— Какая ж несерьезная, если в госпиталь?!

И сорвался с места, пошел, почти побежал к домику, стоявшему в переулке метрах в ста от каземата. В дверях увидел военврача Соколовского, с трудом поддерживавшего почему-то показавшуюся маленькой и грузной фигуру Крылова.

— Почему в госпиталь, если рана несерьезная? — спросил сердито.

— Очень серьезная, — в тон, так же сердито ответил Соколовский. — Обширная глубокая рана, пробита левая лопатка, а там… он пожал плечами. — Хорошо, что рану заткнуло мехом бекеши, а то бы кровью истек. Есть и еще две раны. Надо все осмотреть. Может, на Большую землю придется…

— Адъютанта вашего не уберег, — сказал Крылов.

Петров ничего не ответил, помог усадить его в машину и стоял, смотрел, как она разворачивается и медленно уходит по переулку.

— Ну и силища у человека! — сказал через минуту стоявшему рядом Ковтуну. — С таким ранением самому добраться до машины, приехать и ничего никому не сказать…

Сейчас он уже твердо знал: что бы ни было, а отправлять Крылова на Большую землю не даст. Знает тамошние порядки: туда легко отправить, а обратно уж не получишь. Пускай врачи что хотят, делают, но лечат здесь, только здесь…

Семь веков назад толпы смердов, захваченных кочевниками и проданных в рабство генуэзцам — тогдашним хозяевам этих мест, — втаскивали на кручи, запиравшие вход в бухту, гигантские валуны, строили крепость. Сто лет спустя сюда пришли турки, назвали бухту и городок, издавна стоявший на ее берегу, Балаклавой — «гнездом рыб». А крепость так и осталась Генуэзской. Мрачные башни ее, скрепленные славянской кровью, не брали ни войны, ни землетрясения, ни само время.

Бесстрастная история отмечает, что триста лет назад приходил сюда с запорожцами кошевой атаман Иван Сирко.

170 лет назад здесь уже по-хозяйски осматривался первый русский солдат, пришедший в Крым с армией Долгорукого.

Потом была Крымская война. Рота, состоящая из сотни строевых и отставных солдат, засевшая в этой крепости, встретила огнем высадившуюся под Балаклавой английскую армию. Четыре небольшие мортирки поручика Маркова косили ряды штурмовавшей крепость дивизии, пока не кончились боеприпасы. А через месяц было под Балаклавой большое сражение. Развевались знамена, сверкали на солнце штыки и сабли, пестрели разноцветные мундиры кавалеристов, пехотинцев, артиллеристов, слышались громкие команды, звуки труб, барабанный бой. Легко и величественно летела конница, грозно сходили по склонам плотные ряды пехоты…

Красиво воевали в старину. Впрочем, не менее кроваво, чем теперь. А красивой та война кажется потому, что была иной, более открытой, когда можно было видеть все поле боя разом.

Теперь даже в стереотрубу многого не разглядишь: камни, белые проплешины снега, редкие кусты и деревца, и надо очень долго приглядываться, чтобы понять, где прячется враг. Серый быт отнюдь не романтичной современной войны. Особенно здесь, под Балаклавой, где вся война ползком, где бойцы на локти и колени привязывают манжеты из автокамер.

«А как напишут про эту войну потом, много лет спусти? — подумал командир погранполка майор Рубцов. — Неужели и она кому-то будет казаться красивой? Будут ведь стоять тут величественные памятники. Первый из них уже заложен на берегу бухты. Гранитная стела с именами павших. И надпись:

Рубцов снова прильнул к окулярам стереотрубы. На видном с НП клочке пологого склона перед Генуэзской башней блестели каски румынских гвардейцев. Будто время вернулось на сто лет назад.

Они появились неожиданно, без артподготовки. Цепь за цепью спускались в лощину и упрямо карабкались вверх но каменистому склону. Вначале пограничников удивляло непонятное взблескивание в цепях. Потом разглядели: на солдатах медные начищенные каски, как у пожарников. Малиновые нагрудники и голубые штаны делали совсем театральной картину этой психической атаки.