В стелющейся дымной пелене Октябрьский увидел небольшой катер, идущий наперерез крейсеру и догадался: не выдержали командующие, мчатся навстречу. Катер ошвартовался на ходу, и по сложному выражению лиц поднявшихся на палубу контр-адмирала Жукова, генерал-майоров Петрова и Моргунова, выражению, в котором были и тревога, и облегчение, и радость, понял Октябрьский, как нелегко им тут было все эти дни, как ждали они помощи, какую надежду возлагают на доставленные подкрепления.

Сухарная балка, где разгружался «Красный Кавказ», была, пожалуй, самым безопасным местом всей Северной бухты. — Крутые обрывы создавали мертвое непростреливаемое вражеской артиллерией пространство. Но бойцы 79-й морской бригады, прибывшей на этом корабле, не медлили с разгрузкой. Можно было залюбоваться, как стремительно скатывались они по трапам и исчезали на берегу, словно врастали в белые скалы. — Специально выделенные люди сразу же уводили подразделения бригады на исходные рубежи.

Адмиралам и генералам некогда было любоваться разгрузкой: на том же катере они пересекли Северную бухту, вошли в Южную и высадились на бетонный пирс возле входа в казематы флотского командного пункта, где был штаб СОРа. Здесь в глухой тишине подземелья, где даже шепот казался слишком громким, Петров, Моргунов и подъехавший позднее командующий ВВС Остряков докладывали Октябрьскому о непрерывных атаках, бомбежках, массированных обстрелах, об упорном стремлении противника прорваться, проломиться, хоть просочиться через нашу оборону.

В этот самый час противник массой пехоты и танков навалился на совсем истаявшие полки кавдивизии, в каждом из которых не насчитывалось и сотни бойцов. «Держимся и будем держаться», — заверил штаб сектора командир 149-го кавполка подполковник Калужский. А через несколько минут он был опрокинут очередью из танка, прорвавшегося к КП дивизии. Сам комдив полковник Кудюров встал к противотанковой пушке, заменив убитого наводчика. И он таки достал ближайший танк. Но следующий достал его, прямым попаданием растерзав и орудие и комдива. Бойцам удалось отсечь пехоту от танков, и это предопределило провал немецкой атаки. А потом на почти опустевший участок обороны были переброшены разведбат 95-й дивизии и саперный батальон, и оборона не рухнула. Держал свои позиции снова оказавшийся в окружении, совсем обезлюдевший полк Дьякончука. С трудом, но все-таки отбивали атаки чапаевцы, моряки 8-й бригады…

Подробности этих боев еще не дошли до высших штабов, но уверенность, что оборона выстоит, не покидало никого, Теперь, когда так удачно, без потерь, доставлено пополнение, прорыв врага к бухтам казался и вовсе уж нереальным.

Совещание закончилось быстро, и генералы разъехались: Моргунов на свой КП береговой обороны над Артиллерийской бухтой, Остряков — на мыс Херсонес, где базировались основные силы авиации, а Петров помчался на Мекензиевы горы, куда выходила после выгрузки 79-я бригада.

Командир бригады полковник Потапов встретил командарма возле своего КП, расположившегося в небольшом домике дорожного мастера. Дом этот, приютившийся на крутом обратном скате высоты, густо поросшем дубняком и кустарником, находился в недосягаемой для артиллерии противника зоне и, наверное, потому стоял целехонький. Только окна, заделанные фанерой и досками, да глубокие выбоины на некогда белых стенах говорили о том, что и здесь место не вовсе безопасное. Но существовало ли хоть одно вполне безопасное место во всем Севастополе?

Потапов встретил командарма на тропе, поднимающейся по склону в кустарниковых зарослях. От крупной, прямой фигуры его, туго обтянутой флотской шинелью, от каждого слова и жеста веяло уверенностью. Словно был он давним хозяином этих мест, этого одинокого домика и собирался им оставаться всегда. Еще по Одессе знал Петров, что чего-чего, а уверенности Потапову не занимать. Порой она перерастала в самоуверенность, и тогда Потапов совершал нечто такое, что ошеломляло даже всего ожидающего противника. В Одессе, еще майором возглавляя отряд моряков-десантников, он в запале боя прорвался в неприятельский тыл, на свой страх и риск совершил там дерзкий рейд, чем вызвал в стане врага немалый переполох. И за что потом получил и поощрение за нанесенный противнику урон, и серьезный нагоняй за партизанщину.

У Потапова командарму понравилось все — и четкость докладов командиров подразделений, в горячке выгрузки умудрившихся не растерять ни людей, ни имущество, и спокойствие, с какой принималась необычность новой обстановки, и то, что командный пункт размещен близко к переднему краю. Вот где желал бы находиться и он, командующий армией, в эти дни, чтобы непосредственно руководить войсками на главном направлении вражеского удара.

— Отдыхать и устраиваться времени не будет, — сказал командарм комбригу. — К шести утра бригада должна быть сосредоточена у кордона Мекензи — станции Мекензиевы горы. На рекогносцировку местности светлого времени уже нет, поэтому роты будут выведены в исходные районы специально выделенными проводниками. К восьми ноль-ноль быть в готовности атаковать врага…

Еще никогда контратаки не предпринимались такими большими силами: бригада Потапова численностью четыре тысячи человек, слева от нее два полка 388-й дивизии, численность которых была не меньше, справа — закаленный в боях 287-й полк Чапаевской дивизии. Командарм надеялся, что удастся разгромить группировку противника, вклинившуюся в нашу оборону в районе Камышловского оврага, и вернуть свои позиции на главном оборонительном рубеже. И только незаживающей занозой свербила мысль о слабых полках 388-й дивизии Все последние дни там работали представители штаба и политотдельцы и, по докладам, работы был еще непочатый край. Но не было других, более боеспособных частей, чтобы заменить ими 388-ю, дать ей получиться…

Знал об этом и Манштейн. На рассвете он бросил свои, усиленные резервами, части как раз против 388-й дивизии, опередив ее контратаку. Утро вставало хмурое и дождливое, в сыром воздухе глохли выстрелы танковых пушек, частые разрывы снарядов, сплошной треск пулеметов и винтовок Удар был внезапный и сильный, и 388-я попятилась.

Беда часто начинается с желания людей сделать как лучше. Отдельному бойцу или командиру кажется, что он все предусматривает, поступая так-то и так-то. А в минуту смертельной для себя опасности он бывает совершенно уверен, что, сменив позицию, окажется в более выгодном положении и сможет лучше бить врага. Бывает, что и лично смелый, но не проверивший себя в критической ситуации, человек считает, что он вовсе не трусит, а лишь поступает благоразумно, даже применяет предписанную Уставом личную инициативу, военную хитрость. В минуту смертельной для себя опасности человек цепляется за расхожую формулу: «Устав не догма, а руководство к действию» и слова приказа «стоять насмерть!» начинает принимать лишь как символ , как аллегорию. Какой кровью омывалось, особенно в первый год войны, это, на первый взгляд, безобидное заблуждение психики!…

Понеся большие потери и сдав противнику важные высоты, 388-я отошла к станции Мекензиевы горы. Еще немного и противник мог вырваться к морю в районе Любимовки, отсечь оборонявшиеся под Бельбеком войска. Контрудар, на который возлагалось столько надежд, был сорван, не начавшись. 79-й бригаде пришлось менять направление контратаки и бить во фланг прорвавшейся группировки врага, чтобы не допустить прорыва фронта.

Под моросящим дождем со снегом цепи краснофлотцев пошли через мелколесье, залегли под сильным огнем, снова поднялись и пошли, редея, но не останавливаясь. Вот когда показало себя централизованное управление артиллерийским огнем. Батареи, разбросанные на многих километрах оборонительного района открыли массированный огонь по прорвавшемуся противнику. Загудели орудийные башни крейсеров и эсминцев, все еще стоявших в бухтах, — главным образом по засеченным позициям вражеской артиллерии, пытавшейся огнем остановить потаповцев, углубить брешь в частях и подразделениях отступившей 388-й дивизии. Тысячи снарядов рвали истерзанную землю. И тогда-то, в эту грохочущую какофонию, вплелись незнакомые звуки. Что-то со звоном, с придыхом, пролетело под низкими тучами, словно трамвай промчался по поднебесью, и взорвалось, перекрыв утробным гулом оглушающую канонаду. Опытные моряки-артиллеристы сразу определили — 14-дюймовый калибр. Такой артиллерии у немцев прежде не было. Значит, привезли мощные орудия специально для этого решающего штурма. Но удивишь ли моряков большим калибром?!