В штабе батальона Балаклавской школы морпогранохраны, который он сразу нашел по суете возле одного из домов, стоял гвалт: бегали бойцы, таскали какие-то ящики, грузили на автомашины.

— Что здесь происходит? — спросил Ковтун у первого же подвернувшегося под руку лейтенанта.

— Готовимся к эвакуации, — быстро сказал тот и затоптался на месте, заоглядывался, торопясь поскорей отделаться от любопытного майора, бежать по своим делам.

— Где командиры?

— Вон там, — махнул он рукой куда-то в угол и помчался по коридору к входу.

В кабинете, который нашел Ковтун в конце коридора, было полно бойцов и командиров. Но никто из них, сколько Ковтун ни расспрашивал, ничего не знал о положении на передовой.

— Там командир батальона, — сказали ему. — Никаких тревожных сведений от него не поступало.

— Отставить эвакуацию! — сказал Ковтун.

— На этот счет у нас есть указания от своего наркомата, — возразили ему.

— Отставить эвакуацию! — резко повторил он.

Этот батальон Балаклавской школы морпогранохраны вместе с батальоном обслуживания ВВС и другими подразделениями составляли еще окончательно не сформированный полк — единственный на этом участке фронта. И если здесь эвакуационные настроения, то почему им не быть в других батальонах? А при таких настроениях люди думают не о том, как отстоять позиции, а как уцелеть, и, значит, они будут отходить, забыв, что отходить некуда.

Хотелось тут же, немедля доложить обо всем в штарм, но памятуя наказ командарма все увидеть своими глазами, Ковтун, взяв связного, помчался на своем грузовике к переднему краю. Оставив грузовик в лощине, они со связным полезли по склону высоты, каменистому, поросшему жесткими кустами. С высоты открылось все поле боя. Видно было, как немцы пробирались вдоль берега к Генуэзской башне, стоявшей над обрывом у самого выхода из Балаклавской бухты. Левее шел бой: какие-то подразделения отбивали атаку немцев. С предпоследнего перед Балаклавой гребня били немецкие минометы, и бой шел уже в лощине: похоже было, что немцы пытаются всеми силами развить успех и выйти на последние перед Балаклавой высоты.

Командир батальона, которого Ковтун нашел на КП, подтвердил, что положение обстоит именно так, что исправить его могут только резервы, поскольку у него есть указание приготовиться к эвакуации. Связь работала и Ковтун прямо с КП позвонил в штаб армии, доложил командарму обстановку.

— Мобилизуйте абсолютно все, — жестко приказал Петров. — Используйте каждого бойца. Организуйте контратаку. По-одесски. Этому не мне вас учить. Балаклаву надо удержать во что бы то ни стало, любой ценой. И наведайтесь во второй сектор, особенно проверьте, надежен ли стык. Имейте свое мнение о том, где действительно нельзя обойтись наличными силами, куда нужно направить армейские резервы.

И все, и ни слова об эвакуационных настроениях в батальоне.

— Поняли? — спросил Ковтун командира батальона, пересказав приказ командарма. — Поняли, какая эвакуация ждет вас, если сегодня же не будет восстановлено положение?

Командир батальона стоял перед ним бледный, испуганный. Как видно, он только сейчас понял всю серьезность обстановки.

И человека будто подменили. То он с каким-то тупым спокойствием смотрел, как продвигаются немцы, а то вдруг стал энергичным и распорядительным. Вскоре были собраны все, занятые подготовкой к эвакуации. К месту сосредоточения для контратаки ушли и те люди, что находились на командном пункте. С вершины последней перед Балаклавой высоты Ковтун видел, как рассыпавшимися цепочками роты ринулись вперед по лощине. Контратака, по мнению Ковтуна, была довольно вялой, но немцы, как видно, и этого не ожидали, были застигнуты врасплох и побежали. До утерянного своего переднего края контратакующие не дошли, их остановил плотный минометный и пулеметный огонь.

Темнело. Это давало надежду, что немцы, обычно не воевавшие по ночам, больше в атаку не пойдут и бойцам удастся окопаться в лощине, закрепиться. Слева, от деревни Камары, доносились звуки боя, и Ковтун помчался туда, чтобы уточнить начертание переднего края на конец этого дня, доложить в штарм абсолютно точные сведения.

Ночью в Балаклаву приехал командарм. Комендант I сектора полковник Новиков и майор Ковтун встретили его возле того самого дома, где еще днем была эвакуационная суета. И хоть один грузовик все еще продолжал стоять у стены дома, доверху нагруженный ящиками, все же теперь тут во всем чувствовался порядок: без хлопанья дверьми беззвучно скользили связные и командиры, как и полагается, стояли часовые, — штаб жил и ночью.

Едва командарм вышел из машины, как всплеснулось пламя невдалеке и знакомый толчок взрывной волны ударил в забитые фанерой окна. Затем, через несколько секунд, грохнуло второй раз, и сразу же вразнобой еще несколько сухих трескучих разрывов мин. Это был обычный огневой налет по площадям, какие немцы нередко устраивали по ночам. В другое время Ковтун не обратил бы на него внимания, но сейчас, когда рядом был командующий, он испугался.

— Товарищ генерал, опасно тут.

— Я вижу, — ответил командарм с удивлением в голосе.

— Уехать бы надо.

— Непременно уеду, надо еще у Ласкина побывать. А пока докладывайте вы.

Он повернулся и быстро вошел в дом, оставив дверь настежь. В небольшой комнате с наглухо заколоченными окнами остановился у стола под ярко горящей автомобильной лампочкой. Ковтун расстелил на столе карту и начал докладывать обо всем, что видел, что сделал, что понял в суете этого дня. Когда он кончил, командарм наклонился над картой и долго рассматривал ее, словно выискивая в ней что-то известное только ему.

— То, что продвижение немцев остановили — хорошо, — наконец сказал он. — Лучше было бы, конечно, если бы смогли вернуть утраченные позиции. Постарайтесь. Возможно я кое-что подброшу, но на многое не рассчитывайте.

Командир батальона, ждавший разноса, облегченно вздохнул, но тут же вытянулся, потому что командарм повернулся к нему:

— Об эвакуации забыть. Будет приказ — эвакуируетесь. А пока необходимо организовать прочную оборону этого важного участка фронта.

Он пристально посмотрел на полковника Новикова, как бы предлагая ему запомнить эти слова, быстро вышел, сел в машину, и она сразу резко сорвалась с места.

Часть этой ночи командарм провел на КП коменданта II сектора полковника Ласкина. Здесь он отдохнул душой, потому что Ласкину не надо было ни о чем напоминать. Аккуратный и подтянутый даже в этой трудной обстановке, собранный, быстро все понимающий, схватывающий суть с полуслова, Ласкин и докладывал четко и ясно, не щадя себя: враг атакует с упорством, стремится захватить деревню Камары и развивать успех по Ялтинскому шоссе, наши части несут серьезные потери, но держатся стойко…

Петров слушал, не перебивая, и в нем росла уверенность, что Ласкин устоит. А сколько было беспокойств о нем в штабе армии. Все знали его как большого храбреца и весьма решительного командира, но 172-я дивизия вырвалась к Севастополю такой малочисленной, что ее личного состава едва хватило на один батальон, который вошел в 514-й полк майора Устинова. Другой батальон этого полка был укомплектован за счет трех рот истребительного отряда и роты связистов. В дивизию вошел также 2-й полк морской пехоты. Еще один полк, наименованный 1-м Севастопольским стрелковым, собирался, как говорится, «с миру по нитке» — из личного состава Дунайской флотилии, Школы оружия, остатков 1-го Перекопского батальона. По существу дивизия у Ласкина новая, только что сформированная, и как она поведет себя в этих сразу же навалившихся боях, командарм не знал. И вот теперь, слушая комдива, он, сам удивляясь тому, убеждался, что Ласкин уже не считает ее новой — все-то и всех-то он знает, не только о каждой части, но едва ли не о каждом подразделении имеет четкое, уверенное мнение.

Пообещав подбросить что-нибудь из скудных своих резервов, командарм уехал в штаб удовлетворенный.

— Товарищ политрук! Товарищ политрук! — тревожно звал связной, и у Лозова замерло сердце: не случилось ли чего?