— Продержитесь еще немного! — совсем не по-начальнически просил командарм, непрерывно звонивших в штаб армии командиров частей и соединений.

«Держитесь!» Сколько раз повторял он это слово за последние две недели! И всегда уповал на помощь, которая должна была вот-вот подойти. Теперь не на помощь надежда, на то, что враг выдохнется.

Противник терял время, и генерал Петров уже к середине дня ясно понимал: Манштейн нервничает, торопится, судорожно бросая новые стрелковые батальоны и танки все в тот же огневой котел, где они один за другим перемалываются, растворяются, как пригоршни соли, брошенные в воду.

— Нет, не выйти им к бухте, — почти весело сказал Петров. — Теперь уже не выйти!

И вдруг атаки противника прекратились. Было еще светло, и это вызывало недоумение: еще никогда вражеский штурм не прерывался засветло, а только с наступлением темноты.

— Будет еще одна атака, — сказал Петров, — По крайней мере, одна. Последняя.

Немцы атаковали с упорством обезумевших, — в том самом месте, где напрасно ломились все эти дни. Огневой налет всеми видами артиллерии ослабил натиск. Еще полчаса шел упорный бой с прорывающимся противником. Всего лишь полчаса. А затем начались контратаки. Они следовали одна за другой, сливаясь в единый порыв отбить, уничтожить…

— По обстановке вводите в бой ударные группы преследования, — передавал командарм командирам соединений и частей.

— Как? Повторите! — переспрашивали некоторые. Слово «преследование» звучало еще слишком непривычно.

Штабные машинистки отстукали очередной приказ штарма: «Не допустить дальнейшего продвижения противника. Частыми контратаками, уничтожая вклинившиеся в боевые порядки части противника, восстановить оставленные позиции путем последовательного захвата отдельных высот и рубежей…» Командарм подписал этот приказ и помчался на север, туда, где в эти часы крики «Ура!» контратакующих красноармейцев и краснофлотцев перекрывались триумфальными залпами орудий, расчищающих им дорогу. Не было в частях человека, который удержался бы от общего порыва — преследовать. Повара, оставив свои черпаки, брались за винтовки, музыкальный взвод дивизии Гузя, отложив трубы, чтобы не помять в суматохе, влился в ряды контратакующих. И уже заняли весь район станции Мекензиевы горы и высоты за ней, и взяли в плен майора, которого Манштейн поспешил назначить комендантом Севастополя. Яростное сопротивление немцев никого уже не останавливало, и можно было только дивиться, откуда измученные непрерывными боями люди нашли в себе силы для такого мощного контрудара, перерастающего в наступление…

Шел последний час 1941 года. Возле домика Потапова теперь не свистели пули автоматчиков, не рвались мины, и командиры и военкомы соединений и частей, вызванные на заседание Военного совета армии, безбоязненно ходили по затихшим тропам, даже курили, не прикрывая руками огоньки папирос и цигарок. Все были радостно возбуждены. Через несколько минут они с особой торжественностью слушали командарма, говорившего уже не об удержании Севастополя, а о развитии первых успехов контратаки, о том, что задачи, поставленные войскам на завтрашний день о восстановлении оставленных позиций, в значительной мере могут быть выполнены еще в течение ночи.

Затем командарм достал сложенный вчетверо небольшой листок газеты «Красный Черноморец» и не отказал себе в удовольствии прочитать выдержку из принятой по радио предновогодней передовой «Правды»: «Несокрушимой стеной стоит Севастополь, этот страж Советской Родины на Черном море… Беззаветная отвага его защитников, их железная решимость и стойкость явились той несокрушимой стеной, о которую разбились бесчисленные яростные вражеские атаки. Привет славным защитникам Севастополя! Родина знает ваши подвиги, Родина ценит их, Родина никогда их не забудет!»

— Родина знает ваши подвиги! — повторил он, оглядывая еле видные в тусклом свете лампы лица командиров и военкомов, стоявших вдоль стен, — лавок у стола для всех не хватало. — Герои дня сегодня артиллеристы. И бойцы стрелковых подразделений тоже. И конечно наши славные связисты.

Его взгляд остановился на богатырской фигуре командира полка связи подполковника Мокровицкого. Вспомнил, как в начале ноября отчитывал его за плохую связь с отходящими к Севастополю частями, по существу, обидел незаслуженно, подвинул к себе блокнот, быстро написал: «Тов. подполковник! Вы настоящий русский солдат, умело командуете полком в наш сложный и ответственный период обороны Севастополя. Поздравляю Вас с наступающим новым годом!» Встал, подошел к Мокровицкому, подал ему записку и пожал руку.

— Поздравляю вас с новым годом!

Всех обошел, всем пожал руки. Заглядывая людям в глаза, вдруг вспомнил слова контрадмирала Истомина о героях той обороны: «Не могу надивиться на наших матросов, солдат, а также офицеров, такого самоотвержения, такой героической стойкости пусть ищут в других нациях со свечкой!…» Когда это было написано! А будто теперь. Сколько раз Петров готов был расцеловать каждого защитника Севастополя, снять перед ними шапку или сделать что-либо подобное, и не знал, как выразить восхищение людьми, которыми он командовал. Иногда его словно бы поднимала над землей гордость. Гордился тем, что ему выпала честь командовать такими людьми. Временами приходила мысль, что ему просто повезло на героических людей. Он знал истоки этого, казавшегося немыслимым мужества, этой великой любви к родине. Знал и не переставал удивляться и восхищаться. Вот какой он, народ русский, в военную годину! Вот какой он, народ советский!…

— Спасибо, дорогие товарищи!…

Он остановился возле командира 265-го артиллерийского полка полковника Богданова.

— Спасибо, Николай Васильевич! Артиллерия сыграла решающую роль в отражении вражеского штурма. — Улыбнулся, взволнованно дернул головой. — Новый год я хочу встретить у вас…

Ровно в 24.00 по всем артполкам, артдивизионам, батареям прокатилась команда: «За слезы наших жен, детей, матерей! За светлую память о погибших героях! По указанным ранее целям! Артиллерия — огонь!»

Вздрогнула земля. Начинался новый 1942 год…

В новогоднюю ночь в Севастополь прибыла большая группа военных инженеров и привезла с собой 200 тонн взрывчатки, 500 пакетов малозаметных препятствий, 45 тысяч противотанковых и противопехотных мин. Подарок, какого никто не ждал. Столько мин было выставлено на севастопольских рубежах за все время обороны.

Пораньше бы эти мины, — сказал кто-то в штабе. — А то мы уж наступать собрались.

Командарм сразу же поручил инженерам, своим и приезжим, разработать план первоочередных работ по укреплению позиций армии взрывными заграждениями, и уже вечером Военный совет рассмотрел этот план. Слегка поспорили только о том, минировать ли участки, где предполагали наступать. Все верили, что после столь удачного захвата Керченского полуострова, десантированные армии начнут пробиваться внутрь Крыма, немцы ослабят блокаду Севастополя и тогда… даешь Бахчисарай! Однако решили все же минировать. Наступление наступлением, а крепкая оборона не помешает.

В первый день нового года — новый подарок: пограничный полк майора Рубцова отчаянным натиском выбил-таки врага из Генуэзской крепости, обеспечив себе и всему СОРу надежный правый фланг. Захватить, как рассчитывали, высоты, господствующие над Балаклавой, не удалось, но и за крепость спасибо: от нее по-над берегом шли самые надежные тропы к партизанам, действующим в горах.

И второго, и третьего января никого не оставляла наступательная эйфория. Измаявшиеся в глухой обороне люди рвались вперед, с неожиданной самоуверенностью взводами атаковали позиции рот, даже батальонов и нередко выбивали врага, цеплявшегося за каждый окоп. Линия фронта, опасно изогнувшаяся на штабных картах в сторону Северной бухты, как напряженная дуга, все более выпрямлялась, кое-где даже прогибалась в сторону противника.