Наказание продолжалось. Несчастная Мадлон уже не кричала, и ничего не могла сказать. Ее крики слились в протяжный жалобный вой, в котором не было ничего человеческого. Казалось, это кричит затравленный зверек в руках цыган, решивших использовать пойманное животное в своих целях.
Десять… Пятнадцать… Двадцать… Шептала Эвелина, считая удары. К тридцатому удару девушка уже не кричала и последние щелчки плетки проходили в полной тишине. Впрочем, комендант и не думал останавливаться, пока не отвесил всю назначенную порцию.
На тридцатом ударе комендант остановился.
— Принесите воды! А потом унесите ее в мою комнату!
Холодная вода привела несчастную Мадлон в чувство, но слезть с кобылы самостоятельно она не смогла. Слуги кинули ее на конскую попону и унесли.
— Пусть наказание Мадлон послужит уроком всем присутствующим. — Комендант подмигнул Эвелине. — У меня в замке строгая дисциплина, и ее нарушители могут ознакомиться с нашей кобылкой!
Толпа разошлась, а леди Эвелина поднялась в свою темницу. После пережитого зрелища гулять не хотелось. Она читала Библию, свой «Дневник» и молилась. Для нее потянулись одинаковые серые дни заключения. Эвелина проводила дни в молитвах и размышлениях, снова и снова воскрешая в памяти события своей жизни. Постоянно думая о сэре Гилфорде, она гадала, что могло с ним случиться, и молилась за него. Впрочем, память снова и снова возвращала ее к наказанию несчастной служанки и тех словах, что она случайно услышала. «Нет! Комендант не посмеет! Я дочь рыцаря, и не позволю бить себя какому-то мужлану!»
Мадлон по-прежнему служила Эвелине, а о том, что сделал с ней комендант, по секрету рассказала госпоже.
— Боль от плетки куда сильнее, чем от того, что он со мной потом сделал!
Глава восьмая Месть Оливера Хаксли
Иногда ее покой нарушало привидение. Звеневшее цепями, в замковых коридорах.
— Это дух леди Лорен. — шептались слуги. — Прадед лорда Хаксли замуровал ее живьем в подвале замка за супружескую измену! Впрочем, участь Эвелины не многим лучше!
Накануне нового страшного испытания Эвелина увидела призрак.
— Молись за меня, — прозрачная молодая женщина появилась из угла комнаты, — я наказана в полной мере за грехи, а тебе предстоит завтра первое покаяние. Молись и укрепи свои силы.
— Что такое первое покаяние? — не поняла перепуганная леди, но призрак исчез.
Ночь женщина провела на коленях перед распятием, а утром обнаружила, что дверь спальни по-прежнему заперта!
— Откройте! — Она забарабанила в дверь кулачками.
Эвелина забыла, какое сегодня число, и совсем позабыла о пьяных прощальных словах своего мужа.
Но комендант замка не забыл, пергамент с письменным распоряжением лорда лежал в ларце коменданта с момента приезда Эвелины в замок. Впрочем, комендант не решился собственноручно наказать свою узницу.
Вот потому-то в этот полдень и вошел в комнату капитан лучников и по совместительству главный тюремщик, бородатый здоровяк, мистер Жерар.
— Сегодня первое марта, — Жерар церемонно поклонился, — настало время первого из ежемесячных наказаний — во исполнение приказа мужа!
— Но нет, нет, вы не можете, — запротестовала она, — вы не можете выпороть меня! Разве моя ссылка не служит достаточным наказанием?
— Таковы были приказы господина, — настаивал тюремщик, — а жене подобает повиноваться воле мужа!
— Но он вовсе не имел ЭТО в виду! Он был пьян! Да, меня отправили в изгнание, но я — по-прежнему ваша леди, супруга вашего повелителя. Вы не можете сделать это со мной!
— Ну, имел он ЭТО в виду или нет, но он приказал это, при свидетелях. А я не намерен рисковать потерей места и жалованья, не выполняя распоряжений господина! Готовьтесь! И с этими словами он вышел из комнаты.
«Так вот, что имел в виду призрак! — думала Эвелина, спускаясь по каменной лестнице вниз, во двор. — Это для меня плотники возвели кобылу! Меня будут пороть как провинившуюся крестьянку!»
Двое стражников шли следом, как за важной преступницей.
Оказалось, что все обитатели замка уже собрались, посмотреть на исполнение приговора. Смотреть на расправу над бывшей госпожой куда приятнее, чем на то, как визжит под плетью простая служанка.
Понятно, что при такой печальной и вместе с тем ужасной церемонии присутствовала многочисленная толпа народа, которая, как известно, всегда с какой-то непонятной страстью стремится посмотреть на подобного рода зрелища, так сильно действующие на нервы, потрясающие и волнующие каждого человека с душой и чувством. Были и такие люди, которые обожали смотреть на все ужасное и потрясающее.
«Вот они, верные слуги, — думала Эвелина, глядя на толпу, — да поможет мне святая Женевьева!»
Дул студеный ветер, и по небу неслись свинцовые облака. Погода не располагала к раздеванию: женщины потуже затягивали платки, мужчины запахивали кафтаны, топчась на одном месте, чтобы согреться.
— Нет! — женщина вырвалась из рук стражников, осознав, что сопротивление бесполезно, и что покорность остается единственной надеждой на сохранение хоть какого-то достоинства, остановилась.
В то же время, зрители были обуяны в этот момент самыми разнообразными чувствами.
И если некоторые женщины были в ужасе от предстоящего зрелища, то у иных это могло вызывать только простое любопытство или сочувствие. Собиравшаяся во дворе усадьбы публика выглядела празднично одетой, подобающе торжественному случаю. В то же время они не считали предстоящее событие чем-то из ряда вон выходящим. Были и такие, сами не раз поротые, которые испытывали злобное ликование, наблюдая унизительные мучения своей госпожи.
Тюремщик стоял в центре мощеного диким камнем двора, возле деревянной кобылы.
Она медленно пошла в его сторону, твердо решив не доставлять им удовольствия и не просить о милосердии.
— Снимите платье, — коротко приказал тюремщик, когда она остановилась на каменных плитах.
Пленница хотела возмутиться, но, заметив, что солдаты готовы силой сорвать с нее одежду, предпочла раздеться сама. Она расстегнула платье, позволила ему соскользнуть на землю, и гордо выпрямилась. «Да поможет мне Господь! — думала Эвелина, стоя обнаженной, перед десятками глаз, устремленных на нее. — Папа, да упокоит Господь его грешную душу, драл меня как маленькую девочку, награждая ударом за год жизни. Теперь получать придется по взрослому! Перетерплю!»
Утонченная нагота леди Эвелины казалась ирреальной в окружении мужчин, словно просверливающих своими взглядами, пристально взирающих на высокие груди с темными сосками, набухшими под холодным ветром морозного утра.
— Ложитесь на кобылу, свесьте руки и ноги вниз! — распорядился тюремщик.
Она осторожно поставила ноги в нужное положение. Несмотря на холод, обжигающий уже покрытое «гусиной кожей» тело, юная мученица почувствовала, как краска стыда покрыла лицо и шею.
Холодный ветер царапнул напряженные ягодицы, и тело сразу покрылось гусиной кожей. Она вздрогнула, бросила взгляд назад, и увидела тюремщика, получающего от капитана последние распоряжения.
«Укрепи меня, Господи, — Она закрыла глаза, — сэр Гилфорд, ради нашей с тобой любви я перенесу это наказание с достоинством и честью!».
— В марте — тридцать один день, — капитан церемонно передал тюремщику плеть, — так что соблаговолите выдать ей по крепкому удару за каждый из этих дней!
Эвелина испытывала дополнительное унижение о того, что будет публично наказывать простолюдин, и она решила, что должна вынести эту часть наказания с наименьшими внешними признаками страдания, как и полагается дочери знатного английского рода.
«Молится, — Инкуб, стоя в толпе, — думал о том, что еще немного и душа грешницы будет в полном его распоряжении. Ну, ничего, после порки тебя ждет сюрприз!» Фанге, верный пес госпожи, сидел на привязи во дворе. Казалось, это единственное существо, которое сочувствует хозяйке. Вот его телом и решил воспользоваться коварный враг рода человеческого.
