«Хорошо, что Мартин заставляет ее так страдать, — Эллин любовалась слезами на лице наложницы. — Удовольствие от мужа должна получать только я!»

— Ну вот, а ты боялась! На самом деле это не так страшно, как считают глупые девицы и церковники! — Мартин довольно улыбнулся. — Движения рыцаря стали неторопливыми. — Dixi![15]

Иногда он совсем останавливался, целовал и ласкал ее ушки, мял ладонями груди и живот.

— Ну что, сладкая, — Эллин смотрела на то, как наложница осваивает итальянский способ, — не сладко?

Из глаз потекли слезы, что не понравилось Эллин, и она решила обязательно высечь девчонку еще раз. Впрочем, к великой досаде Эллин, Мартин предпочитал добиваться покорности, не наказывая, а тем, что ласкал наложницу, до тех пор, пока в ней не пробуждалось желание. Сколь ни сладостно было Алисин потом, собственная слабохарактерность казалась ей унизительной.

Алисин еще не осознавала, что стала женщиной во второй раз. Она больше не носилась со своим горем, как наседка с яйцом.

— В конце концов, раздвигать ноги приятнее, чем подставлять попу под розги! — решила она.

Появившееся плотское удовольствие от любви, надежно повторялось при желании, вселило в уверенность, выкорчевало корни раздражения и горечи. Больше того, она поняла, что, отдавая себя, ничего не теряет.

Утром Эллин объявила Алисин, что по ночам у нее появляется новая обязанность.

— Ты будешь вылизывать меня так же тщательно, как моего мужа! — Строго сказала она. — По первому требованию! В случае малейшего недовольства — розги! Кстати, у нас уменьшился их запас. Так что не забудь его пополнить!

«Что угодно, только не розги, — думала наложница, услышав новую придумку госпожи. — В конце концов, я вылизывала у Мартина после того, как он кончал в мою госпожу, так что знаю, какая она на вкус!»

— Тебе надо объяснять, чего я хочу? — Эллин раскинула ноги в стороны.

— Нет, моя госпожа, — Алисин покосилась на пучок розог, замоченный в корыте, и встала над хозяйкой на четвереньки.

Впрочем, перспектива быть высеченной или отданной слугам тоже не радовала.

— Ну, бабы! Ну, бабы! — воскликнул Мартин, увидев, чем они занимаются. — Вот еще на мою голову! Ей-богу, Si Deus creavit hominem mulieres — ipse diabolus[16], чтобы всех отправить в ад! Нет, кажется, сегодня я высеку их обеих!

В самой глубине души оставалось что-то отчаянно черное, что могло всплыть наружу, оглушить и сломить ее, но это было очень далеко.

Эллин очень хотелось родить Мартину ребенка, но все усилия и молитвы не помогали. Зато помог призрак дедушки Максимилиана.

— Credo in unurn Deum, Patrem omnipotentem, factorem caeli et terrae, — Эллин надеялась отмолить грехи, visibilium omnium et invisibilium![17]

«Сколько грехов я натворила в спальне! — Эллин украдкой вытирала слезы, глядя на то, что вытворяет Мартин с наложницей. — Неудивительно, что ничего у меня не получается!»

— Сходи к колодцу на болотах! — Призрак устал смотреть, как внучка плачет и молится перед распятием. — Карту колодца найдешь под гобеленном, в спальне. И не забудь взять с собой хлыст Омара!

— А хлыст-то зачем? — Не поняла Эллин.

Призрак растаял, не удостоив женщину ответом.

— Хлыст, так хлыст! — Вздохнула леди Эллин. — Нам женщинам к порке не привыкать! Если это поможет, я все перетерплю!

Молодожены развлекались игрой в мяч.

— А не сходить ли нам к святому колодцу? — Эллин перебросила мяч Мартину. — Про него ходят много разных слухов! Говорят, он и бездетным парам помогает!

Муж, услышав о священном колодце и о плети ничуть не удивился. Английские законы позволяли мужьям поколачивать жен. Впрочем, Мартин, обожавший Эллин еще ни разу не поднимал на супругу руки.

— Ты веришь в эти сказки? — Мартин ловко отбил набитый тряпками мячик дощечкой. — Не знаю, поможет ли нам святой, но потонуть в этом гиблом месте можно запросто! Сколько слухов об этом мрачном месте по округе ходит. Будь этот колодец действительно чудотворным, на этих болотах было бы не протолкнуться от паломников! Что-то я не видел там особого религиозного рвения!

— Да ты никак боишься? — Эллин пропустила удар.

«Эту Алисин бы, да вот этой дощечкой пониже спины! Чует сердце мое, затяжелела она от Мартина! Без всяких молитв! У этих деревенских все быстро получается!»

— Я не боюсь, а ты не зевай! Знаешь, еще у древних греков и римлян была игра, в которой мяч отбивали рукой или палкой. Но в эту игру «джидоко»[18] знают уже двести лет в Италии и Франции. С той лишь разницей, что французы отбивают прыгающий мячик рукавицей, а итальянцы деревянной лопаточкой. Именно они придумали сверлить в них дырочки! Даже во дворцах я видел залы для игры в мяч! Аристократы не любят под дождиком играть!

Мартин обожал эту игру, и научил играть Эллин.

— Сама знаешь, я старый солдат и смерти не боюсь, хотя в болоте тонуть не самая благородная смерть! — Мартин, сжимая в руках дощечку, терпеливо ждал, когда Алисин принесет мяч из колючих кустов. — Я не привык рисковать жизнью любимой женщины!

Кожаный мячик был набит опилками, и отскакивал только от твердой поверхности.

— Пошли пить пиво! — Эллин вытерла пот со лба. — Я проиграла!

Увидев, что муж привязался к рыженькой девчонке, она не стала выгонять наложницу из постели, но сделала так, что и на супружеском ложе Алисин доставалась роль служанки: вылизать господина до и после исполнения супружеского долга входило в ее обязанности.

Попытки возражать господам у рыженькой служанки были, но быстро пресекались супругами с помощью розог. «Удовольствие в постели должна получать только я! — думала Эллин, поручая Мартину в очередной раз наказать служанку. — Этой простушке сразу бы согласиться, ну, да раз она упирается, получит все, что заслуживает! На этот раз пущу в ход дощечку для игры в мяч!»

— Ай! Не надо! — Алисин вздрагивала на привязи. — Я буду, буду делать все, что прикажете!

Слезы и стоны несчастной переросли в жалобный вой.

Мартин, мечтавший попробовать знаменитую ласку из арсенала восточных красавиц решил не жалеть строптивую служанку и наказывал в полную силу.

— Так ее! — Эллин обожала смотреть на мучения девушки: неистребимая женская ревность получала в этот момент полное удовлетворение. — Чтоб неделю сесть не могла!

Впрочем, экзекуцию пришлось отложить: наблюдая за конвульсиями несчастной Алисин, Мартин так возбудился, что сумел доставить Эллин несколько очень приятных минут.

Девушка, так и не освобожденная из привязи, всхлипывала и смотрела на игры хозяев.

«Я вылижу его, пусть только больше не бьет! — думала она, понимая свою ошибку. — Все что угодно, только не порка!»

— А теперь, — Эллин посмотрела на Алисин, — пора посмотреть, пошло ли наказание впрок нашей рыжей подруге!

Мартин развязал Алисин и лег на спину.

Поначалу девушке пришлось подавлять подступающую к горлу тошноту.

«А если укусить? — вдруг подумала она. — Сомкнуть зубы и отмстить за все, что они со мной сделали? Отмстить за свою поруганную честь и за мучения?» Ее тело задрожало от предвкушения мести, но тут она вспомнила, как быстро судьи расправляются с преступниками, тела некоторых из них до сих пор качаются в петлях на деревьях вокруг замка. Боль в наказанном теле вернула к действительности: за такой поступок она явно одними розгами не отделается.

«Нет! — Закрыв глаза, Алисин представила себе, как стоит под деревом, а палач надевает на ее нежную шею пеньковую веревку. — Не хочу!»

— Облизни губы, обхвати ими свои зубки, — учил Мартин девушку основам запретных ласк, — и теперь обхвати и работай этим колечком вверх-вниз!