Предчувствие чернокнижника о неминуемой смерти сбылось.

Утром утомленный отец Гай щедро расплатился с матушкой за постой и собрался по делам в Лондон. Как оказалось, на дороге его уже ждали разбойники.

Власти поймали и повесили несколько бродяг. В них матушка Изольда признала разбойников, напавших на нее по дороге, и лишь Катрина догадывалась, что инквизиция настигла свою жертву.

После исчезновения чужестранца, который действительно очаровал ее, настроение Катрины явно изменилось. Она полюбила гулять ранним утром и поздним вечером по тропинкам вокруг монастыря, вспоминая его последние слова, представляя его милую улыбку, и заканчивала прогулку на том месте, где был вход в склеп.

Ночами Катрине часто снилось нечто странное — то проносились перед внутренним взором сцены из прошлой жизни, ее братья, отец со страшным ремнем в руках, или призрак дедушки Максимилиана пытался учить ее жизни, а бывало так, что после молитвы она проваливалась в темноту, тоску и безнадежность. Иногда, не смотря на теплую погоду, ее окутывал смертельный холод.

Катрина была одинока и несчастна.

Катрина старалась избегать общества монашек, и, похоже, была счастлива лишь тогда, когда оставалась одна в своей келье: матушка Изольда, довольная прибылью, согласилась выделить ей отдельное жилье. Только там она давала выход своей печали в слезах, молясь за душу покойного отца Гая, а скорбь, которую она благопристойно скрывала на людях, вырывалась наружу. Так прекрасна и в то же время так смиренна была прелестная скорбящая, что она уже казалась ангелом, освободившимся от пут этого мира и готовившимся к полету на небеса. На самом деле в душу ее вселились совсем не те мысли, которые должны посещать монашек.

Единственным утешением была книга, подаренная сэром Гаем.

«Только за чтение таких трудов меня ждет в лучшем случае костер», — думала Катрина, рассматривая пентаграммы и прочие изображения. Но искушение было слишком большим, и монашка долгими ночами изучала текст и заклинания.

— Читай, читай, грешница! — Инкуб, враг рода человеческого скрывался в дальнем углу кельи. — Пока ты читаешь, я могу заходить в эту обитель! И своего не упущу! Иногда он подходил к монашки так близко, что от перепончатых крыльев пламя свечи начинало мерцать, и только молитва гнала его вон.

Она понимала, что делает тяжкий грех, изучая книгу, но отказать себе в этом грехе не могла.

Но, одним чтением девушка не ограничилась. К чему это привело — расскажу в следующей главе.

Глава одиннадцатая. Черная месса[169]

В огне живут саламандры, в воздухе — сильфы, в воде — нимфы или русалки, а в земле — гномы. Стихийные существа не обладают правом на вечную жизнь, имея, по словам философов, смертную душу. Тем не менее они живут несколько веков, не подвергаясь разрушительному влиянию времени и не испытывая никаких недугов, так как по своему однородному составу не подвержены разложению. С давних времен они отшатнулись от людей, вступая в сношения только с личностями, посвятившими себя исканию истины.

В после исчезновения сэра Гая Катрина чувствовала себя особенно несчастной, брошенной и забытой. На нее, стараниями Инкуба, наваливалась жуткая депрессия, совершенно опустошающая душу и отнимающая силы не только молиться, но и жить. Молитвы, послушание — все это навевало на Катрину тоску. Вечерами, когда работы сделаны и служба окончена, уединившись в келье, читала подарок чернокнижника сэра Гая, старинный фолиант, украшенный пентаграммой и пояснением о том, как вызвать к жизни души умерших людей, чтобы иметь возможность выяснить все о грядущей жизни у тех, чьи нетленные тела лежали на кладбище. Она вспомнила, как крепкие руки обхватывали сзади ее ягодицы и прижимали к себе, как от этого огромный член проникал в лоно еще глубже… Как от этого в глубине ее тела возникала боль, но не такая, как дают розги, а другая упоительно сладкая…

После отъезда и гибели отца Гая ей не долго пришлось наслаждаться спокойной монастырской размеренной жизнью.

Сердце Катрины при встрече незнакомым мужчиной в монашеском одеянии затрепетало от страха, и, собрав все силы, она произнесла дежурное — Pax vobis[170], и отвернулась. Ей вдруг показалось, что этот железный взгляд уличит ее в смертном грехе, разоблачит и уничтожит, низринет в пучину вечной погибели и неизбывного стыда.

Как оказалось, это хромой отец Джон — монастырский приор приехал читать воскресную проповедь. Как оказалось, напрасно он сменил монашеское одеяние на меч и кольчугу. Топор французского пехотинца сделал его навсегда калекой. С войны он вернулся в лоно церкви без славы, без денег и озлобленный на весь свет, но в качестве трофея он вывез священную реликвию! В те времена ларцы-реликвии, содержащие настоящие или поддельные мощи святых, становились объектами почитания в храмах и в домах благочестивых христиан. Большое количество реликвий появилось в Европе после крестовых походов, и вот уже четыре века они кочевали из рук в руки. Для малограмотных простых людей многочисленные мошенники усердно производили фальшивые и весьма курьезные реликвии, например, перья из крыльев ангелов, но у отца Джона была самая, что ни на есть настоящая!

Катрина стояла вместе со всеми монашками, но будто под воздействием недобрых чар она все поворачивала голову в его сторону, и все так же сурово и неподвижно стоял этот муж с устремленным только на нее загадочным взглядом. Горькая насмешка, ненависть, исполненная презрения, застыли на его изборожденном морщинами высоком челе и в опущенных углах рта. От него веяло холодом… жутью.

«Визит хромого отца Джона не предвещает для меня ничего хорошего!» — подумала Катрина, и не ошиблась. Отец Джон, вновь занявший должность приора монастыря пожелал лично высечь монашку за грехи, а за одно и провести с ней ночь.

Священная реликвия, обещанная Джоном, была ценнее любого золота: она гарантировала процветание обители на многие годы вперед за счет прихожан, обожавших верить в чудеса. Разумеется, матушка Изольда пошла навстречу естественному желанию отца Джона, и Катрина оказалась на покаянной скамейке.

«Мне снова придется раздеться перед мужчиной! — думала монашка. — Казалось, можно бы и привыкнуть, но, боже мой, как это унизительно, дать себя сечь, не столько за провинность, сколько ради процветания нашей обители!»

Точно угадав ее мысли, матушка Изольда пообещала, что эта порка пойдет в зачет ее будущих прегрешений.

— Да я бы сама ради такого дела под розги легла, да и в келье согласилась всю ночь молиться, но отец Джон захотел именно тебя! Понимаешь, реликвия — основной доход малоземельного монастыря. Конечно, я могла купить ее у бродячих продавцов, выдающих себя за паломников из святой земли, и это при весьма сомнительной подлинности! Так нас выручала бутылочку со «святой водой из Иордана». Все было хорошо, пока один из наших дорогих гостей не выпил ее с похмелья, и монастырь наш остался без дохода. Я надеюсь на тебя!

— Gratias![171] — Катрина смахнула набежавшую слезу, — молитесь за меня!

— Ex profundis clamavi ad te Domine. Oremus! — матушка Изольда встала на колени рядом с Катриной и принялась истово молиться. — Et in omnis saecula saeculorum. Amen![172]

«Пусть слова на древней латыни помогут пробудить в Катрине таинственные душевные порывы, которым суждено мятежное, несказанное томление ее души. Тогда земные греховные вожделения уже не застигнут ее душу врасплох, не соблазнят ее обещанием величайших восторгов, ее неизреченных стремлений. Слепая страсть не ринется по ложному пути, а тяготение к святому, неземному поможет перенести наказание!» — думала матушка.