Они не могли простить Катрине того, что чернокнижник пользовался только ее услугами.

— Бедная монашка, — шептались крестьяне, пришедшие в монастырь, — видимо, велика ее вина перед Господом.

Но больше всех порка потрясла Бертрана, молодого пастушка, впервые видевшего порку молодой голой женщины так близко, что несколько капелек крови попали на него.

— Помоги ей боже, — юноша смотрел во все глаза, и увиденное намертво запечатлевалось памяти.

«Прости ее грешную», — подумал он, смахивая набежавшую слезу.

Со своего места Бертран отлично видел белоснежную голую попку, чуть подрагивающую от страха, чудесные, соблазнительные голые бедра, которые быстро преображались под ударами. У него перехватило дыхание от увиденного, а в паху приятно защекотало. — «Хорошо, что в толпе никто не видит моего греха», — думал он. «Мальчик» в штанах Бертрана проснулся, до боли налился кровью и поминутно взбрыкивал. Наказание дошло только до половины, когда Бертран выдержал, спустил, и по всему телу разлилась приятная истома.

«О, какое божественное наслаждение! — В этот момент ради обладания Катриной Бертран готов был отважиться на все. — На исповеди священник наложит на меня такую епитимью, что целый год придется сидеть на хлебе и воде!»

У него было такое чувство, будто он поднялся над своей собственной жизнью и, вознесенный на крыльях любви, мог ничего не бояться и, следовательно, мог на все дерзать. Приор взмахнул плеткой еще раз, да так ловко, что гибкие хвосты впились в щель между ягодиц.

«Бедная девочка, — думала Линда, — теперь она долго не сможет сидеть! Ну да ничего, я ее приласкаю, вылижу!»

— Четыре, — командовала настоятельница.

Казалось, с каждым ударом из тела прутья высекают кусочки мяса.

Господи, когда же этому придет конец? — Успела подумать несчастная женщина. — Когда, когда?

— Пять! — плеть взлетела еще, и тело ее, казалось, задрожало все целиком, когда она приняла страшный удар вдоль спины. Не было других ощущений, способных сравниться со жгучей болью, и не было в мире никаких звуков, кроме шипения страшных хвостов. Девушка уже не кричала, из ее горла вырывался отчаянный визг.

Все кончается, все в жизни когда-либо кончается, — уговаривал себя несчастный Бертран, — эта экзекуция тоже пройдет. Но когда?! Бедная монашка!

— Шесть! — Катрина почувствовала жгучую боль, идущую вглубь тела, концы хвостов впились в бедро. Все тело свело, и она не смогла держать крика. Такая боль слышалась в голосе несчастной, что Бертран содрогнулся! Впрочем, большинству зрителей жалости измученная голая монашка не внушала.

— Семь! — очередной удар пришелся самое чувствительное место — по нижнему краю ягодиц, почти на бедрах. Катрина завизжала так, что у зрителей заложило уши.

— Восемь! — удары сыпались один за другим, жаля нежнейшую плоть, они были настолько продуманными и точными: что боль казалась разрывающей, словно тело раздирали на части сотни раскаленных железных крючков.

Что было дальше, Катрина толком не помнила. Ужас куда-то ушел. Осталась только боль, страшная боль, разрывающая ягодицы и бедра.

— Хватит! — вдруг произнесла мать-настоятельница, увидев, что девушка перестала кричать и подпрыгивать.

Девушка потеряла сознание.

— Принесите ведро воды, а лучше два! — приказала матушка-настоятельница, вспомнив лечебный метод чернокнижника. — Сомлела грешница! Развяжите ее!

Толпа зрителей недовольно загудела: всем казалось, что наказание слишком быстро кончилось. Только Бертран поспешил уйти из церкви.

«Я еще жива?» — подумала Катрина, открывая глаза.

— На колени! — приказал отец Джон, протягивая наказанной плетку для поцелуя, и она прижалась к окровавленным хвостам трясущимися губами.

«И все-таки я люблю Катрину, — думала настоятельница, любуясь унижением молодой монашки. — По большому счету, ее выходка в склепе с черной мессой заслуживает костра!»

И тут Катрина потеряла сознание.

— Отнесите ее в келью! Селина, присмотри за ней! — приказала матушка настоятельница.

Гуманизм матушки настоятельницы был объясним и с практической точки зрения: реликвия перешла в собственность монастыря.

Катрина не помнила, как пережила ночь после порки.

«Боже, как хочется пить!» — Катрина пошевелилась и попыталась встать, но она была слишком слаба.

— Пей! — Линда протянула ей кружку пива. — Матушка Изольда прислала!

— Неужели я жива? — голос Катрины звучал хрипло, будто она не говорила несколько дней.

Вечером, сидя с матушкой Изольдой за шикарной трапезой, Отец Джон и думать забыл о ведьме и о Катрине, что была так не в меру жестоко наказана.

— Вкусная у вас ветчина! Лучшая во всем графстве! — Отец Джон выпил кружку монастырского пива. — Помню, старик Карл умел готовить такую шикарную ветчину…

И пиво похоже на то, что я пил в детстве. Упокой господь душу Карла и его дочери Джейн. Слуги говорят, что его призрак до сих пор появляется в замке!

— Матерь божья, — матушка Изольда, похолодев внутри, стала читать молитву.

— Интересно, что Джейн не меньшая грешница, чем дедушка Карл, но ее призрак в замке не появлялся!

Матушка Изольда чуть не подавилась ветчиной. Она о знала, что Джейн работает трудницей у нее на кухне!

Впрочем, она волновалась напрасно. Ум отца Джона не обладал должной гибкостью, чтобы связать вместе мимолетный взгляд знакомой женщины и качество предложенного угощения. Впереди у него была очень интересная ночь.

— Да, сегодня вряд ли Катрина сможет молиться вместе с вами ночью, — вздохнула матушка-настоятельница, — может, возьмете другую девушку?

— Да, — желание отца Джона полакомиться сестрой пивоваркой, с каждой минутой все больше занимало его мысли, — а вы помолитесь о спасении ее души!

«Все равно она будет в моей власти, — подумал он, — она должна покориться мне! Как будто в последний раз я навещаю эту обитель».

На этот раз матушке Изольде пришлось готовить Линду к визиту отца Джона. Для монашки это было серьезное испытание: она любила монашек, а мужчин старалась избегать. Матушка, зная эту особенность характера монашки, решила поговорить с ней серьезно.

— Ты знаешь, — как досталось сегодня Катрине! — Сказала она, натирая тело Линды лимоном. — От тебя зависит: отдаст ли отец Джон реликвию или нет. Поэтому будь с ним нежной и ласковой. Изобрази страсть так, как будто это твой любимый мужчина! Постарайся ради монастыря!

— Хорошо, матушка, — вздохнула монашка, — но как противно раздвигать ноги под мужчиной!

— Если отец Джон будет доволен, — я приду к тебе в келью на всю ночь! — Пообещала матушка Изольда. — Приду как к самой любимой своей сестре! Ну, а теперь позволь я тебя немножко подготовлю!

Ловкий язык матушки настоятельницы нашел вход в горячую глубину Линды.

В этот момент Линда была счастлива: матушка редко уделяла ее своим вниманием.

Матушка была умелой и опытной любовницей: многому, очень многому научилась Линда в ее объятиях. Еще немного и тело пивоварки вздрогнуло, выгнулось дугой и обмякло.

— Ну вот, — Матушка встала с кровати. — Дочь моя, теперь я вручаю тебе судьбу монастыря. Скоро, очень скоро сюда придет отец Джон!

«Значит, я и одеваться не буду! — решила пивоварка. — Раз он хочет, так получит!»

Отец Джон, войдя в келью Линды, увидел совершенно монашку, лежащую на животе. Монашеское одеяние было свалено на полу. Широкая кровать была сделана по примеру матушки Изольды.

— Извините, святой отец, — Линда повернулась, и посмотрела на вошедшего, — я молилась за Катрину.

В глазах у нее стояли слезы.

— Можешь лежать, дочь моя! — руки приора блуждали по ее телу, задерживаясь на ягодицах. — Какая у тебя замечательная попка!

«Пышная, мягкая и очень вкусная, — думал отец Джон, — только тело без следов розог смотрится не так вкусно, как тело Катрины! Ну, ничего, высеку в другой раз!»