Бертран был единственным прихожанином, который от всей души стал молиться за несчастную Катрину.

— Теперь ложись животом на аналой, и спусти руки вниз! — распорядился приор, отец Джон. — Линда, привяжи ее!

«Как говорится, двум смертям не бывать, а одной не миновать! — Катрина не раз и не два за свою монастырскую жизнь ложилась на приспособление для порки, и каждый раз ее страшила не столько боль, сколько публичное обнажение. Но на этот раз с нею была Святая Инесса!»

— Voca me cum benedictis[182], — молилась Катрина, закрыв глаза, и ей чудилось, будто она видит на озаренных солнцем небесах свою покойную матушку Эллин, и Святую Инессу в сияющем звездном венце.

— Крепись дочка, — Эллин посмотрела на нее, а затем, подняв голову, устремила взор вверх. — Тебя простят!

Святая Инесса молча перекрестила ее.

«Вырос, папенькин сыночек! — Джейн стояла в толпе среди зрительниц. Она сразу узнала в приоре отца Джона. В свое время отец сэра Джона чуть не сжег ее на костре за колдовство.

— Все в отца пошел! — Джейн захотелось плюнуть, но в храме Господнем так вест себя нельзя.

Любитель мучить женщин!»

На секунду взгляды ведьмы и отца Джона встретились.

«Где я видел эту женщину? — Задумался он. — Наверное, на службе в церкви!»

На счастье Джейн, святой отец не вспомнил обстоятельства их встречи…

Предстоящее развлечение не давало времени на раздумья.

— Oro supplex et acclinis cor contritum quasi cinis![183] — Шептала Катрина, позволяя себя привязать. — «В конце концов, я это заслужила!» Несчастная монашка встретила жестокий приговор со смирением, тронувшим сердца всех присутствующих, кроме отца Джона.

— Hodie Dominus punire manu peccator Katrina![184] — Отец Джон пошел выбирать плеть.

«За мой грех с черной мессой пощады не будет! — подумала девушка. — Плеть — не ивовые прутья! Боже, как стыдно лежать вот голой и совершенно беззащитной! Мало того, что монашки здесь, так и окрестные крестьяне пришли! Все, что мне осталось, так это молиться!»

Девушка закрыла глаза, но слезы все равно потекли по ее щекам. Прохладный ветерок царапнул ее напряженные ягодицы, и тело сразу покрылось гусиной кожей. Она вздрогнула, бросила взгляд назад, и увидела приора и зрителей, столпившихся позади нее.

— Помолимся, сестры, — приор поднял треххвостую плеть, но не торопился пускать ее в ход. — Пусть Господь помилует душу нашей заблудшей сестры! Сестра Линда, привяжите сестру Катрину к аналою, — презрительно процедил приор.

— Confiteor Deo omnipotent, beatae Mariae semper Vrgini, — читали сестры.

На самом деле приор решил продлить удовольствие, любуясь страданиями Катрины.

— Beato Michaeli Archangelo, beato loanni Baptistae!

«Ведь не каждый день юная монашка лежит вот так, на аналое, готовясь принять наказание от моей руки!» — думал он, любуясь картиной: высоко выпяченная пышная попка молодой женщины, а на приоткрытых складках пухленьких половых губок выступила предательская влага.

— Sanctis Apostolis Petro et Paulo, omnibus Sanctis, et vobis, fraters, ettibi pater, quia peccavi nimis cogrtatione, verbo et opera…

— Mea culpa, mea culpa, mea maxima culpa, — молилась мать настоятельница, глядя на то, как сжимаются в предвкушении порки белые половинки монашки, — смилуйся над ней, грешной!

Хитрая женщина знала, что наказание плеткой может быть и слишком суровым, но монастырю нужны приношения. Крестьяне уже внесли посильную лепту, да и Катрина вполне заслужила наказание, но, самое главное, это священная реликвия, что обещался подарить отец Джон обители.

«Ради священной реликвии можно любую монашку не только выпороть, но и к нему в постель положить, — думала она, — не говоря уже о том, чтобы высечь! Реликвия, это прихожане, чудеса и постоянный доход! Sancti desinit iustificare per!»[185]

— Ideo precor beatam Mariam semper Virginem, beatum Michaelem Archangelum!

На этот раз привычные слова покаянной молитвы показались Катрине нестерпимо длинными…

— Beatum loannem Baptistam, sanctos Apostolos Petrum et Paulum, omnes Sanctos, et vos!

…и наполненными дополнительной пыткой.

— Fratres et te, pater, orare pro me ad Dominum Deum nostrum!

Катрина по собственному опыту знала, что приор, далекий потомок сэра Томаса де Брюэна, обожал, по примеру предка, сечь монашек, смотреть, как они краснеют, раздеваясь, любоваться маленькими капельками крови в местах, где кончики ременной треххвостки касались нежного тела. Кроме того, он был груб в постели: не так давно ей уже приходилось быть игрушкой в руках приора, по велению матушки Изольды. Той очень хотелось получить для монастыря священную реликвию.

— Amen! Да свершится воля господня! — закончил приор. — Я лишь недостойное Его орудие.

«За такое зрелище не жалко и жертвовать в монастырь, — думал отец Джон. — Прав был сэр Томас де Брюэн! Ну, где еще можно получить такое удовольствие, да заодно и совершить богоугодное дело!»

— О Иисус, ты благоволил принять страдания и раны ради нашего спасения. — Шептала Катрина короткую молитву. — В моих страданиях я подчас теряю мужество и даже не решаюсь сказать Отцу Небесному: «Да будет воля Твоя». Но, уповая на Твое милосердие и Твою помощь, я обращаюсь к Тебе.

Теперь до расправы оставались считанные секунды. Приор уже пробовал плетку в воздухе.

Краем глаза Катрина наблюдала за страшными приготовлениями и продолжала молиться:

— И хотя временами я падаю духом, все же я готова принять все те скорби, которые по воле Провидения выпали на мою долю. Молю Тебя, Господи, чтобы мои страдания не были бессмысленны, но принесли духовную пользу мне и через меня другим людям — тем, кто еще не знает Тебя, а также тем, кто трудится и страдает для Тебя. Господи, благослови всех, кто мне помогает и делает добро. Благослови всех, кто тоже страдает. Помоги им и мне избавиться от бед и скорбей, а пока длится нынешнее несчастье — иметь утешение и радость в Тебе, Подателе жизни. Аминь.

— Раз! — посчитала настоятельница, когда страшное орудие свистнуло в воздухе, и гибкие хвосты впились в ягодицы Катрины.

Церковь огласилась отчаянным воплем. «Господи, прости меня, грешную! — успела подумать она. — Впрочем, я это заслужила своим поведением в адском склепе!»

— Два!

Плеть опустилась чуть выше бедер, хвосты тяжело влипли в тело, и почти обвились вокруг него.

Катрина завизжала, как поросенок под ножом монастырской трудницы-поварихи Джейн от обжигающей боли. Теперь удары сыпались один за другим, жаля нежнейшую плоть. Приор плетью владел виртуозно: каждый удар был продуманным и точным. Боль казалась разрывали Катрину на части сотнями раскаленных железных крючков.

Приор, полюбовавшись пляской ягодиц и первыми капельками крови, нанес еще один удар. Он уже разошелся. Желание мучить несчастную жертву, продолжало накатывать на него волнами, усиливаясь от каждой капельки крови, от каждого вздрагивания от каждого стона.

— Три! — настоятельница улыбнулась, глядя, как девушка подпрыгнула на аналое.

— Deus! Katherine peccaverunt et oportet puniri! Pro salute animae suae![186] — Улыбнулся палач.

«Черт бы тебя подрал! — подумал Бертран и боязливо перекрестился. — Такие мысли доброму католику в церкви грех!»

«Мои розги куда как слабее, — подумала Матушка, видя, что силы девушки уже на исходе, — но по греху и покаяние! И главное — реликвия! Катрина должна потерпеть во имя монастыря!»

— Ой, мамочка! — Катрина зарыдала навзрыд.

Бедная девушка пыталась ерзать по аналою, но это не спасало попку от страшной плетки…

— Козочка то наша заблеяла, — шептались монашки. — Хорошо ее отец Джон пробирает! — Эта девица пролила столько слез, что потушила бы целый костер. Такой скорби, таких потоков слез не видано со времен святой Ниобы, о которой нам рассказывал приор Джон. Точно сам водяной бес вселился в прекрасную Катрину.