Принеси святой воды и облей ее!

— Пощадите! — измученная вампирша, очнувшись от холодной волы, плакала как самая обычная женщина, отведавшая плетки. — У меня в ушах изумрудные серьги! Они будут приношением в обитель!

— Да? — Матушка с силой потянула измученную женщину за уши и оценила качество крупных камней превосходной огранки, и сердце ее стало смягчаться. — В конце концов, греха убийства здесь не было! И без волос она лишена своей силы… если не всей, то большей ее части! Вызвать судью — серьги уйдут в казну! Но ты дашь слово, что немедленно покинешь и наш монастырь и Англию! И пешком! Твою пони уже взял в жены нам монастырский Моррис!

— Даю!

— Ну, тогда одевайся! — матушка ловко вынула серьги из ужей измученной женщины. — Дарственную на пони тебе подпишет сестра привратница! А это тебе! Матушка дала глотнуть микстуры грешного аптекаря Авраама. До утренней молитвы, чтобы и духу твоего не было в монастыре!

Баобхан О’Сит повезло: ее взялся подвести местный крестьянин. После порки, устроенной матушкой Изольдой и Селиной она не могла сама двигаться: каждый шаг напоминал о монастырской плетке.

Итогом этой истории было искреннее раскаяние и покаяние грешной Селины.

— Ego confiteor![265] Монашка молилась, преклонив колени перед распятием. То, что не смогла сделать матушка Изольда с помощью экзорцизма — сделала вампирша. Девушка отвернулась от сил Ада и стала на путь служения добра.[266]