Перекрестившись она встала и пошла к воротам, навстречу новой судьбе и новым приключениям.
Глава седьмая. Ночной переполох в Крейбергской обители
Хоть строго данную ей власть
В монастыре она блюла,
Но для смиренных сестер была
Она лишь ласковая мать:
Свободно было им дышать
В своей келейной тишине,
И мать-игуменью оне
Любили детски всей душой
В. Скотт
В эту ночь матушке Изольде не спалось.
«И чем же я так могла согрешить? — думала матушка, привычно перебирая четки. — Вроде как греховных помыслов у меня тоже не было, утешитель святого Антония не в счет![124]»
— Карр! — Кричал монастырский ворон, вместо того, чтобы спокойно спать в гнезде. — Кар!
— Господи, прости меня грешную, — матушка вооружилась клюкой, зажгла масляный светильник и пошла на ночной обход. — Последний раз я так волновалась перед приездом отца ревизора! И какая нечистая сила не дает мне спать!
— Карр!
— И ворон раскаркался не к добру!
Кроме ворона и матушки Изольды все обитатели монастыря мирно спали, включая матушку привратницу. Казалось, ничто не предвещало беды.
Линда, юная послушница-привратница храпела как кельтский наемник, перебравший пива. Роскошный молитвенник в переплете телячьей кожи выпал из рук на пол. — Значит, она спит, вместо того, чтобы смотреть за воротами и читать молитвы. Так-то она выполняет свое послушание! Ну, ладно, утром я храпушу высеку, а потом на три дня в подвал, на хлеб и воду, чтобы другим неповадно было!
Линда смотрела какой-то очень приятный сон и улыбалась.
«Ну, грешница, — матушка Изольда подобрала молитвенник и уже собралась разбудить нерадивую ударом клюки, — я устрою тебе покаяние, пост и молитву!»
В этот момент раздался тихий стук в монастырскую калитку.
— Кто там? — Матушка Изольда прислушалась.
— Pax vobiscum![125] Прошу защиты и милосердия! — ответил женский голос. — Да простит меня, многогрешную, Господь!
«По крайней мере, ни викинги в былые времена, ни разбойники в нынешние так не стучат, — подумала Матушка, положила книжечку послушнице на колени и открыла засов, — если что, так в мою клюку Авраам два фунта свинца влил. Мало никому не покажется! А может это именно из-за этой гостьи мне не спится?»
Сестра Линда чмокнула во сне губами, погладила книгу как котенка и сладко потянулась.
— Pax vobiscum! — На пороге стояла женщина в окровавленной мужской одежде.
Было видно, что женщине совсем недавно пришлось выплакать годовой запас слез.
— Простите, что беспокою в столь поздний час, но где в другом месте несчастной женщине могут помочь? Я попала in latrones[126] меня избили, изнасиловали, а потом я убежала!
Взгляд настоятельницы остановился на тяжелом кошельке в руках незнакомки.
— Это мой скромный вклад на монастырские нужды! — пояснила незнакомка. — Думаю, Господь не станет возражать!
«Она явно не с пустыми руками пришла ко мне! — Подумала Изольда, с детства неравнодушная к деньгам и драгоценностям. — Правда, непонятно, почему разбойники не ограбили ее, а поделились одеждой! Пущу ее!»
Джейн обратила внимание на то, как вспыхнули глаза монахини при виде кошелька.
— Вот, смотрите, — ночная гостья высыпала на ладонь несколько перстней с камнями. — В лунном свете сверкнул бриллиант, вывезенный покойным сэром Шелли из Испании.
«Настоящее сокровище! — матушка почувствовала, как начинают дрожать ее руки. — А денег то, денег!»
Кроме этого в кошельке были увесистые золотые и серебряные монеты.
— Кар! — Старый ворон вылетел из гнезда в девичьей башне и полетел посмотреть, что за шум у ворот. Его зоркий глаз сразу высмотрел бриллиант на ладони новенькой женщины.
«Украду! — решил он. — Пусть только зазевается!»
Сестра привратница храпела по-прежнему, но теперь матушка Изольда была только рада этому обстоятельству.
— Проходи! — В нашей баньке осталось немного горячей воды! Deus vobiscum![127] Там мы с тобой поговорим о грехах наших тяжких! Кошелек давай-ка сюда!
Джейн покорно пошла вслед за матушкой. Скрипнул засов, вставая на место. Матушка привратница осталась досматривать сны. Кошель исчез в складках рясы. В каменной бане было тепло, но сил мыться у Джейн не было. Мучительная смерть и огненная геенна были так близко, что и теперь еще не хотели выпускать ускользнувшую добычу, цеплялась крючковатыми пальцами и держала беглянку в неустойчивым равновесии, все еще не решив, брать Джейн сейчас или еще подождать.
— Давай, я тебе помогу, — матушка увидела, что все тело Джейн украшено следами розог, — вижу, досталось тебе крепко! Глотни! Пей одним глотком, на выдохе!
Из заветного флакончика матушка накапала глоток микстуры аптекаря Авраама. Если бы матушка сразу уложила в постель, оградила бы от всего, что могло нарушить покой беглянки, Джейн, скорее всего, и отошла бы тихо и незаметно в вечный покой, и утром монашкам осталось бы только предать грешное тело земле. На ее счастье, у матушки Изольды появились другие планы.
— Спасибо! — Джейн, не привыкшая к крепким напиткам, поперхнулась.
Во рту запахло мятой, а по телу разлился горячий огонь. Ворон сел на банное окно, надеясь на удачу, но кошелька не увидел. Матушка Изольда умела прятать ценные вещи.
— Ну, как, полегчало? — Улыбнулась настоятельница. — Похоже, ты потеряла много крови!
В ночной гостье было что-то такое непонятное и в тоже время притягательное, что у Матушки Изольды стало чаще биться сердце. Эти выразительные черные глаза, тело, щедро украшенное следами от прутьев, подсохшая кровь на бедрах, свидетельство недавних родов и седые волосы, делавшие гостью гораздо старше своих лет.
— Sancta Maria![128] — Матушка решила помочь гостье привести себя в порядок. — Ох, и досталось же тебе! Не пожалели! Похоже, разговор у нас будет долгим!
Микстура Авраама и горячая вода заставили ведьму проникнуться благодарностью к матушке Изольде и состоянием благодушия.
— Кар! — Ворон неодобрительно посмотрел на женщин и улетел спать в гнездо.
— Погибели на эту птицу нет! — Настоятельница провела пальцем по следам экзекуции. — Как каркнет — жди беды! Ну да Бог с ним! Займемся тобой: для начала надо смыть кровь и грязь! — Матушка поставила Джейн в корыто, полила из кувшина. — Мы тут живем, читаем молитвы, и делаем все exceptis excipiendis![129] Как писал евангелист Матфей, дева Мария не только биологическая, но и духовная мать Иисуса. Таким образом, женщина не только погубила человечество, но и спасла его, подарив жизнь Спасителю. Не одними грехами может гордиться наш женский род. Мы живем, читаем молитвы, грешим и каемся. Господь нами доволен!
Матушка достала большой кувшин с водой и стала поливать на плечи Джейн. Потом она взяла пучок сушеной целебной травы, размочила ее в воде и принялась нежно натирать, спину, плечи и живот.
— Эта замечательная травка хорошо лечит тело, а молитвы лечат душу.
Джейн сидела в корыте, думая о своей несчастной судьбе. Движения рук матушки Изольды были мягкими, словно как у кошки. Боль в измученном теле стала проходить.
«А ведь женщина не простая крестьянка, — думала матушка, — Ох, грехи мои тяжкие!»
Было в колдовских глазах Джейн что-то притягивающее настоятельницу сильнее, чем красота юных дев и женщин, отданных ей на попечение.
«Дедушка Карл, упокой Господь его душу, купал меня в корыте, — вспомнила Джейн, — было очень стыдно, начиная с того момента, как проклюнулись груди. А еще стыднее было раздеваться для порки! А почему мне стыдно сейчас? В конце концов, матушка настоятельница женщина, но взгляд-то, взгляд такой сальный, что мне страшно! Так на меня смотрели мужчины в замке, включая моего деда и юного мастера Джона. Боже, да она же меня хочет! Неужели такое тоже бывает? И бежать некуда! Мышеловка захлопнулась! А теперь остается только позволить делать с собой все, что угодно. За монастырскими воротами меня ждет виселица!»
