Отец Джон стоял над растянутой на кровати женщиной, продолжая ощупывать красивое молодое тело, которое в тщетной попытке сопротивляться, извивалась, насколько позволяла привязь. «Мало того, что высек, так еще и привязал, — думала Катрина, — боже, до чего унизительно лежать вот так, как тушке в коптильне. Неужели еще раз выпорет? На мне же итак живого места нет!» Теперь Катрина лежала беззащитная и открытая, во всем восхитительном великолепии соблазнительной красоты обнаженной и наказанной женщины. «Так его предок насиловал несчастную Хелен, — подумала Катрина, — что предок, что потомок, один другого стоят! Неужели он вешал несчастных монашек?»

Отец Джон был так возбужден, так что едва сдерживался, стаскивая с себя одежду.

— Ну, Катрина, — мужчина грубо раздвинул пальцами горячие нежные половинки и плюнул а анус. — Это только начало!

Привязанная не могла сопротивляться, а ягодицы, получившие порку, отказывалась сжиматься и, тем самым, облегчали мужчине путь.

— Нет, — монашка мотала головой и как могла, дергалась на привязи, чувствуя, как не слабых размеров орган проникает в узенькое отверстие. — Не туда! Вы ошиблись!

— Я лучше знаю, куда! — отвечал отец Джон, с силой продавливаясь внутрь.

— Нет! — она закричала, забилась, завыла. — Не надо!

Страшная незнакомая боль пронзила ее. Катрина не сразу справилась с новым ощущением, и читала молитвы. По мере сил она стала вращать тазом, правда, с единственной целью, чтобы поскорее мужчина удовлетворил свою похоть.

— Давай, Катрина, — шептал воспитатель, насаживая девушку на огромный член. — Какая ты женщина! Ааахх… аааа… ааахх… Еще… ради бога… еще!

Наконец, он разрядился.

— Развяжи меня! — она открыла глаза. — Я буду себя хорошо вести! Только позволь мне облегчиться.

Отец Джон развязал ремни, и даже не подумал отворачиваться, когда Катрина села на горшок.

— Помню, — в лице отца Джона появилось что-то зверское, — монашки, которых мы вешали, обсыкались в последних судорогах. Это возбуждает круче, чем порка! Может кого-нибудь из вас, грешниц?

— А трахать покойниц не пробовали? — Катрина с ненавистью посмотрела на мучителя. — Они такие холодные!

— Нет, предпочитаю живых! А теперь, дорогая, продолжим! Говоришь, будешь вести себя хорошо и без привязи? Проверим!

Сэр Джон оттянулся как следует, выпил церковного вина и захрапел. Катрине, несмотря на боль в разорванном анусе, тоже удалось уснуть. Этой ночью ей приснился отец Гай. Его глаза покраснели и были полны глубочайшего смертельного безумия, а все тело как-то непривычно содрогалось.

— Послушай, я расскажу тебе, как меня убили! Когда я бродил по лесу, мне показалось, что ко мне приблизилась небесная сильфида, явившаяся в образе моей матери. Я бросился к ней, но был задержан призраком голой девушки с петлей на шее.

— Не ходи за ней! — сказала она и указала на западную звезду.

Я не послушался, а зря! Внезапно послышались громкие крики, сильфида приняла облик демона и вывела меня на разбойников. Я дрался как лев, убил троих, но их было слишком много! Впрочем, для меня не все потеряно».

Рано утром проснувшись и посмотрев на спящую, отец Джон почувствовал очередной прилив желания, его пальцы коснулись горячих щек и провели по пересохшим губам, она улыбнулась во сне.

Ему очень хотелось отнести эту улыбку на свой счет.

«Вот, я стала женщиной еще раз!» — подумала Катрина, увидев на простыне следы крови.

Три дня после визита отца Джона прошли спокойно.

— Реликвию отдам, — пообещал он настоятельнице, — в другой раз. Катрину до меня не пороть! Пусть отдыхает!

О договоре с приором матушка Изольда ничего измученной монашке не сказала.

— Ты уже выучила все заклинания, — покойный отец Гай снова пришел к ней во сне. — Теперь пора за дело!

«Значит — пора!» — решила монашка.

Была глухая полночь. Все в монастыре давным-давно удалились почивать, раздавался только унывный голос сторожевой собаки, тоскливо воющей на ущербную луну. Катрина оставалась в состоянии глубокой задумчивости. Свечи, горевшие на столе, за которым она сидела, потухли, и дальний угол кельи был уже почти невидим. Часы монастыря пробили двенадцать, и звук мрачно отозвался эхом в торжественной тишине ночи. Когда Катрина открыла дверь старинного склепа, снизу ударил луч света. Полагая, что это всего лишь лампа матушки Доры, исполняющей обязанности ризничего, монашка отошла за дверь, и стала ждать, когда та уйдет.

Как в ней уживались две совершенно разные женщины, она и сама толком не могла понять.

— Да простит меня душа несчастного сэра Гая, — шептала она, зажигая украденную в церкви свечу, — приезжал к нам приор, высек, а потом выбрал меня, чтобы не скучно было спать! Ну, согрешила я, но и он тоже…

Однако Дора не появилась. Монашка, устав от ожидания, в конце концов, спустилась по неровным ступеням, ведущим в мрачные глубины. Ни одной живой души в склепе не было.

— Пора! — девушка начертила мелом на полу пентаграмму. — Будь что будет!

Как только она прочитала первое заклинание, то сразу поняла, что хорошо знакомая обстановка претерпела полное превращение.

— Не может быть! Подействовало! — девушка вышла за пределы пентаграммы, чтобы лучше посмотреть на так хорошо знакомую обстановку склепа. Девушка была тут не раз, и казалось, знала убранство сей обители мертвых так же хорошо, как свою убогую келью. Все здесь было знакомо взору. Какой же трепетный ужас охватил Катрин, когда она поняла, что обстановка склепа, которая всего лишь этим утром была совершенно привычной, изменилась, и вместо нее явилась какая-то новая и чудная!

Тусклый мертвенно-бледный свет наполнял помещение, позволяя монашке видеть, как поднимаются крышки гробов и нетленные тела давным-давно похороненных братьев садятся в домовинах, а холодные лучистые глаза смотрели на разбудившую их к жизни монашку с безжизненной твердостью. Их высохшие пальцы были еще сцеплены на груди, а головы пока неподвижны.

«Не может быть!» — это зрелище поразило бы самого отважного человека. Сердце монашки дрогнуло, хотя она и читала в черной книге о силе пентаграммы и заклинаний.

Стены склепа раздвинулись, а потолок ушел куда-то вверх!

Сам собой загорелся светильник в дальнем углу.

Монашка увидела, как в конце склепа за ветхим древним гробом, словно за столом, сели три черных монаха. «Это были самые старые покойники в усыпальнице! — любознательная сестра, частенько поднимавшая крышки гробов, хорошо знала их лица. — Неужели они все погребены живыми?»

Землистый оттенок их щек казался еще более резким при тусклом свете, а пустые глаза испускали, как девушке показалось, вспышки огня. Перед одним из них лежала большая раскрытая книга, а другие склонились над прогнившим гробом, словно испытывая сильную боль или сосредоточенно чему-то внимая. Не было слышно ни звука, склеп был погружен в безмолвие.

«Все так, как написано в книге», — девушка, успев оправиться от первого ужаса, смотрела на неподвижных, как изваяния мертвецов.

Сейчас любопытная монашка охотно покинула бы ужасное место и вернулась в свою келью, или хотя бы закрыла глаза при виде страшного явления, но, как говорил отец Гай, эксперимент должен быть доведен до конца, и девушка, подавляя дрожь в коленках, произнесла еще одно заклинание.

Тут силы покинул ее: Катрина, даже если бы хотела, не могла сдвинуться с места, чувствуя, будто бы вросла в пол.

«Куда-то пропал вход!» — подумала девушка, не увидев двери на обычном месте. Теперь Катрина не смогла его найти и понять, как отсюда выбраться.