— Да это вовсе не дом… гм, богатого человека, — неуверенно проговорил Пастор после некоторого замешательства. — Да, в наше время не часто встретишь человека с твоим положением, который жил бы в таком домишке.

— А что? Для одинокого человека, холостяка, вполне достаточно… — начал было Мандо, но, поймав на себе взгляд Пури, повернулся к ней. Девушка тотчас потупилась. — Великого философа древности Сократа однажды спросил его друг, почему он живет в маленьком и непритязательном домишке, на что тот ответил: «Я счастлив, если этот маленький домишко будет полон хороших друзей». Вот и я буду тем же счастлив. Входите, дорогие друзья. — И он внимательно посмотрел на Пури.

В маленьком дворике напротив дома находился гараж, куда Мандо ставил свой джип. В той половине дома, куда ой привел гостей, разместились гостиная-столовая, кабинет-библиотека, спальня и ванная комната. Мандо жил вдвоем с Тата Матьясом. Другая половина дома была отведена под кухню, комнату для прислуги и чулан. Из прислуги они держали только повара да маленького мальчика Кико, который увязался с ними, когда Мандо перевозил Тата Матьяса в Манилу. Повар делал закупки и присматривал за домом, а Кико следил за порядком в доме и во дворе. Тата Матьяс теперь почти все время проводил за чтением, и у него находилось время только для того, чтобы ухаживать за цветами. Кико по вечерам ходил в школу.

Мандо распорядился относительно ужина, и повар Манг Симо принялся за дело, негромко ворча, что для ужина еще совсем не время и что в такой ранний час не дело приводить гостей.

Мандо представил Пастора и его дочь Тата Матьясу, который о них уже был наслышан, но не подал виду, что знает, в каком они состоят родстве с Мандо (у молодого человека были основания до поры до времени держать это в секрете). Пастор и Тата Матьяс сразу же нашли темы для разговора. Мандо тем временем отправился показывать Пури свой холостяцкий дом. Он повел девушку в маленькую библиотеку, показал ей картины и редкие книги, в числе которых ее особое внимание привлекли старинные издания романов Рисаля «Не прикасайся ко мне» и «Флибустьеры», заново переплетенные. С этими книгами Тата Матьяс не расставался со времен революции 1896–1898 годов и очень дорожил ими. В библиотеке были собраны почти все произведения Рисаля, том его избранной переписки, подшивки «Ля Солидаридад», «Эль Ренасимьенто», «Мулинг пагсиланг»[71]. В библиотеке было много книг по истории и географии разных стран, которые Мандо привез из-за границы. Но самый большой раздел составляли книги по истории Филиппин. Перехватив удивленный взгляд девушки, Мандо сказал ей:

— Надо переписать всю историю заново.

— Почему?

— Потому что в этих книгах полно ошибок и искажений.

— Но разве это не сама история с ее ошибками? — спросила Пури, и Мандо снова убедился в ее незаурядном природном уме.

— Вот поэтому-то историю страны должен писать не один человек, а целая авторитетная комиссия ученых. И издавать ее должно филиппинское правительство. В самом деле, надо многое изменить.

— Но ведь все, кто восставал против существующего строя, всегда хотели перемен, так было еще до рождества Христова. Перемены, перемены — все их хотели. А что стало с теми, кто начинал?

— Кровь мучеников придает величие истории человечества, — ответил Мандо и рассказал девушке, что читал о славных предках современных филиппинцев, их древней культуре, о колонизации Филиппин испанцами, — обо всем, что было для него свято, что заключалось в двух словах «история Филиппин».

Если Пури и не все понимала из того, что говорил Мандо, многое она угадывала интуитивно. Однако ей очень хотелось, чтобы Мандо заговорил о другом — о себе и о ней, вернее, о них обоих вместе. Сидя в глубоком кресле, она зажмурила глаза и думала о том, какой хороший, уютный и чистый дом у Мандо. И как бы вслед ее мыслям у нее вдруг вырвалось:

— Здесь все-таки очень заметна женская рука!

Уловив смысл ее слов, Мандо ответил, что именно этого и не хватает его дому.

— Вот почему я спросил тогда тебя там, в редакции, не хотела ли бы ты жить в Маниле.

— Я же тебе ответила, что не могу решать за своего отца. Но мне кажется, что не так уж сложно найти женщину, которая бы присматривала за домом.

— Не стану больше скрывать от тебя, — словно решившись на что-то, проговорил Мандо. — Этому дому не просто не хватает женщины, ему нужна именно ты, Пури. Поэтому, если ты согласна бросить землю…

— Послушать тебя, так это все равно что поставить плуг впереди буйвола, — с достоинством ответила девушка.

— Дело в том, Пури, что я, оказывается, слишком робок. А ведь мне за свою жизнь привелось побывать во многих переделках. Никак не ожидал, что не смогу набраться смелости признаться тебе в том, что…

— Что хотел сделать из меня прислугу в твоем доме? — не дав ему договорить, сказала девушка.

— Нет, — покачал головой Мандо, — я хотел бы сделать тебя королевой моей жизни.

В комнате на некоторое время воцарилась тишина. Каждый жаждал продолжения разговора, но не знал, как к нему подступить. Сердца были переполнены чувствами, а слов не находилось.

— Ну вот, теперь я тебе все сказал, — первым нарушил молчание Мандо.

— А когда тебе пришло это в голову? — медленно спросила Пури.

— Тогда, когда я в первый раз увидел тебя.

— Сколько лет прошло с тех пор?

— Спроси лучше, сколько веков… — тихо поправил Мандо.

— Но если так, то, может быть, ты не станешь торопить меня с ответом, — решительно сказала Пури.

— Только, ради бога, не растягивай мои страдания до бесконечности, — взмолился Мандо.

— Ты требуешь, чтобы я переехала в Манилу…

Молодому человеку почудилась в ее голосе насмешка.

— Да я ничего не требую. Я умоляю, — пытался объяснить Мандо.

— Переехать в Манилу — это не просто переменить место жительства. Я родилась и выросла в деревне. Всю жизнь я находилась среди деревенских людей, я привыкла к их обществу, к их обычаям, образу мыслей. Ты хочешь, чтобы я переехала в город, значит, рассталась со всем, что меня окружает, с чем я сроднилась. Вот так сразу все изменить…

Пури испытующе смотрела на Мандо, а он, в свою очередь, неотрывно глядел ей в глаза, стараясь прочесть в них ответ.

— Тебе ничего не надо будет менять, — горячо заговорил Мандо. — Я горжусь тобою такой, какая ты есть, простая и милая. Я не требую от тебя никаких уступок, никаких жертв. Я хочу только одного — твоей любви, Пури. Чтобы ты любила меня так, как люблю тебя я.

— Я имею в виду не совсем то, о чем говоришь ты. Твое положение заставит меня измениться. Ты — журналист, большой человек, вращаешься в высшем обществе. В газетах пишут, как живут люди из высшего общества, в особенности женщины. Я не хочу быть Золушкой, но не хочу быть и куклой, которая купается в роскоши, часами просиживает в салоне красоты и преданно следует моде. Но не подумай, пожалуйста, что я боюсь перемен. Я рада переменам, если они прибавляют знания. — Щеки Пури пылали от возбуждения, еще никогда в жизни ей не приходилось произносить таких длинных и горячих речей. Мандо почти физически ощущал, как его чувство к ней крепло с каждой минутой.

Он поспешил ее успокоить:

— Все твои опасения напрасны. Я люблю тебя такой, какая ты есть. Именно потому, что ты не похожа на этих женщин ни внешностью, ни одеждой, ни поведением, а что касается меня, то я вовсе не принадлежу к этому высшему обществу. Мое общество совсем другое, отнюдь не высшее.

— Значит, ты — рыба, выброшенная из воды? — попыталась угадать Пури.

— Тебе видна лишь внешняя оболочка. Ты ничего не знаешь о моем происхождении. Я ведь тоже сын простых крестьян. Натерпелся я в жизни немало. Чтобы иметь возможность учиться, пришлось пойти в услужение, а учился я только для того, чтобы выбраться из рабства. В войну был партизаном, воевал в горах. Судьба свела меня с такими вот прекрасными товарищами, как Тата Матьяс, Магат, профессор Сабио. После войны мы объединили силы, чтобы строить новую жизнь. Ну а остальное ты, кажется, уже знаешь. Вот и вся моя история, если коротко.