По дороге Магат и Мандо, оба хорошо знавшие положение в деревне, естественно, разговорились о земле. Уж кто-кто, а они не раз слышали собственными ушами жалобы крестьян: «Все кругом меняется, только асьендеро относятся к нам по-прежнему».

— А помещику что, — заметил Магат, — он знай свое твердит: «Закон надо уважать». А какой это закон и чьи интересы он защищает, сам знаешь.

— Вот поэтому-то задача нашей газеты и состоит в том, чтобы всесторонне осветить аграрную проблему, не упуская ничего из виду. Здесь мы должны действовать смело и не дать сбить себя с толку. Сейчас после войны пропаганда ведется слишком активно, — подчеркнул Мандо, — поэтому мы не должны слепо доверяться любой информации. Надо научиться препарировать каждое сообщение, отделяя голый факт от пропагандистских наслоений.

— Да, хорошо бы обследовать все острова архипелага, но сначала мне нужно съездить за границу, в Европу и Соединенные Штаты, — продолжал Мандо. — А вообще я бы запретил выезжать за границу тем, кто не ознакомился досконально со своей собственной страной.

— Но в этом не наша вина. Живя в колониальной стране, мы приучились действовать с оглядкой на господина. Нас всегда уверяли в том, что колонизаторы здесь находятся для нашего же собственного блага, что все, что они здесь внедряют, хорошо для нас: и их язык, и их образ жизни, и их товары, и даже их пороки. А филиппинец превратился в настоящую обезьяну, он неподражаем в своей способности к имитации и адаптации. Но вот, черт побери, почему мы так хорошо усваиваем все плохое? Наши женщины предпочитают национальному костюму тонкие облегающие фигуру платья. Молодежь стремится побольше развлекаться и поменьше работать. Нашим маленьким детям уже не нравится синаинг[44] — подавай им хлеба, сластям из кокоса они предпочитают американские конфеты, им уже не по душе бананы, яблоки нравятся больше. И учительница твердит в школе: «An apple a day drives the doctor away»[45], — вместо того чтобы объяснить детям, что американцы едят яблоки потому, что у них нет бананов.

Мандо от души рассмеялся, однако не мог во всем согласиться с Магатом.

— Мне кажется тем не менее, что во многих наших соотечественниках глубоко укоренились совершенно определенные понятия о нормах поведения свободного человека, — возразил Магат. — Ведь среди политических деятелей, немало таких, кто после освобождения уже успел побывать в других странах, но до сих пор не удосужился посетить острова Батанес или Холо. У нас стало традицией, когда выпускники медицинских или юридических колледжей, имеющие, конечно, средства и связи, сразу же отправляются в Америку на стажировку. При этом совсем не принимается в расчет, что лишь у немногих действительно есть желание пополнить свои теоретические и практические знания… Это свидетельствует лишь о несовершенстве и скудости знаний, полученных в наших университетах, в то время как некоторые из них существуют значительно дольше Гарварда.

— Да, об этом мы часто беседовали с доктором Сабио, — ответил Мандо. — Тогда-то он и поделился со мной впервые идеей создания Университета Свободы. Он считает, что главное в подготовке специалистов — это профессионализм, что студенту необходимо давать глубокие и всесторонние знания в определенной узкой области по избранной им специальности. А то у нас студентов обучают всему, а в конечном счете они ничего толком не знают, или, по меткому определению Джорджа Сантаяны[46], они становятся «варварами от специализации». Доктор Сабио считает, что образование должно покоиться на трех краеугольных камнях: высокий уровень науки, патриотизм и общедоступность.

— Это был бы серьезный удар по всем «комбинатам, производящим специалистов», — подхватил Магат.

Мандо рассказал Магату и еще об одной идее доктора Сабио — увязать образование с привитием учащимся практических трудовых и профессиональных навыков. Он считает, что школьники, начиная с самых младших классов, на практике должны узнавать, как растет рис на полях, как из сахарного тростника делают сахар, и так далее.

Их джип застрял в длинной очереди на подступах к временному мосту через реку. Старый каменный мост был разрушен в войну, и теперь по обе стороны временного моста выстроились вереницы различных автомашин и повозок.

— Вот возьми, к примеру, эти автомашины, — заметил Магат. — На первый взгляд, их обилие вроде бы свидетельствует о прогрессе. Но поскольку у нас нет собственного бензина, нет собственных авторемонтных заводов, они превращаются в тяжкое бремя для нашей экономики. До войны среди всех азиатских стран Филиппины стояли на первом месте по закупке в Соединенных Штатах автомобилей и бензина.

— Печальная необходимость, — поддержал его Мандо.

— Мне кажется, что в стране должна быть густая сеть электрифицированных железных дорог. Уж что-что, а наладить производство электричества мы можем, его не придется закупать за границей: рек и водопадов у нас хватает. К тому же это дешевое и удобное средство передвижения. Грузовики быстро выходят из строя на наших дорогах. Да и обслуживание их обходится очень дорого. В Маниле и окрестностях нужно провести трамвайные линии, и непременно, чтобы собственником было государство и чтобы использовался филиппинский капитал.

— Пожалуй, ты прав, и прежде всего в отношении трамвая. Ты бы написал об этом в «Кампилане». Настало время филиппинским лидерам взять в свои руки управление промышленностью и разработкой полезных ископаемых. Солидный капитал часто лежит под спудом только потому, что наши капиталисты не желают рисковать. Они предпочитают давать деньги в рост, под проценты, где им надежно гарантирована прибыль, а не вкладывать, скажем, в развитие рыболовства. Они скорее согласятся построить кинотеатр, нежели фабрику или завод.

— Если бы японцы пробыли здесь подольше, они наверняка начали бы разрабатывать наши недра, — высказал предположение Магат.

— Американцы со временем сделают то же, но тех хотя бы можно было заставить действовать на паритетных началах.

— Такой путь для нас неприемлем. Стоит разрешить иностранцам разрабатывать наши богатства, и рано или поздно они приберут их к рукам. И, по-моему, уже недалек тот час, когда Филиппины превратятся в некое подобие Гавайских островов, или Панамы, или еще какой-нибудь банановой республики. И если даже наша индустрия шагнет далеко вперед, мы все равно будем прозябать в нищете.

За разговором они не заметили, как выехали на равнину, поросшую кустарником и низкорослыми деревьями. Дорога здесь оказалась совершенно непригодной для езды даже на джипе, его без конца швыряло из стороны в сторону. Во время оккупации места между Булаканом и Нуэва Эсихой пользовались дурной славой из-за частых ограблений и убийств.

Вспомнив об этом, Мандо пошутил:

— Теперь все здешние грабители перебрались в города: там труднее отличить волка от овцы.

— Тут до сих пор осталось немало всякого сброда. Поэтому не стоит преуменьшать опасность. В конце концов, мы едем в очень беспокойный район: на асьенде Монтеро сейчас большие беспорядки, не так ли?

— Но теперь бандиты совсем другого рода, да эти беспорядки и не назовешь грабежом, — возразил Мандо.

— Другие, говоришь? — вдруг спросил Магат, сбавляя газ. — Может быть, ты еще скажешь, что все они — деточки одной мамаши? По-твоему, рисалевский Кабисанг Талес был уважаемым и трудолюбивым гражданином по имени Телесфоро Хуан де Диас до того, как у него отобрали землю. А после этого он вдруг превратился в грозного бандита по кличке Соколиный Глаз.

Воцарилось долгое молчание. Упоминание имени Кабисанга Талеса снова напомнило Мандо о Симоуне. Он умолк и стал восстанавливать в памяти историю медальона Марии-Клары. Она подала его вместо милостыни прокаженному, а тот, в свою очередь, подарил молодому врачу Басилио. Затем медальон перешел в руки Хули, дочери Кабисанга Талеса, как знак любви молодого врача. Кабисанг Талес, «выменял» на этот медальон пистолет Симоуна. И вот теперь Мандо, став обладателем сокровищ Симоуна, получил и этот медальон с такой удивительной историей.