Я очень люблю тебя, свет очей моих, больше жизни люблю. Каждая твоя улыбка, каждое ласковое слово были для меня несказанной радостью. Ты дала мне большое счастье. За это счастье, за три месяца жизни с тобой спасибо тебе, Нэфисэ. Спасибо, любимая.

Ну вот и все. Сейчас мы расстанемся с тобой.

Прощай и прости меня. До последнего вздоха твое светлое лицо будет передо мной.

Газиз».

Мэулихэ увидела, что Нэфисэ с письмом в руках сникла, уронив голову на грудь, и подбежала к ней:

— Господи, что же это? Одно горе за другим, одно за другим... Кто же это выдержит? Ведь не каменное у человека сердце...

Джаудат Мансуров, секретарь райкома, шагавший сейчас по опушке леса, был одним из представителей молодого поколения, которое выросло вместе с Октябрем. В юной памяти этого поколения еще стоял зловещим пугалом красномордый, пьяный урядник; на неокрепшие плечи этой молодежи тяжким испытанием легли одна за другой две войны, разруха, голод. Но этому поколению было суждено пережить и годы великого счастья, о которых с благоговением будут передавать легенды из века в век. Оно, это поколение, видело и слышало великого Ленина. Оно, это поколение, очищало Россию от белобандитов и интервентов. Это они в одном строю со старыми большевиками выбивали из рук озверелых кулаков обрезы и топоры, боролись против националистов, всякого рода «левых» и «правых». Это они на месте старых крестьянских клетей ставили первые колхозные амбары. Они первыми садились на тракторы; в диких полынных степях воздвигали первые гиганты индустрии. Из их среды вышла новая плеяда политических руководителей, из их среды вышли нынешние инженеры, ученые, писатели, музыканты. Наконец настало такое время, когда они вместе с сыновьями пошли с оружием в руках на фронты Великой Отечественной войны.

Джаудат Мансуров с лихвой испытал все то, что выпало на долю его поколения. Вихрь революции подхватил его еще не оперившимся птенцом и закружил в своем огненном водовороте.

Было ему тогда пятнадцать лет.

Отца назначили на новую работу, и вот они отправились в дорогу. Впереди на коне, в кожанке и кожаной фуражке, с наганом в кобуре и шашкой на боку ехал отец. На подводе сидела мать, прикрывая маленького сына от осеннего ветра, рядом с ней — Джаудат.

Они долго ехали березняком, наконец добрались до села, раскинувшегося на берегу реки. Вдруг у самой околицы из крайней избы выскочил мужчина в шинели и замахал руками:

— Стой, товарищ! Стой! В соседней деревне — белые, а у нас кулаки поднялись. Заворачивай обратно!

— А ты кто? — спросил отец.

— Член сельсовета.

— Почему же вы не скрутили кулаков? Соберите бедноту, фронтовиков!..

— У нас оружия нет...

Отец задумался.

— Дай мне двух-трех человек, пойдем в соседнюю деревню. Там и возьмем.

Но в эту минуту откуда-то выскочили люди и повисли на конях. Вокруг подвод замелькали топоры, обрезы, винтовки. Кое у кого под бешметами виднелись армейские сапоги.

— Это что за большевик? Откуда? Зачем приехал?

— Не видите, что ли, это же комиссар!

— Хватай его! Хватай!

Джаудат мгновенно вскочил на ноги. Ага, вот сейчас отец покажет им!

Так и получилось сначала. Отец крикнул что-то страшное для бандитов, и они, оглядываясь по сторонам, начали отходить. Пытавшийся предупредить их мужчина вскочил на подводу. Путь лошадям на миг был открыт, и они, свернув в переулок, помчались на луг.

Член сельсовета торопил:

— Скорее переправляйтесь через речку! Я приведу подмогу.

Но тут их догнал чернобородый всадник в шинели и серой папахе. Он то и дело оборачивался назад и звал повстанцев следовать за ним.

— Не вышло! — закричал член сельсовета. — Опоздали.

Отец взял с подводы винтовку и протянул ему:

— Вот, брат, единственная. Что бы ни случилось, будем вместе.

Потрясая саблями и вилами, окружали их кулаки. Чернобородый выстрелил, и тут же захлебнулся в крике братишка Джаудата. Потом упала мать. Сверкнула шашка отца — и чернобородый свалился с коня. Повстанцы дрогнули. Воспользовавшись этим, отец быстро положил тело матери поперек седла и стал переправляться через реку. Длинные косы ее свешивались в воду, безжизненно качались руки. Джаудат схватил уже мертвого братишку и тоже бросился к реке.

Отец не успел спешиться, как грянули выстрелы. Конь под отцом повалился. Джаудат в отчаянии кинулся к нему.

— Папа! У тебя кровь на шее!

Тяжело ворочая языком, отец прохрипел:

— Беги, сынок, хоть ты останешься в живых... Не забывай отца... вон туда... туда беги...

Джаудат с плачем побежал к кустарнику, но в ту же минуту повернул обратно. Разве мог он оставить своих родных? Джаудат выхватил наган у отца, дрожа всем телом и рыдая, попытался выстрелить, но его тут же кольнуло в бок, и он сразу осел.

Когда мальчик открыл глаза, он увидел около себя старика с белою бородою. Старик в холщовом переднике сидел на низкой колоде и плел лапти, мурлыча под нос протяжную убаюкивающую песню. Джаудат долго лежал, не понимая, как и когда он попал в эту тихую избу. Он разглядывал доброе лицо старика, его седые, коротко остриженные волосы под тюбетейкой и лоб, изборожденный морщинами до самых волос. Потом взгляд его упал за окно. На улице была уже зима. Чуть шевеля мохнатыми от снега ветвями, поскрипывали деревья.

Лицо старика засветилось, когда он увидел открытые глаза Джаудата.

— Ай-хай, сынок, — протянул он, хлопнув лаптем по колену, — долго же ты спал! А я жду не дождусь, когда ты проснешься! Лег осенью, а сейчас, глянь, уже зима пришла.

Он сидел, пошевеливая узловатыми пальцами, улыбался Джаудату бесцветными старческими глазами, и казалось, из добрых этих глаз, даже от белой бороды исходит тепло и ласка. А Джаудат лежал неподвижно, потом снова терял сознание. Но даже в забытьи мальчик чувствовал рядом с собой заботливого старика и, открывая глаза, всегда встречал устремленный на него выжидающий взгляд.

Постепенно Джаудат стал думать, что этот старик — его родной дедушка. Он был уверен, что старику известны все его муки, что знает, как погибли его родные, может, он и похоронил их. Сам старик ни словом не обмолвился об этом, только однажды сказал:

— Вот так-то, сынок! Поправляйся! Придет время, вырастешь, будешь храбрым, как твой отец. Будешь полезным народу человеком...

На воле, за окном, шумят деревья. Шумят и стихают. А седой старик, словно вторя им, тихо рассказывает что-то.

Иногда Джаудату кажется, что все это происходит в сказке. И дед представляется ему тем мудрым кудесником, который встречает богатыря на перекрестке семи дорог и одаривает его чудодейственным платком и волшебной палочкой. Иной раз дед рассказывает ему о лесных тайнах, о хищных зверях, о целебных травах. Тогда чудится Джаудату, что качаются над ним красные гроздья рябины, он чувствует аромат цветущей черемухи, на глазах у него зреют ягоды ежевики; он слышит грустное кукованье кукушки, воркованье лесных голубей...

Когда голова окончательно прояснилась, Джаудат увидел себя в палате городской больницы. Видно, дед и привез его сюда. И каждый раз, когда открывалась дверь, мальчик с нетерпением ожидал, что вместе с врачом в палату войдет и белобородый добрый дедушка в черной тюбетейке набекрень.

Позже Джаудат легко нашел могилу родителей и брата. Была она заботливо огорожена деревянной изгородью, и колыхалась на ней молодая поросль тала. Искал он и деда. Стариков, похожих на него, с добрым сердцем, с лаской в глазах, оказалось очень много в Татарстане, только того самого деда нигде не было.

Может, все это было плодом больного воображения мальчика. Но ведь он помнил даже цвет пуговиц на рубашке у старика, помнил каждую морщинку на его лице, слышал ласковый голос. Он видел висевшие на стене избы гроздья сухой рябины, ветки черемухи со сморщенными бусинками ягод. На всю жизнь запомнил он аромат золотистого меда на мягком ноздреватом хлебе, ощущал его вкус на губах...