Со дня выхода в свет первого издания романа «Честь» прошло более двадцати лет. За это время многое изменилось в мире. Следы Великой Отечественной войны на земле постепенно стираются. Подросло молодое поколение, которое о страшной битве с фашизмом знает только по книгам, кинолентам и рассказам ветеранов, отцов. Я часто задаю себе вопрос: в полной ли мере понимает это поколение, какой ценой, в каких грозных схватках с врагом добыта победа и мирная жизнь? Каким беспримерным подвижничеством был овеян в тылу труд людей, помогавших фронту сокрушить озверелые фашистские полчища?

Шел второй год войны. Закончив свои дела в одном из районов на Каме, я возвращался на пристань. Просить у председателя колхоза подводу было совестно — лошадей не хватало на полевые работы. Взвалив небольшую котомку на плечо, я пошел пешком.

Мы шагали с пожилой попутчицей по дороге среди зреющих хлебов, и она тихо рассказывала мне, как они живут, как работают, кто из односельчан получил бумагу с «черной печатью»... Я слушал ее, а в уме «писал» очерк для радио. Вдруг она как-то сникла, даже всплакнула и поведала о большом несчастье, которое взбудоражило всю окрестность. Одна молодая женщина в их деревне получила похоронку о муже. Родители мужа не хотели с ней расстаться и по старому обычаю уговорили ее выйти замуж за своего младшего сына. Но тут неожиданно из госпиталя, на побывку, приехал первый муж, и молодая невестка, не в силах вынести такого, как она считала, позора, покончила с собой...

Этот трагический случай глубоко тронул меня, и я решил написать о нем рассказ.

На пристани пришлось ждать долго. В какое время будет пароход на Казань, никто сказать не мог. То были дни, когда над Сталинградом нависла грозная опасность. Там пришли в движение все разрушительные силы войны. И окрашенные в суровый стальной цвет пароходы, буксиры, баржи с бойцами и боевым грузом шли только в одном направлении — вниз. Казалось, черный дым пароходных труб отдавал гарью пожарищ Сталинграда. Страшное напряжение этой смертельной схватки с фашистским чудовищем отразилось тогда на жизни всей страны. Все наши чувства и помыслы были с теми, кто отстаивал город на Волге.

Прохаживаясь по тропинке на горе над пристанью, я поначалу обдумывал рассказ, навеянный встречей с попутчицей. Но меня все что-то не удовлетворяло. Наконец я понял, что меня волнует не только и не столько этот трагический случай, как все то, что происходит сейчас на фронтах, и то небывалое героическое усилие, с каким народ трудится в тылу, помогая защитникам Родины. А это не могло уложиться в рамки небольшого рассказа. Чем больше я углублялся в размышления, тем шире раздвигались передо мной горизонты: появились другие образы, картины иного масштаба, людские характеры сталкивались в событиях более значительных и важных. Рождалось, видимо, новое, более серьезное произведение, и оно захватило меня целиком.

Домой я вернулся, уже наметив канву моей будущей книги, окрыленный и взбудораженный.

Весь день с утра и до вечера я работал на радио, а ночью при тусклом свете крохотной лампешки писал и писал... Мне не надо было выдумывать героев своей книги. Людей, напоминающих обликом и характером Нэфисэ, Айсылу, Мансурова или других, я встречал довольно часто. Я видел их на весеннем севе, на току, на фермах, в райкомах, на самых трудных участках борьбы за урожай. Это они, напрягая все свои физические и духовные силы, выполняли наказ Родины: самоотверженно выращивали хлеб — самое дорогое, что они могли дать для победы. Удивительная стойкость и упорство тружеников села в преодолении трудностей, их крепкая вера в победу восхищали меня и волновали до глубины души. Я считал себя в неоплатном долгу перед ними. И вот пришло время — они вошли в мою жизнь, вторглись в мой роман сами, и не писать о них стало уже невозможно. Я подолгу искал наиболее верные, наиболее точные слова и выражения, чтобы выразительно и образно передать каждодневный подвиг моих земляков. Я старался достичь предельной реальности, чтобы читатель не заметил посредничества автора, а чувствовал бы себя прямым соучастником происходящих событий.

В те суровые годы у советских людей выработалось особо обостренное отношение к любым человеческим поступкам. Это относится и к моей книге. В зависимости от того, как мои герои выполняли свой гражданский долг перед Родиной, я их или безмерно любил, или люто ненавидел. Середины не было.

Живые люди, герои моей рождающейся книги, пока я писал о них, были со мной рядом. Я делил с ними и радость вдохновения, и горечь утрат. Я привык к ним, как к своим родным, дорогим друзьям, и когда закончил книгу, стало радостно, что мои герои зажили своей собственной жизнью. И немного грустно...

Хотя с той поры прошло много лет, я не забыл своих героев. Тех, кто когда-то послужил мне прототипами образов романа «Честь», я могу встретить на колхозных собраниях, на районном активе, а некоторых из них и на сессиях Верховного Совета республики. Бывшего учителя и артиллериста Хайдара ищу среди наших педагогов с посеребренными висками. Фронтовики выделяются не только орденскими колодками на груди, но и собранностью, ревностным, заботливым отношением к другим, особенно к молодежи. Когда я встречаю женщин, чья судьба схожа с судьбою Нэфисэ, мне всякий раз хочется узнать, как сложилась их жизнь после войны. Ведь поразмыслить над сложными поворотами жизни для писателя всегда интересно и поучительно.

В дни празднования тридцатилетия победы над фашистской Германией в Москве состоялась встреча ветеранов нашей дважды Краснознаменной Инзенской Сивашской Штеттинской революционной дивизии, в составе которой я воевал в годы гражданской войны. Надеясь встретить своих соратников, я нетерпеливо вглядывался в лица ветеранов и вдруг заметил пожилую, но все еще миловидную, очень подвижную женщину с орденами и медалями на гимнастерке. И невольно подумал, вот так, должно быть, выглядит теперь и комсомолка Гюльзэбэр, которая в 1942 году добровольно ушла на фронт!

Герои моего романа живут своей жизнью и в музыке. В начале пятидесятых годов композитор Назиб Жиганов создал по роману «Честь» оперу «Намус». Арии и песни из этой оперы часто передаются по радио и исполняются в концертах...

Если эта книга донесет и до нынешнего читателя горячее дыхание, боль и радость тех трудных дней, я буду счастлив.

Сейчас я заканчиваю новую книгу. За прошедшие тридцать лет после войны в жизни нашей республики произошли удивительные перемены: Татария превратилась в край большой нефти и химии. Всемирно известный автогигант на Каме — КамАЗ — скоро выпустит первую мощную машину. Немалые успехи и в сельском хозяйстве, и в области культуры. В жизнь вошло много нового, доселе невиданного. Естественно поэтому, в моей новой книге поселились теперь люди с устремлениями, созвучными нашим дням. И хочется, чтобы душевная зрелость людей военной поры, глубокое понимание ими долга перед социалистической Родиной и народом нашли, как и в жизни, свое, пусть отраженное, проявление в их характерах и судьбах.

ГУМЕР БАШИРОВ

День сегодня выдался погожий. Утром над деревней появились легкие белые облачка, но быстро пронеслись дальше, и небо уже потом не хмурилось. Над крышами домов, над пригорками колыхались едва видимые глазу волны тепла, а на полях все еще сверкал в лучах щедрого солнца ослепительно белый рыхлый снег.

За околицей подле одного из амбаров не умолкая гудит триер. Худенькая девушка и ее подружка, совсем еще подросток, — запыленные до самых ресниц, — распевая песни, крутят ручку машины. Чуть поодаль, у большого рядна, на котором ровным слоем растеклась отливающая медью пшеница, сидят Мэулихэ и Апипэ.